– Но у вас же еще до этого не дошло? – увернулся он от ответа (представления не имея, что именно должен сказать). – Ведь пока что опека у тебя.
– В принципе это не является моей целью. Миле и Лоренцо нужен отец.
Эрван решился на небольшую провокацию:
– Вы могли бы просто снова сойтись.
– Исключено.
– Ты уверена, что ваше чувство окончательно умерло?
Она отрезала кусочек пиццы и принялась жевать без всякого выражения.
– Знаешь, что говорил Никсон о любви?
– Президент Соединенных Штатов?
– «Любовь как сигара. Если она погасла, ты можешь снова ее зажечь, но прежнего вкуса у нее уже не будет». Зачем склеивать осколки? Мы еще молоды. Нас ждут другие встречи. И потом, остаются наркотики: пока Лоик не избавится от зависимости, я должна защищать детей.
Ничто не ново под луною. А вот что было действительно необычным в тот вечер, так это отстраненный тон Софии: она казалась умиротворенной, безмятежной. Как у всех войн, у разводов тоже случаются перемирия.
– А ты? – снова заговорила она. – Мы всегда обсуждаем проблемы твоего брата или похождения сестры, а как ты сам?
– Работы непочатый край. – Словно в подтверждение он глянул на часы. – Я как раз занимаюсь одним делом, которое…
Она положила ладонь на его руку, он вздрогнул.
– Нет. Я спрашивала о твоей личной жизни. Почему ты не остепенишься? Не заведешь детей?
– Это необязательно.
– Но и не так уж страшно. У тебя есть кто-нибудь? Ну, серьезные отношения?
Она уже задавала этот вопрос в Люксембургском саду.
– Нет. Одно найдешь, другое потеряешь…
– Просто класс.
Он испугался, что покраснеет:
– Я не то хотел сказать, я…
– Где ты знакомишься со своими девицами?
Глаза Софии блестели – наконец-то речь пошла о серьезных вещах.
– На работе, во время расследований…
– И кто в твоем вкусе?
Он ответил без колебаний. Сегодня вечером он был не способен строить из себя кого-то другого. Кстати, он и не представлял, кого именно.
– Официантки, продавщицы.
– Чтобы поддерживать в себе иллюзию превосходства?
– Я никогда не считал их ниже себя.
– Тогда ради изысканной беседы?
– Не будь такой, – запротестовал он. – Я их люблю… потому что они хорошенькие.
– Оригинал.
– Ты спрашиваешь, я отвечаю.
– Но ведь не все же.
– Почти все: это часть их работы.
Она подняла руку, подзывая гарсона:
– Я возьму еще вина. Ты не обязан пить со мной.
Он заявил, что вообще не пьет, – хотел вернуться в контору с ясной головой.
– Составлю тебе компанию, – уступил он.
Появился новый кувшин красного вина. Он наполнил бокалы, пока София продолжила наступление:
– Значит, они хорошенькие. Но ведь не только это?
– Нет, в них есть что-то потерянное, и меня это трогает.
– В каком смысле? – спросила она, сделав большой глоток.
Он опустил глаза на свою пиццу, к которой так и не притронулся. Не мог и куска проглотить. Близость Софии. Труп на улице де ля Вут…
– Есть у меня одна теория насчет женской красоты.
– Хо-хо, как интересно…
Она протянула свой бокал, уже пустой.
– Красивым много обещают, и мало-помалу ложь смыкается вокруг них. Пока они маленькие, им говорят, что они принцессы. Когда подрастают, им прочат карьеру манекенщицы. Чуть позже – актрисы. И они потихоньку расслабляются в мире грез. Теряют всякое упорство.
– А мне вот кажется, что нет ничего упорнее начинающей актрисы. Посмотри на свою сестру.
– Забудь про нее. Речь идет только о мечтах. В них не остается никакой силы, чтобы выстоять в настоящей жизни: дерьмовая работа, начальник-садист, жалкая зарплата…
– Я не согласна: многие начинающие модели или актрисы работают в ресторанах или ищут мелкие приработки. В Нью-Йорке…
– Но это всегда временно, в ожидании настоящего контракта.
– К чему ты клонишь?
– Преходящее становится постоянным. Эти так называемые подработки и есть реальность, от которой никуда не деться. Между тем они не получили никакой настоящей подготовки. Ни школы, ни университета, ни стажировок… Они наги и безоружны в борьбе за выживание.
Она снова осушила бокал и сама налила себе еще. На ней был джемпер с V-образным вырезом, темно-синий, очень тонкой выделки. Когда София ставила кувшин, он заметил случайно (если только можно говорить о случайности в том, что женщина решила вам показать) бретельку ее лифчика. И тут же опустил глаза, словно мальчишка, которого поймали с поличным. В глубине души он всегда был уверен, что у Софии нет ни грудей, ни гениталий. Она не была материальным существом.
– Значит, ты хочешь их спасти?
Он насупился: ошибкой было так перед ней открыться. Во всем, что касалось желаний и чувств, он умственно не перерос тринадцатилетнего возраста. И не случайно опыта у него было не больше, чем у подростка.
– Оставь это.
София засмеялась горловым смехом. Она немного захмелела, но стала только привлекательней. Скрестила руки на столе и придвинулась ближе:
– И какая была твоей любимицей?
– Продавщица из парфюмерного отдела «Сефора» на Елисейских Полях, – неожиданно признался он под влиянием минуты. – Маленькая женщина, очень гордая, очень красивая, которая не любила заниматься любовью.
– Серьезное затруднение.
– Меня оно не смущало.
– А ты тоже этого не любишь?
– Не особенно, да.
Она хихикнула. Слегка пьяная, она казалась ближе, реальней. От вина у нее порозовели скулы. Миндалевидные глаза стали совсем прозрачными.
– Несколько лет назад, – бросил он, – у меня была депрессия.
– Я не знала. Давай возьмем еще вина?
– Нет. Думаю, ты и так достаточно выпила.
В нем опять проснулся янсенист.[116] В ответ он получил только новый смешок. Она ждала продолжения истории.
– Я выбрался, но лишь благодаря антидепрессантам. Лекарства сотворили чудо, но только не с моим либидо.
– Так, значит, правду говорят? Это приводит к импотенции?
– Достаточно было, чтобы я в это поверил, и результат оказался тот же. С тех пор занятие любовью для меня скорее источник стресса, предмет для беспокойства.
– Мандраж актера.
Он наконец позволил себе глоток вина.
– Лучше пуститься в путь с должной скромностью, тогда прибытие окажется приятным сюрпризом.
– Все это наводит на мысль попробовать…
Он почувствовал, что пора бы остановиться. Расплатился в кассе. Ужин оказался полным фиаско. По крайней мере, ничего нового он не принес. Полицейский и графиня: каждый остался при своей роли. Не важно, сказал он себе из чистой трусости, через полчаса я уже буду в управлении.
Он помог ей надеть пиджак и довел до порога. Толкнул дверь и вышел первым, словно опасаясь засады.
– Ты на машине? Ты…
Закончить фразу он не успел. Губы Софии прикоснулись к его собственным. Он не почувствовал ничего. Только головокружение внутри. Его мозг словно замер. Он не способен был осознать, что происходит.
Он сделал усилие, но увидел только тело Перно со снятой, как кожура плода, кожей, развороченный торс Анн Симони, кучки плоти Виссы Савири. Вернуться в отдел, продолжить расследование…
Он отстранился, но в тот же момент опомнился и подхватил Софию, которая обмякла в его руках. Эрван поцеловал ее с яростью, разом высвобождая чувство, которое, как он теперь понимал, не покидало его с момента, когда он ее впервые увидел.
Когда он разжал объятия, она смущенно улыбалась, но теперь он рухнул на капот чьей-то машины: ноги подгибались, во рту был запах выпитого ею вина.
К Софии первой вернулось привычное самообладание – многовековой флорентийский аристократизм сделал свое дело.
– Для кюре ты неплохо целуешься.
86
Гаэль курила на балконе.
Когда Лоик вернулся, она отвела его под душ, переодела в пижаму, причесала, надушила. И прежде чем уложить в постель, как ребенка, приготовила ему спагетти. И не задавала вопросов – у Лоика случались непостижимые заносы.
И вот что она имела на данный момент: вечер пятницы, телефон распух от сообщений, СМС и приглашений, а она изображает няню при своем недоумке-братце.
Было еще тепло, и под ее босыми ногами с улицы поднимался предзакатный величественный рокот. Облокотившись о парапет, она различала вдали площадку перед дворцом Шайо, справа и слева от которого виднелись два каменных куба постройки тридцатых годов – Музей монументальной скульптуры Франции и Национальный морской музей. Еще дальше переливалась огнями Эйфелева башня, что доказывало, что сейчас ровно двадцать три часа. Неплохо.
Весь вечер она снова и снова переживала вчерашний позор. Фальшивая групповуха, смехотворная церемония, похотливые папики. Но что ее убивало, так это взгляд брата. Он был человеком, которого она одновременно любила и ненавидела больше всего.
И по одним и тем же причинам.
Эрван, беспорочный герой.
Их отец монстр, Мэгги чокнутая, Лоик развалина. С ними, по крайней мере, все ясно. Но старший брат… Она еще поразмышляла, и ей удалось выстроить все составляющие в другом порядке – пять лет на философском факультете даром не проходят. Она хотела унизить свою семью, растоптать их лживые ценности. В таком случае прибытие братца можно только приветствовать: чего стоит богохульство, если нет ни одного верующего, кто мог бы стать его свидетелем?
И по одним и тем же причинам.
Эрван, беспорочный герой.
Их отец монстр, Мэгги чокнутая, Лоик развалина. С ними, по крайней мере, все ясно. Но старший брат… Она еще поразмышляла, и ей удалось выстроить все составляющие в другом порядке – пять лет на философском факультете даром не проходят. Она хотела унизить свою семью, растоптать их лживые ценности. В таком случае прибытие братца можно только приветствовать: чего стоит богохульство, если нет ни одного верующего, кто мог бы стать его свидетелем?
Гаэль повернулась и прислонилась спиной к каменному парапету. Служившая гостиной огромная комната сияла в лучах светильников «MaMoNouchies» от Инго Маурера. Висящий на противоположной стене триптих кисти Ансельма Кифера наверняка стоил несколько миллионов евро. Диван, низкий столик и прочая дизайнерская мебель тянули на сотни тысяч.
Девственная красота этих линий потрясала ее, но она была как те варвары, что любовались совершенством римских городов, прежде чем их разрушить. Восхищение не противоречит ненависти, оно ее питает. Эта квартира, мебель, произведения искусства скоро разлетятся вдребезги.
Гаэль не хотела денег. Даже ее карьера была не так уж важна.
Она хотела растоптать свою семью.
Внезапно к ней вернулось прекрасное настроение.
Они думают, что поддерживают ее, контролируют, спасают. Но она уничтожает их, следуя стратегии, которую они не могут даже вообразить.
87
Эрван открыл глаза. День еще не занялся. Какое-то мгновение он не мог вспомнить, где находится. Белая комната. Легкий аромат благовоний. На стене напротив синий человек греб по морю пурпурной пены.
«Итальянский трансавангард, – прошептала София ему на ухо, когда они упали на кровать. – Я переспала со всеми художниками этого направления…» В темноте он видел, как его греза о мадонне исчезает, сметенная, словно песчаный замок, алой волной с картины. Дальше его воспоминания путались. Чувства, да, но беспорядочные, оргазм, страх, удовольствие, угрызения…
Посмотрел на часы: ровно шесть. Он даже не был уверен, что вообще спал, – в таком возбуждении он находился. Эрван выбрался из постели, надел трусы и рубашку, потом достал мобильник из кармана пиджака и бесшумно выскользнул из спальни. Он часто бывал здесь, в то время «у Софии и Лоика», и одной этой мысли хватало, чтобы вся обстановка, до последней детали, казалась ему вычурной и вульгарной.
Нынешним утром все выглядело совсем по-другому.
Он обходил дворец победным шагом воителя. Все представлялось ему благородным и восхитительным. Слева – кухня с открытой дверью. Ему удалось включить футуристическую кофеварку, после чего он встал перед застекленными дверями балкона. Под ним – площадь Йена. В центре – статуя Вашингтона. Слева – Сена и дворец Токио. Справа – череда серых крыш, поднимающихся до самого водохранилища Пасси. Императорский обзор.
Он залпом выпил кофе – крепкий, настоящий. Ночь любви подействовала как спасительный бальзам. Он даже не мог бы сказать, понравились ли ему эти объятия, и отказывался думать, что будет дальше. Главное в данную секунду, что он оказался на высоте и…
Подумал о расследовании. Чего он здесь хвост распустил над Парижем, в бредовых рассуждениях о своей сексуальной жизни? Одну ночь он уже угробил, гоняясь за Гаэль, один день в Бретани, а теперь еще одну ночь в постели с собственной невесткой.
Резким движением Эрван быстро включил мобильник, подождал, пока тот не поймает сеть, и набрал код доступа. Снова ожидание. Наконец он смог добраться до сообщений.
Первое, в 21:30, звучало как ироничное предупреждение. Лоик: «Позвони мне». Его как молнией ударило – показалось, что брат уже знает. Нет, конечно же, и нечего беспокоиться. Дальше обычная чехарда: Морван, Фитусси, Крипо, Одри… Его искали всю ночь. Новое убийство, а капитана нет на борту: такое в Угро впервые.
Сначала он набрал эльзасца, тот ответил с полным ртом:
– Где ты был?
– Потом объясню. Что у тебя?
– Борюсь с онанизмом.
Тон был жизнерадостный.
– Что?
– Я на работе и ем хлопья «Келлогс». Ты знал, что корнфлекс был изобретен доктором Келлогом с целью уменьшить интерес молодежи к онанизму?
Эрван вздохнул – хватит уже терять время.
– Крипо, прошу тебя.
– Вскрытие идет. Рибуаз у руля.
– Он нашел что-нибудь?
– Волосы в эпигастральной области живота жертвы. На этот раз он знал, что искать. Результаты ДНК будут утром.
Четвертое тело в перспективе. Во Франции никогда еще не случалось серии убийств, следовавших практически одно за другим. И надо же, чтобы был замешан Старик…
– А еще медэксперту удалось получить первые результаты токсикологических анализов, – продолжал помощник.
– И что?
– Внутренности девушки содержат остатки специфического цианида, которые можно найти в клубнях маниока.
– Это ее убило?
– Вовсе нет. Рибуаз думает, что от этого ее только вывернуло наизнанку: действие было мгновенным.
Отец говорил ему о необходимости очистить тело перед ритуалом. Откуда новый убийца мог знать такие детали?
– А остальные?
– Учет все перевернул в той конуре, каждый закуток прочесал мелким гребнем, даже сливы проверил. Одри и Фавини работают в квартале. Пока что все происходит как на Гранз-Огюстен: ни свидетелей, ни следов. Наш парень просто тень.
– А о Перно?
– Тоже ничего. Ни абонемента, ни карточки на его имя, ни следа профессиональной деятельности. Мы уже не сыскари, а какие-то охотники за привидениями.
– И что ты об этом думаешь?
– Что, побывав террористом и десантником, наш Перно, как мне кажется, присоединился к «темной стороне силы».
– Не понимаю.
– Стал сексотом.
Эрван не мог слышать это слово без дрожи.
– Сам подумай, – продолжал настаивать Крипо. – В две тысячи пятом парня по непонятным причинам выпускают досрочно. В следующем году мы обнаруживаем его среди десантников в Гвиане. Дальше он официально будто не существует, если не считать адреса, по которому он получает военную пенсию по инвалидности. Я проверил: ранения, полученные в Гвиане, прошли без последствий. Это закамуфлированное вознаграждение. Наш фашист был спящим агентом, и платили ему сдельно, за каждое задание, вдобавок к ренте.
Любой новичок сообразил бы: парень работал на Морвана. Поэтому Человек-гвоздь его и выбрал. Еще одно очко в пользу теории мести.
– Имеет смысл переговорить об этом с твоим отцом, – заметил Крипо, словно ступая шаг в шаг за рассуждениями Эрвана. – Может, он его знал…
– Я этим займусь.
– После малышки Симони он…
– Говорю же, я возьму это на себя! – Он слишком раскричался. Эрван вернулся в кухню и сделал еще кофе. – Кто на обыске?
– Там Сардинка и Одри, но ты же помнишь, в каком состоянии квартира… Убийца все перевернул вверх дном. То ли искал что-то крайне ему нужное, то ли знал жертву и уничтожал все следы их знакомства.
Черная терпкая жидкость, и опять залпом.
– Что-то он мог и пропустить.
– Не очень верится, – вздохнул Крипо, – мы имеем дело с выдающимся умом.
– Правда? На этом все?
– Нет. В девять к нам прибудет Левантен. Хочет что-то показать, по поводу Анн Симони.
– Что?
– Он не уточнил.
Эрван повернулся к застекленной двери, открыл створку и вышел на балкон. Воздух был свежим, а вид такой, что дух захватывало. В свете нарождающегося дня картина возникала как фотография в ванночке с проявителем. Еще размытые детали, мягко колеблясь в прозрачных струях зари, мало-помалу набирали ясность.
– Ты посмотрел ссылки, которые я тебе послал? – не отставал Крипо.
– Какие?
– Скульптуры Иво Лартига.
– Не было времени.
– Да чем ты всю ночь занимался?
Он собирался ответить, когда ощутил щекочущее прикосновение к затылку. Он отпрыгнул в сторону, словно к нему притронулся скорпион. В дверном проеме стояла София: топ от Хлоэ и трусики с заниженной талией, полупрозрачные, обшитые кружевом из Кале. В мгновенном озарении Эрван вспомнил, откуда у него такие познания, – с подростковых времен, когда он мастурбировал на каталоги женского белья, украденные в больших магазинах.
Смесь целомудрия и подстрекательства к греху: как раз то, что он любил.
– Буду в конторе к девяти, – бросил он хриплым голосом.
Повесил трубку и заметил, что у него эрекция.
88
София хотела заняться любовью прямо на полу, но он отказался – то ли из смутных соображений приличия, то ли из уважения, то ли по вообще непонятным причинам. Они устроились в спальне. На этот раз он все осознавал и был спокойней, но по-прежнему в полной силе. Все прошло без шума и взрывов, хотя он каждую секунду ждал, что на его голову обрушатся раскаты грома, божественные проклятия и высшие кары…
Полчаса спустя они оказались ровно в том же месте, что и в момент, когда его отвлекли от телефона.
– Еще кофе? – предложила она, заходя за стойку.