После звонка отца он связался с младшеньким: дал ему ровно час на встречу с трейдером, если хочет, чтобы он пошел с ним, и пусть сам ищет адрес. Назначил встречу на десять утра и сунул мобильник в карман пиджака.
– Свистать всех наверх, – бросил он, вставая. – Вернусь через полтора часа максимум.
– Через полтора часа? – удивился Крипо.
– Срочное дело.
– Срочное?
– Чем попугайничать, закажи мне лучше билет на Марсель, через Орли. Я успею на любой рейс после четырнадцати часов.
Эрван не стал ждать ни ответа, ни комментариев. Вышел из комнаты и направился к лестнице. Еще раз проверил мобильник и осознал, что ждет звонка Софии.
Решительно, голова у него забита не работой.
91
Грегуару Морвану повезло: несмотря на ветер, самолет приземлился во Флоренции, а не в Пизе, как это частенько случалось. В остальном поездка была отвратительной. Гигант был отформатирован под бизнес-класс или под первый на дальних рейсах, а не под такие куцые перелеты с их болтанкой.
С сумкой через плечо, он пересек маленький аэропорт и поймал такси. Золотистый свет, мягкий воздух, приятное тепло. Наслаждайся настоящим раем и забудь про остальное.
Еще и десяти не было. Встреча у него назначена в полдень, в ресторане на Виа Строцци. У него оставалось время посетить места былых чудес.
Во Флоренции два лишних часа превращаются в два часа истинной жизни.
Он велел отвезти себя на площадь Синьории, но не стал задерживаться перед стоящими почти вплотную монументальными статуями. Не остановился он и перед галереей Уффици справа, сразу направившись в переплетение узких улочек центра. Он чувствовал себя в тепле и безопасности, в непосредственной близости к божественной частице, заложенной в каждого человека. Флорентийское Возрождение было чистым воплощением этой частицы – как и частицы дьявола. Человек превзошел себя во всех сферах искусства именно тогда, когда руки его были по локоть в крови. Морван обожал слова героя детектива «Третий человек» Гарри Лайма. А говорил он приблизительно так: «В течение тридцати лет в Италии были Борджиа, гражданская война и террор. В результате у них появились Микеланджело, Леонардо да Винчи и Возрождение. В Швейцарии было пять веков мира и братства, и что они получили в результате? Часы с кукушкой!»
Он дошел до Пьяцца делла Сантиссима Аннунциата с ее прекрасной крытой галереей сиротского дома. Это совершенное строение с изогнутыми изящными сводами, увенчанными терракотовыми медальонами с изображением спеленатых младенцев, архитектор Брунеллески создал в пятнадцатом веке. Морван с 1987 года делал взносы на счет приюта вместе с Детским фондом ООН. Никто не знал, почему французский даритель питал такое пристрастие к этому месту. Полагали, что его интерес вызван тем, что он и сам потерял родителей в очень юном возрасте (по его собственным словам). Приписывали его щедрость и великолепию самого здания: вершина Кватроченто.
Но настоящей причиной была ruota.[118]
Слева, на краю фасада, была предусмотрена дверца с конструкцией в виде барабана, расположенная горизонтально и ровно той ширины, чтобы туда можно было положить новорожденного. На протяжении веков незамужние матери открывали эту дверцу, клали внутрь своего ребенка, а потом звонили в колокол, чтобы предупредить сестер. Тогда круг поворачивался, и на другой стороне доставали ребенка, так и не увидев лица недостойной родительницы.
Пока утреннее солнце начинало прогревать площадь, а камни словно впитывали его свет, Морван представлял себе младенцев, которые простым поворотом рычага переходили из хаоса в религиозную упорядоченность. Старика завораживал этот механизм, в его представлении символизировавший рулетку жизни – и его собственное проклятие. Если бы та, кто его родила, положила свое чадо на такое «колесо для подкидышей», как говорили в Средние века, жизнь Грегуара сложилась бы совершенно иначе…
– Va bene, signore?[119]
Морван поднял голову и осознал, что встал на колени перед деревянной стойкой, как если бы находился перед алтарем в церкви. Его руки вцепились в решетку. Над ним склонилась монахиня, ее черное одеяние вздувалось под порывами ветра, гуляющего по галерее. Он поднялся с глазами, полными слез. Господи, с годами его шкура истончилась. Он больше не выносит и намека на свое детство. Он купил в киоске бумажные носовые платки и высморкался. Потом ускорил шаг и вскоре стал задыхаться.
Он больше не способен бегать достаточно быстро, чтобы скрыться от воспоминаний. Достал новый платок и вытер покрытое потом лицо, чувствуя, как под рубашкой бешено колотится сердце.
– Это кровь из меня уходит… – пробормотал он.
92
– Лоик? Не понимаю, что…
Серано стоял на пороге, уже готовый на выход: в спортивном костюме, штанах и куртке – все лучших марок. У него за спиной виднелись огромные комнаты со сверкающим паркетом и яркими занавесками. После квартиры Софии, Лоика, а теперь еще и этой Эрван чувствовал себя на обочине жизни со своим скромным двухкомнатным жилищем в Девятом округе.
– Надо поговорить, я пришел с другом.
Вышеназванный Серано продолжал разглядывать своих посетителей, как если бы ему удалось наконец уловить сходство их лиц. Широкоплечий и коротконогий, он был похож на персонажа американских мультиков моряка Попая, но Попая с искусственным загаром и куда более неприятного.
– Это так срочно?
– Дай войти, – резко бросил Лоик.
Он занюхал дорожку перед тем, как подняться, что придало ему достаточно куражу и настойчивости. Эрван, надеявшийся ограничиться ролью молчаливого плохого парня, размышлял, сколько еще продлится этот спектакль.
По-прежнему настороже, Серано посторонился, пропуская их внутрь. Свисающие по сторонам его бочкообразного тела руки казались чересчур длинными.
Лоик зашел, за ним Эрван, плотно прикрывший за собой дверь.
– Ты один?
– Что это за тон? – возмутился биржевик.
– Ты кого из себя корчишь?
Эрван встал между ними и припечатал Серано к стене. Лучше поторопить события. Финансист взвыл. Лоик явно наслаждался моментом.
– Я знаю, что все заказы на «Колтано» шли через тебя, – продолжил он голосом большого босса.
– Ну и что?
– Мне нужны имена покупателей.
– Невозможно, я…
Эрван притянул его к себе и наподдал посильнее. В сущности, роль молчуна его вполне устраивала.
– Имена! – заорал Лоик.
В этот момент потрясающая девица – украинская манекенщица – неожиданно появилась в комнате, тоже одетая в спортивную курточку, едва прикрывающую трусики. Эрван улыбнулся ей, не отпуская Серано. Вот что приятно, когда имеешь дело с корпоративными служащими: все касающиеся их клише всегда срабатывают. Без манекенщицы обязательный набор модного финансиста был бы неполным.
– What’s going on, here?[120]
Похоже, сцена жестокости с утра пораньше не слишком ее шокировала. На родине она повидала и не такое. Серано не ответил: он пытался дышать. Лоик поводил плечами и нервно хихикал.
– Don’t worry, – сказал наконец Эрван. – If this guy is behaving well, we will be gone in ten minutes.[121]
Она пожала плечами и вышла, без сомнения, чтобы принять ванну и позаботиться о том, чтобы и лицо, и кожа не потеряли своей юношеской свежести.
Несколько секунд Эрван любовался ее фигурой. Как и отец, он любил подлавливать род людской на явных проявлениях присущей ему посредственности: почему самые красивые женщины всегда сходятся с самыми богатыми мужчинами? Почему то, что он ценил более всего, – красота природы – объединялось с тем, что он более всего презирал, – пошлой погоней за бабками? Он подумал о Софии: у него нет никаких шансов.
– Ну, Серано, не хочешь поскорей вернуться к своей красотке? – продолжал напирать Лоик.
– Я не могу ничего сказать…
Эрван занес кулак. Трейдер испустил крик и заслонил лицо руками.
В нормальной жизни люди никогда, или почти никогда, не прибегают к насилию. Будь его воля, Эрван ввел бы в школе курс подготовки к физической боли, чтобы избежать патетических сцен вроде этой.
– Первым был Ришар Масон, – пискнул финансист, – управляющий испанским банком «Диаз». Это он мне поручил…
– Для своего банка?
– Нет. Для самого себя.
– Я его знаю. Он вообще не разбирается ни в каких рудах и месторождениях. Что он у тебя просил?
– «Колтано». Только «Колтано». Все, что мне удастся заполучить.
– Он сказал почему?
– Нет. Но было очевидно, что он достал информацию… и очень серьезную.
Лоик и Эрван обменялись взглядами.
– Когда это было?
– В середине августа.
– Сколько ты скупил?
– Все, что нашел. Тысячи акций. Это было нетрудно: цена твоим активам просто дерьмовая.
Хилая попытка Серано, все еще размазанного по стене, вернуть былой апломб.
– Ладно. Дальше?
– Ладно. Дальше?
– Сергей Боргиснов. Он занимается русскими управляющими фондами. Сделал состояние с собственными рудными ресурсами. И вдруг, непонятно с чего, захотел африканских. Именно «Колтано». Говорил, там будет круто.
– И больше ничего не сказал?
– Нет, но и этого более чем достаточно. Боргиснов серьезный мужик.
– Он не говорил об отчете экспертов?
– Нет.
– Не объяснил, откуда сведения?
– НЕТ! Только пошутил: сказал, что черпает «из первоисточника».
Братья снова переглянулись: африканская утечка прослеживалась все отчетливей.
– И сколько ты их купил?
– Уже не помню. Ловил, что всплывало. Я покупал дороже, но наскреб еще несколько тысяч.
– Когда?
– В начале сентября.
Эрван в этом не разбирался, но мог себе представить, что после таких манипуляций курс акций взлетел стрелой. Он не отслеживал это дело, и ему было плевать. Однако он подозревал, что проблемы возникли сразу на нескольких уровнях: во-первых, эти закупки поставили Морвана в деликатное положение (африканцы неизбежно предположили, что он и был заказчиком), во-вторых, позиционные изменения опирались на сведения, которые он попытался скрыть. Еще одна из его махинаций.
– Ты слышал о смерти Жан-Пьера Кло? – заорал Лоик, все больше вживаясь в роль Тони Монтана в исполнении Аль Пачино.
– Я его знать не знаю!
– Другие покупатели были?
– Еще один, в прошлый понедельник.
– Кто?
– Китаец, мы много лет знакомы. Джонни Леунг.
С таким именем только в гонконгских боевиках про бойцов кун-фу играть. Все это дело отдавало ирреальностью.
– Не знаю такого! – безапелляционно рявкнул Лоик.
– Он работает в «Hong Kong Securities», в отделе приобретений.
– Сколько он купил?
– Около двадцати тысяч.
– Он не сказал, кто его информатор?
– Он не из тех, кто вообще что-то говорит. Но я так понял, что он хочет облапошить собственных клиентов. Показать им, на что он способен.
– А ты не поинтересовался, с чего эти типы вдруг набросились на «Колтано»?
– На моей памяти и не такое случалось…
– Сам не рискнул прикупить?
– Только потому, что трое недоумков решили пуститься во все тяжкие?
– Ты уверен, что они друг друга не знают?
– Уверен, и, кстати, они никогда бы не поделились информацией.
– Но они все в Париже.
– Масон мотается между Парижем и Мадридом. Боргиснов приезжает время от времени. У Леунга офис в Париже, но его самого там никогда нет.
Эрван попытался прикинуть возможный сценарий, но ничего не получилось. Геологи, о которых говорил Лоик, вообще не вписывались: он не очень представлял, как они являются в парижские гостиные со своими отчетами под мышкой. С его точки зрения, африканский источник тоже маловероятен: даже если до какого-нибудь бельгийца, француза или конголезца дошли слухи о новых месторождениях в тех краях, с какой стати ему связываться именно с этими тремя банкирами, отловив их между двумя самолетами?
– Ладно. Пошли отсюда, – сказал он, похлопав Лоика по плечу.
Серано широко распахнул глаза: до него дошло, что настоящий босс на самом деле тот, кого он принял за нанятую гориллу.
На улице Лоик все еще не мог успокоиться и приплясывал, как боксер на ринге.
– Рано радоваться, – предупредил Эрван, – мы так и не знаем, кто источник.
– Но у нас есть имена покупателей! Достаточно засечь их, а потом…
Эрван ухватил его, заставив остановиться:
– Делай что хочешь, я возвращаюсь на работу.
– Папа сказал, что…
– Заткнись.
Его удивило, какая тонкая у Лоика шея. По его воспоминаниям, братец, оправившись от своих закидонов, весил килограммов семьдесят пять, упакованных в костюмы за многие тысячи евро. А сейчас рубашка на нем болталась. Наркотик снова изглодал его до костей.
– У кого были доклады о месторождениях?
– Существуют всего два экземпляра: один у меня, один у папы.
– Тебя не обкрадывали?
Лоик заколебался, но промолчал.
– К тебе вламывались или нет?
– Нет. Я проверил: отчет по-прежнему в сейфе.
– А в Катанге? – спросил Эрван, отпуская его.
– Никто не в курсе. Даже карт местности ни у кого нет. Папа рассказывал, что вертолет высаживал геологов за много километров от зоны. Потом они несколько дней добирались пешком с носильщиками, которые даже не знали, что они ищут.
– Папа начал разработку?
– Я не в курсе, но даже если так, он наверняка нанял бы местных, у которых нет никаких связей с Парижем.
– Тогда разбирайся сам. Я обещал помочь тебе добыть имена, и ты получил как минимум три. Извини, но я веду серьезное расследование.
Он оставил растерянного брата у метро «Курсель» и сел в машину. Полдень. У него только и оставалось времени доехать до Орли, чтобы не опоздать на свой рейс в 14:00 на Марсель.
93
Улочка, которую он искал, была исполосована полуденным светом. Морван разгладил костюм и поправил ворот рубашки – галстуков он не носил. Ресторан распахивал перед ним объятия: облупившаяся витрина, сероватые занавески, скромное меню. Неподалеку прогуливались два телохранителя: Монтефиори всегда вел себя то ли как крестный отец, то ли, наоборот, как судья, борющийся с мафией, – он так и не понял.
Он повернул ручку – как обычно, с трудом: нечего надеяться, что здесь смажут штыри или обстругают порог. С тайным удовлетворением оглядел зал с низким потолком, пол из черно-белых кафельных квадратов, бежевые скатерти на столах. Тихий рокот голосов, позвякивание приборов, мало клиентов. Запах старого дерева и пшеничной муки.
Морван двинулся вперед в полумраке: занавески приглушали солнечные лучи. Все здесь казалось выцветшим, отчего возникало ощущение дедовской мудрости. Морван заметил хлебцы в корзиночках, которые загадочным образом имели привкус царившей старомодной атмосферы, как облатка имеет вкус церкви.
Монтефиори сидел в глубине зала. По части пунктуальности он любому мог дать фору. Если вы решали прийти заранее, он об этом догадывался и оказывался на месте еще раньше. В результате, едва присев, вы были вынуждены извиняться и каяться.
Морван ограничился улыбкой, сел и придвинулся к столу, придерживая двумя руками сиденье стула.
– Не волнуйся, – заметил итальянец на прекрасном французском, – здесь все крепкое.
Жестянщик был почти неграмотным, но свободно говорил на нескольких языках. «У меня музыкальное ухо», – утверждал он. А главное, барабанная перепонка этого уха была настроена на строго коммерческую волну: он всегда осваивал только те языки, которые были полезны для его дел.
– Я знаю, – бросил в ответ Морван, снимая пиджак (есть с закатанными рукавами было частью ритуала). – Спасибо за приглашение на обед.
– Мне это в удовольствие.
– Я видел твою дочь несколько дней назад.
– Тебе везет.
– Ей удалось заставить Лоика подписать соглашение. «Все решено», как она выразилась.
Монтефиори улыбнулся. У него был рубленый профиль, как у греков, постоянный загар, правильные черты, подчеркнутые глубокими морщинами. Яркие синие глаза сверкали, как два освежающих озерца в глубине пещеры. Этот Кондотьер начинал с нуля, но у него всегда было лицо князя.
– Что касается Софии, тут у меня всегда было преимущество по сравнению с тобой, – заявил он, грызя хлебец.
Морван водрузил на нос очки и углубился в меню. Обед здесь был для него праздником. Сердце билось ровно. Тело расслабилось. Казалось, ruota осталась где-то далеко.
– Я ее знаю тридцать шесть лет. Я видел, как она росла, зрела и остывала, словно металл. Она скроена из сплава, который больше не изменится.
– Ты говоришь, как жестянщик.
– Sono ferrovecchio![122] – воскликнул тот, слегка привстав, будто приветствуя воображаемую публику.
Морван вновь увидел его в середине девяностых, на стоянке в чаще, когда Кондотьер объяснял ему, что дорога в будущее пролегает не через кобальт и марганец и даже не через золото и бриллианты. Будущее в колтане. Морван не знал, что это такое. Тот объяснил ему, что это минерал, содержащий тантал, химический элемент, который плавится при температуре более трех тысяч градусов и широко используется в суперсплавах электронной промышленности. Морван все еще не понимал. Тогда на его глазах Монтефиори раздавил каблуком свой мобильник (большой аппарат, какие производили в то время) и достал плату, на которой крепились провода и чипы: на каждой детальке блестела крошечная капля серебра. Монтефиори поковырял одну из них, обнажив другой металл, черного цвета: «Через несколько лет вся электронная и авиационно-космическая промышленность будут драться за этот металл. А самые большие запасы находятся здесь, в Конго». Морван не был силен ни в минералогии, ни в финансах, но он знал людей: колтан станет золотом конца века. Француз вытряс конвенцию из старого Мобуту, а итальянец добыл соответствующие средства – и «Колтано» был запущен.