Его сподвижники вышли за занавеску, давая ему привести себя в порядок. Одеваясь, он мысленно набросал портрет своего противника: метр восемьдесят пять, атлетического сложения, тренированный бегун. Насчет цвета кожи – никакой уверенности. Что до остального, этот человек прекрасно разбирался в морском фрахте – что вполне сочеталось с психологическим профилем водителя «Зодиака». Человек-гвоздь?
Эрван надел куртку с капюшоном и взял конверт, в который медсестры сложили его ключи, мобильник и промокшие документы. Попытался включить мобильник: безрезультатно. Наверняка сдох. Сложил все вместе в пластиковый пакет, еще раз проверил карманы своего испорченного костюма.
В пиджаке обнаружился листок бумаги, сложенный вчетверо. Морская вода склеила его, и Эрван аккуратно его расправил. Когда он увидел распечатанный список имен, то сразу вспомнил: «клиенты» Гаэль, которых вычислили агенты отца. В каждом случае был указан адрес и время последнего свидания. Он уже собирался выбросить бумажку, как вдруг его внимание привлекло одно имя. Ришар Масон. Где-то он его уже видел или слышал. Не торопясь перечитал список снова. Еще один щелчок: Сергей Боргиснов. Он судорожно рылся в памяти. Третье имя, которое что-то для него значило: Джонни Леунг.
На этот раз сработало: трое посвященных, которые наложили руку на акции «Колтано».
Эрвана точно отхлестали по щекам. Оглушенный, он оперся о носилки.
Эти люди – клиенты Гаэль. Осведомителем банкиров оказалась его сестра.
Тем или иным способом она получила доступ к информации – то ли услышала телефонный разговор, то ли, что более вероятно, узнала комбинацию сейфа Лоика. Дальнейшее очевидно: она слила сведения трем своим клиентам-банкирам. Одной детали было достаточно, чтобы подтвердить подозрения Эрвана. По словам Серано, последняя закупка акций состоялась в понедельник, 10 сентября, а согласно данным слежки, организованной внутренней безопасностью, последняя встреча Гаэль с Леунгом произошла накануне.
Эрван слишком хорошо знал сестру, чтобы предположить, будто она продала информацию. Все было куда хуже: она умышленно им ее отдала, чтобы навредить отцу и младшему брату. Безусловно, она не знала в точности всей важности этих сведений, но догадалась об их разрушительном потенциале. И выдала их, как безумный пироман, поджигающий собственный дом, когда вся его семья внутри.
Боргиснов хвастался тем, что «черпает из первоисточника». Но говорил он не об африканских землях, а о клане Морвана.
– Вы идете?
Эрван засунул листок в карман и вышел из бокса:
– Мне нужно позвонить.
98
– Где она? Я ее убью! – прорычал Морван, врываясь в квартиру.
Он оттолкнул Лоика, который не понимал, чем вызван этот визит, – Эрван не предупредил его, потому что Старик запретил, – и тяжелым шагом двинулся по коридору. Морвану казалось, что даже поле зрения сузилось у него от гнева. Звонок сына застал его в постели: он снова и снова перебирал в памяти свои невзгоды. То, что он услышал, обратило его бессонницу в бушующее пламя.
В глубине души Морван не был удивлен – просто лишнее подтверждение того, в чем он и сам неоднократно убеждался на личном опыте: какие страсти ни выдумай, на деле все окажется еще хуже. Гаэль, его любимое дитя, его ангел, превратившийся в шлюху, задумала все это, чтобы его разорить, – и, возможно, преуспела.
Он обнаружил дочь в гостиной, закутанную в дорогое фетровое покрывало от Паолы Ленти, то самое, которое он подарил Лоику и Софии на свадьбу. Она как ни в чем не бывало смотрела телевизор в квартире остолопа-братца. Таково было существование Гаэль: она нянчилась с детьми Лоика, спала с кем ни попадя и между делом всаживала отцу нож в спину.
Она вскочила, заранее готовая к любым нападкам.
– Что ты там задумала со своими банкирами?
Никакого ответа.
– Хочешь разорить нас, так ведь?
Никакого ответа.
Морван надвигался на дочь со сжатыми кулаками. Поле страха, которое он создавал вокруг себя, расширялось, как магнитные волны. Гаэль отступила. Лоик застыл. Вот то единственное настоящее чувство, которое ему всегда удавалось вызвать у своих детей: ужас.
– Почем ты сдала информацию?
Гаэль стояла у дивана, по-прежнему не говоря ни слова. Тело ее бросало вызов, но панический огонек в глазах противоречил позе.
– Тупая шлюха, ты ее даже не продала, верно? Ты просто мечтала увидеть, как я полечу вверх тормашками?
Он бросился вперед. В ту же секунду она увернулась, подбежала к балконной двери, распахнула ее и прыгнула. В пустоту.
Рык Морвана превратился в вой:
– НЕТ!
Он кинулся на балкон и не увидел ничего, кроме разодранной листвы, сломанных веток, куска асфальта и машин тремя этажами ниже. На улице раздался визг тормозов и крики прохожих. Старик отпрыгнул назад, словно балюстрада обожгла ему руки, и метнулся к входной двери. Краем сознания заметил Лоика, неподвижного, как чучело животного.
Морван стремительно бросился вниз по лестнице. У него перехватило дыхание. Он слышал, как его ноги глухо топали по красному ковру ступеней. Чувствовал кованое железо перил под рукой. Видел на каждой лестничной площадке спускающуюся вслед за ним кабину сделанного под старину лифта, с решеткой и лаковой деревянной резьбой. Ему по-прежнему было трудно дышать, как будто эта остановка дыхания могла остановить время. Заставить застыть картину, которая только что разорвала ему сердце.
Он едва не разбил первую стеклянную дверь, проскочил холл, распахнул вторую и вырвался наружу. Он ничего не ждал, но знал, что будет кровь, неподвижность, смерть. Но Гаэль, пошатываясь, стояла между двумя неподвижными автомобилями, не видя его, не видя никого, босая, с растрепанными волосами, и, спотыкаясь, пыталась выбраться на тротуар.
Чудо – но не такое уж исключительное: за сорок лет в сыскарском деле Морван раз двадцать слышал о незадачливых самоубийцах, выживших после падения из окна. Конечно же, удар смягчили ветви и листья, сработавшие как предохранительная сетка. А потом крыша одной из машин. Гаэль скатилась на капот и застряла между двумя бамперами, откуда теперь и выбиралась, больше похожая на мертвую, нежели на живую.
Морван кинулся было к ней, но остановился в двух метрах. Пришел ее черед испускать волны – шока, ненависти, безумия. Он посторонился, давая дочери пройти. В несколько секунд он уверился, что у нее нет ни серьезных ранений, ни переломов, – об этом явственно свидетельствовала ее походка, пусть неуверенная. Вокруг девушки собралось кольцо зевак, которое отступало по мере того, как она продвигалась вперед. Морван наконец задышал, бормоча раз за разом «спасибо» и не представляя, кому оно на самом деле адресовано. Все неприятности, которые валились на него в последние дни, как рукой смело. Больше того, он готов был к любым другим: разорение, убийства, тюрьма, лишь бы Гаэль осталась цела.
В этот момент ее по-настоящему качнуло, и она упала. Но прежде чем дочь успела коснуться асфальта, Морван подхватил ее на руки:
– Девочка моя… Маленькая…
Рядом с ним появился Лоик. Выражение его лица точно определяло место этого человека в мире: отстраненный, вне времени, вне людей. Морван снова опустил глаза: Гаэль была на грани обморока, но она боролась, пытаясь оставаться в сознании. На ее бескровном лице вдоль правого виска, расцветая, как водяной цветок на поверхности пруда, проступал кровоподтек.
Морван хотел поцеловать дочь в лоб, но у нее хватило сил оттолкнуть его.
– Это тебя мне следовало бы убить, – шепнула она ему на ухо.
99
Около шести утра над портом Фос разразилась гроза. Сидя перед окном в гостиничном номере, Эрван наблюдал, как серые полосы хлещут по уличным фонарям, обстреливают рейд, вздымая крошечные водовороты, и заливают блестящим лаком тысячи ожидающих отправки контейнеров.
Он не спал – или спал урывками, как проваливаются в грязь, чтобы тут же подняться. Грязью была его семья, его прошлое, все те причины, которые могли подвигнуть молодую женщину изо всех сил стараться погубить близких. До двух часов ночи Эрвана мучили мысли о жестокости отца, безропотности матери, страхах брата и сестры, о том бесконечном отвращении, из которого и состояла его «семейная жизнь».
Возможно, потом он и сумел бы заснуть, просто от усталости и отчаяния, но ему позвонил Морван, чтобы сообщить, что Гаэль пыталась покончить с собой.
– Опять? – ответил он и тут же пожалел об этом порыве циничного юмора.
Бесстрастным голосом отец описал, как все произошло. Речь уже не шла о юношеских заскоках, передозе таблеток, промывании желудка и прочем. На этот раз Гаэль реально решила свести счеты с жизнью. Истинным чудом, которое должно обратить всех Морванов к Богу, она осталась цела.
– Где она сейчас?
– В Американском госпитале, ее обследуют.
В Париже или, вернее, в Нейи-сюр-Сен болезням отведен свой VIP-квартал. Если вы желаете умереть без очереди или просто полечиться за дорого, это странное заведение с американским акцентом и фотографиями медсестер сороковых годов на стенах создано для вас.
В Париже или, вернее, в Нейи-сюр-Сен болезням отведен свой VIP-квартал. Если вы желаете умереть без очереди или просто полечиться за дорого, это странное заведение с американским акцентом и фотографиями медсестер сороковых годов на стенах создано для вас.
– Как она?
Морван ответил в своей манере:
– Потом я отвезу ее в психиатрическую лечебницу Сент-Анн.
Фирменное место Старика, куда он уже много раз отправлял свою супругу и где лечился сам. Эрван не стал настаивать на подробностях. Ему необходимо как можно скорее вернуться в Париж. Чтобы обнять сестренку, которая плюнет ему в лицо. Успокоить отца, который будет слушать его, готовый взбелениться в любую секунду. Изображать из себя третейского судью в этой семейке психов на грани взрыва.
Он провел последние часы ночи, разглядывая сквозь стекло порт Фос и испытывая укоры совести. Поняв, что задумала Гаэль, он сначала попытался связаться с ней: она не ответила. Эрван отказался от мысли позвонить Лоику, который, учитывая уровень кокаина у него в крови, и отреагировал бы соответственно. Оставался Падре: Эрван поделился с ним своими подозрениями, стараясь преуменьшить проблему. Напрасный труд. Он должен был подождать, пока сам не окажется на месте, и быть рядом в момент столкновения.
В конечном счете победа в очередной раз осталась за кланом: все прочие события он умудрился оттеснить. Пусть Эрван уцелел в гонке с преследованием, пусть избежал смерти, пусть (возможно) приблизился к убийце, голова у него была занята исключительно семейными делами.
В окно он увидел, как прибыли его коллеги. Зрелище оказалось не менее очаровательным, чем кадры старых полицейских боевиков: грузовой терминал со сверкающими под дождем подъемными механизмами, лужи на причале, перечеркнутые красным и желтым, старенький «сааб» полицейских. Картина ему понравилась, и он сказал себе, что утро, может быть, приготовило ему несколько приятных сюрпризов.
В машине марсельцы ввели его в курс дела. Они тоже не спали. Вопреки первому впечатлению их эффективность оказалась на высоте: за несколько часов им удалось составить протоколы, необходимые запросы и обращения, чтобы получить законное право на вскрытие контейнера под номером 89AHD34. Они связались с прокуратурой, префектами и соответствующими должностными лицами на таможне. Все было в ажуре. Теперь можно удостовериться, содержатся ли в контейнере пресловутые ржавые гвозди.
Зато ни следов, ни свидетелей – чистый ноль. Опросили всех членов экипажа, как и бо́льшую часть докеров, находившихся поблизости от «Апнеа»: никто ничего не видел. Научная команда поднялась на борт в поисках отпечатков или органических следов: пустая трата времени. Потребовалось бы много дней, чтобы прощупать весь контейнеровоз – и что найти? К тому же их погнали оттуда, и часа не прошло. Полицейский, сидевший на пассажирском месте, вздохнул:
– Корабль отправляется сегодня утром, и доступ туда прекращен. Все, что нам осталось, – это контейнер.
– Его уже открыли?
– Этим занимаются.
Эрван замолчал, разглядывая пролетающие мимо абсолютно пустые причалы. Когда они добрались до западной акватории, ему пришлось протереть глаза, прежде чем им поверить: не только палуба «Апнеа Гайар» была заново заставлена контейнерами, но и само хранилище опустело. Бесконечный поезд принял свою долю ящиков. Остальные были, без сомнения, отправлены грузовиками или же перевезены в пакгаузы складской зоны.
Оставался один контейнер «Heemecht», с распахнутой пастью, вывернувший на бетон свое содержимое, как опрокинутый мусорный бак. Внутри копошились таможенники. Они доставали из него другие ящики, поменьше, в которых, в свою очередь, помещались совсем небольшие. Фрахтовочный вариант русской матрешки.
Полицейские подошли ближе. Ливень не прекращался. Падая на плащи таможенников, капли производили мрачные звуки нот, напоминающие похоронный марш.
– Так вот кому я обязан всем этим бардаком?
Эрван обернулся. Расставив для устойчивости ноги, позади него стоял мужик в шапке и лыжной куртке.
– Мне очень жаль.
– Бросьте. Вы делаете свою работу, вот и все. Просто поторопимся, чтобы я мог сделать свою.
Знакомство. Рукопожатие. Представителя «Heemecht» звали Ксавье Шнейдер. Он был таким крупным, что казалось, будто под курткой у него пуленепробиваемый жилет.
Эрван начал с общего вопроса:
– Это вы закупаете железки в Конго?
Шнейдер расхохотался:
– Вы ничего не понимаете во фрахтовании. Есть продавцы, которые отправляют свой африканский товар, и покупатели, которые его получают. Между этими двумя точками существуют: арматор, который снаряжает корабль, владелец судна – не всегда это сам арматор, персонал контейнеровоза, нанятый совсем другой конторой, морской агент, который представляет в порту арматора… И за всем этим бардаком надзирает координатор, которого называют «фрахтователь»…
– То есть вы?
– Нет. «Heemecht» отвечает только за свои собственные контейнеры и затем берет на себя доставку каждого груза покупателю. И точка.
– А бывает, что какие-то товары вы отдаете прямо здесь, в терминале?
– Никогда.
Бесполезно и дальше кружить вокруг да около.
– У вас есть ящик с железками?
Шнейдер сделал шаг в сторону и пнул ногой деревянный короб длиной метра в два, по мнению Эрвана, похожий на гроб. Крышка на нем была уже сдвинута. Каблуком он отодвинул ее: короб был доверху набит ржавыми гвоздями. Самых разных форм. Он набрал пригоршню: на большинстве из них стояло клеймо «CBAO».
Наконец-то проклюнулось хоть какое-то направление.
– Вам известен адрес поставки?
– Это конфиденциально.
Эрван взглядом призвал на помощь марсельских судебных офицеров, но Шнейдер уже одумался и полез в карман за электронным планшетом:
– Шучу. Ящик должен быть отправлен по адресу: девятнадцать, вилла дю Бель-Эр, Париж, 75012. Получатель Иво Лартиг.
И вторая линия прояснилась. Эрван посмотрел на человека из «Heemecht». За ним виднелись залитые дождем доки и покрытые рябью лужи. Ему хотелось расцеловать собеседника. Кто еще мог покупать старые гвозди, кроме скульптора, втыкающего их в свои произведения?
Эрван уже знал, что напал на него не Лартиг: с какой стати воровать здесь, если ему все доставят на дом? Но он подбирался к убийце.
– Вы уже имели с ним дело?
– Имя мне знакомо. Наверняка постоянный клиент.
– Вы в курсе, что именно он обычно заказывает?
– Нет. Придется проверять по архивам.
Один из марсельских полицейских подошел и с недоверием спросил:
– Вы и впрямь думаете, что тот парень ночью охотился за этими гвоздями?
– Без сомнения.
– А что в них такого особенного?
Эрван посмотрел на железки у себя на ладони. Ладонь была красной от ржавчины.
– Они заколдованные.
100
Во время обратного рейса Эрван читал – наконец-то – досье, которое Крипо подготовил по Иво Лартигу. Каждая строчка подтверждала, что он должен извиниться перед эльзасцем: с самого начало именно он, и он один, работал по наиболее интересному следу.
Оказалось, что «Лартиг» – это артистический псевдоним: настоящая фамилия скульптора Франколини, родился он в 1952 году, рядом с Больцано, на границе Италии и Германии. Сын рабочего-металлурга, его детство прошло под тумаки отца-алкоголика и молитвы благочестивой матери. Из горячего в холодное – было чем закалить характер. В семнадцать лет он поступил в Школу изящных искусств в Париже. Испытав влияние Нового Реализма (Ив Кляйн и его огненная живопись) и движения Флуксус (которому было свойственно использование индустриальных материалов), он нашел свой путь где-то в восьмидесятых и стал создавать композиции из металлических обломков и гвоздей, болтов, крючков… Позже Лартиг открыл для себя традиционные африканские искусства – а именно искусство Майомбе – и вот тогда-то и начал творить своих гигантов из листового железа, прокалывая их остриями, стеклом, волокнами. Он ваял и члены, ощетинившиеся лезвиями, и фрагменты тел, истыканные черепками. Он попросту давал своим произведениям номера или же иногда называл всю серию по характеристике гвоздя, который использовал, – Конго № 6, опус 13.
Что касается личной жизни – ни жены, ни детей, никаких официальных отношений. О его деятельности в качестве гуру сообщества садомазо Крипо тоже ничего не нашел, кроме смутных слухов. Придется засучить рукава и порыться в этом дерьме.
И все же Эрван вынес из чтения немало фактов. Во-первых, Лартиг богат – некоторые его произведения куплены более чем за миллион евро, в большинстве своем американскими коллекционерами. Далее: он работал с африканскими гвоздями, и именно из Нижнего Конго. Стоит отдельно отметить еще одну деталь: его скульптурные изображения члена, пронзенного гвоздями и увенчанного лезвиями, с неизбежностью наводили на мысль об инструменте, которым были нанесены анальные раны недавних жертв.