– Прошел курс в Оксфорде.
– Какие дисциплины?
– Английская литература и история искусств.
– Не медицина?
– Нет.
– Хирургией никогда не баловались? Никогда не кромсали своих подружек-фетишей?
Эрван встал с недобрым видом. Вот он, решительный бой. Нет сомнений: больше ему допрашивать нигерийца не придется. Ирисуанга спокойно смотрел на него снизу вверх. Он положил обе ладони на стол: два подкожных кольца образовали на их поверхности тревожный узор, как будто по ним проходили круговые вены.
– Мне надоели ваши глупости, – бросил он усталым голосом. – Если вы хотите повесить на меня убийства Человека-гвоздя, придется поискать что-то более весомое.
– Я не говорил ни об убийствах, ни о Человеке-гвозде.
Нигерийца обуял искренний смех, ледяной, словно кристаллический.
– Значит, я себя выдал? После всех статей в прессе? После сцены у Лартига? Вы что думаете? Что у африканца вообще мозгов нет?
Эрван подошел к двери и широко распахнул ее:
– Вы свободны, господин Ирисуанга.
– Я всегда свободен.
В коридоре с озабоченным видом ждал Амарсон.
– Законник прибыл, – тихо сказал он.
Ирисуанга присоединился к ним на пороге; он презрительно оглядел обоих полицейских. Машинально Эрван сунул руку в карман и достал телефон. Включил его и проверил сообщения. Левантен. Перезвонить.
– Так, – эксперт перешел сразу к делу, – в семьдесят втором образце, изъятом с Анн Симони, обнаружены следы другой крови.
– Где именно?
– За левым ухом, как с шампанским делают. – Он издал горький смешок. – Наверняка на счастье.
– Какая группа?
– Отрицательная нулевая. Повезло: была бы положительная нулевая, и мы остались бы с носом. Это группа Анн Симони и Людовика Перно.
– Есть что-то особенное в этой группе?
– Она довольно редкая, но все равно остаются миллионы подозреваемых.
– Является ли она специфической для африканских этнических групп?
– Полагаю, нет. Но проверю.
В другом конце коридора Ирисуанга переговаривался со своим адвокатом, тоже африканцем. Вновь прибывший не имел ничего общего с обычными неряшливыми стряпчими, прибегавшими в участок, чтобы вытащить подопечных из очередной передряги. Этот выглядел так, будто он сошел со страниц журнала «Вог для мужчин», – а сейчас три часа ночи.
– По этому образцу ты сможешь определить кариотип?
– Уже занимаемся.
– Продолжай анализы по Людовику Перно.
– Ты не шутишь?
В это мгновение человек с красными глазами повернул голову и бросил на него насмешливый взгляд. Прошли двое полицейских в форме. Эрван не был уверен, но ему показалось, что мутант ему подмигнул.
– И последнее, – сказал Левантен. – Может, это ничего не значит, но нам уже попадалась нулевая отрицательная.
– У кого?
– У самого Тьерри Фарабо. Я проверил по его медкарте в Шарко.
Эрван не желал уступать великим иррациональным страхам: Человек-гвоздь, вернувшийся из царства мертвых…
– Фарабо был кремирован в две тысячи девятом, а у нас еще осталось немало кандидатов на эту роль. Позвони, когда будет что-то новое.
Он вышел из участка в поисках Крипо. Лютнист болтал с караульными на тротуаре, скручивая сигаретку.
– Ну? – рассеянно спросил Крипо.
Усталость только усугубляла его природную расслабленность.
– Лучше не спрашивай. Что там у тебя с медицинскими картами Лартига и Редлиха?
– Думаю, завтра будут.
– И еще мне нужна карта некоего Жозефа Ирисуанги. В участке есть его данные. Предупреждаю, будет непросто: он нигериец и под защитой дипломатического иммунитета.
Вроде бы новые трудности Крипо не ужаснули. Он стиснул сигарету зубами и вынул блокнот:
– Тебя интересуют его прививки?
– Меня интересует его группа крови, как и двух других. А еще все медицинские услуги, которые им потребовались с момента рождения.
Он не мог выкинуть из головы одну мысль: кровь Фарабо в качестве подписи на теле Анн Симони. В совпадение поверить невозможно. Чудо оставалось необъяснимым.
– Ирисуанга… думаешь, это он был в Сент-Анн? – спросил заместитель.
– Я думаю, пора нам плюнуть на синицу и погнаться за журавлем.
– То есть?
– За всем этим делом стоит Фарабо, и не только как пример для подражания.
– Ничего не понял из того, что ты сказал.
Эрван захохотал:
– Я тоже, признаюсь…
116
Гаэль функционировала совершенно автономно, как компьютеры в случае грозы или короткого замыкания. Она не получала ни энергии, ни ощущений от внешнего мира. Однако в своем полусне она ощутила звук медленно открывающейся двери палаты. Но не сразу узнала силуэт на пороге.
Ей пришлось зажечь свет, чтобы приглядеться: последнее из лиц, которые она ожидала увидеть здесь. София Монтефиори собственной персоной.
– Можно войти?
Было около четырех утра (ей вернули часы), а София сияла. Она обладала неувядаемой свежестью, неизменной жизненной силой вечных снегов – ни времен года, ни передышек, постоянная красота.
– Конечно, – хрипло отозвалась Гаэль, машинально приглаживая волосы.
Итальянка взяла стул и устроилась рядом с кроватью.
– Ты пришла с Лоиком?
– Придется тебе привыкнуть видеть меня без него.
– Конечно… – ответила она слабым голосом. – И копы тебя пропустили… в такой час?
– Ты забываешь, что моя фамилия тоже Морван.
Гаэль улыбнулась. Хотела было укрыться за привычной агрессивностью, но душа уже не лежала.
– Ты в курсе? – спросила Гаэль, с усилием приподнимаясь.
– Лоик мне позвонил.
– Я хочу сказать… в курсе всего?
София кивнула, доставая пачку сигарет:
– Здесь ведь можно курить?
Запах в комнате был сам по себе ответом. Гаэль посмотрела на невестку, прикуривающую «Мальборо». Она всегда завидовала ее коже, но сегодня все изменилось: вблизи было видно, что у Итальянки круги под глазами, а кожа блестит, как скверный жир. Она также с удивлением заметила морщинки в углах глаз: их называют «гусиные лапки», но скорее это орлиные когти. Из-за развода?
– Хочешь сигаретку?
– Нет, спасибо. Накурилась уже. Очень мило, что ты пришла меня навестить.
– Я хотела кое о чем с тобой поговорить.
Всякий раз, когда веки ее смыкались, возвращался убийца в капюшоне. Гаэль вновь открывала глаза, но становилось еще хуже: на бежевых стенах она видела сведенные судорогой тела Жака Сержанта и санитара.
София завела какую-то дикую нескончаемую историю о том, что их отцы, как оказалось, давным-давно знакомы и тайно организовали брак между детьми, чтобы объединить свои доли в «Колтано». Она выглядела настолько поглощенной своими открытиями, что даже не подозревала, насколько они ничтожны по сравнению с жестокостью сегодняшней ночи.
– Что ты об этом думаешь?
Гаэль вздрогнула: с какого-то момента она просто отключилась. Усталость. Успокоительные.
– То есть? – пробормотала она наугад.
– Что ты думаешь о союзе, который я предлагаю?
– Союзе?
– Их надо поставить на колени. Мы должны найти способ…
– Брось. Я уже не в теме.
– Как это? Почему?
– Может, из-за прыжка с третьего этажа. Или из-за покушения на убийство. Пока не решила, – бросила она задумчиво.
София взяла ее за руку.
– Я понимаю тебя, – сказала она укоризненным тоном, который означал прямо обратное. – Но нельзя же все им спускать. Эти говнюки манипулируют нами с момента рождения и…
– Чего ты хочешь? Разорить их? У тебя нет своих средств, и ты разоришься вместе с ними. Что ты можешь на самом деле доказать? Что они устроили твой брак? Это даже не правонарушение с точки зрения французского законодательства.
Графиня отодвинулась на стуле с разочарованным видом:
– Я тебя не узнаю.
– Я себя тоже, но мне это даже нравится.
София поднялась, не дав себе труда разгладить юбку. Модель от «Хлоэ», которую Гаэль приметила на авеню Монтень. «Для Итальянки, – сказала она себе тогда, – не для меня».
София уже стояла на пороге, но спохватилась и вернулась обратно. Лицо ее совершенно переменилось: и гнев, и разочарование испарились.
– Я хотела сказать тебе и еще кое-что…
Наконец… Гаэль чувствовала с самого начала, что та пришла не только для того, чтобы справиться о ее здоровье или затеять заговор против их отцов.
– Я спала с твоим братом.
– Вы ведь еще женаты, разве нет?
– Не с Лоиком, с Эрваном.
Гаэль залилась искренним смехом. Она не удивилась: Итальянка и Фашист всегда нравились друг другу – и, конечно, имели много общего, – хотя сами того не подозревали.
– Осторожней, – пошутила она, – он здорово прикидывается, а на самом деле еще больший псих, чем Лоик.
117
– Это единственный выход.
– Уверен?
– Иначе их не убедить.
– Что ж, вперед.
Семь утра. Морван прохаживался из конца в конец по овальному кабинету Лоика. Едва узнав о нападении на Гаэль, он немедленно кинулся в Сент-Анн. И никого не увидел: малышка заснула, Эрван уехал. И с тех пор никаких вестей, ни от одной, ни от другого.
Путаясь в хаосе противоречивых мыслей, он разбудил Лоика, чтобы как минимум уладить бардак с «Колтано». Пришлось отказаться от первоначального плана: послать Гаэль в койку к трем банкирам и убедить их, что информация оказалась ложной. Больше и речи нет, чтобы ее вмешивать: она и так свое получила.
Остается довериться специалистам. По мнению Лоика, единственным способом добиться цели было снизить цену акции. Поначалу трое покупателей спишут это на колебание курса перед крупным повышением, но потом убедят себя, что их источник оказался пустышкой: никакого нового месторождения нет. И тогда поспешат продать. Недостатком данной стратегии было то, что Морван будет вынужден сбыть за бесценок свои акции, чтобы искусственно спровоцировать падение. Другими словами, самому себя разорить, чтобы спасти свою шкуру.
– Как черные об этом узнают? – встревожился Грегуар.
– Как всегда, через своих финансовых советников.
– Они запаникуют.
– Свои собственные акции выкупим позже и дороже. Курс стабилизируется.
Морван улыбнулся: финансовое харакири.
– Кабонго мне яйца открутит.
– Предупреди его, введи в курс дела. Когда другие расслабятся, начнете эксплуатацию новых рудников.
Старик согласился: он предпочитал не признаваться в том, что процесс уже запущен. Он по-прежнему расхаживал взад-вперед, сунув руки в карманы. Инстинктивно он не доверял такого рода планированию. С первых шагов в бизнесе он ни разу не видел, чтобы действительно все пошло так, как и предполагалось, ни в одной области. У жизни всегда оказывается больше воображения, чем у человека.
На самом деле важным было другое: они делали вид, что ведут обсуждение как два солидных бизнесмена, хотя все еще пребывали в состоянии шока. Менее чем за двадцать четыре часа Гаэль попыталась покончить с собой и едва уцелела при покушении на убийство. Где-то бродил убийца, и отныне объектом его охоты стал сам клан. Чего теперь стоили их подсчеты лавочников.
– А как люксембуржцы? – спросил Лоик. – Они не прогнутся?
– Я сам с ними разберусь.
Старик уже позвонил Монтефиори: тот поддержит, без проблем. Заодно он поинтересовался пресловутыми гвоздями, которыми занимался «Heemecht». Не в курсе, заверил итальянец. Почему бы и нет? В конце концов, его компания перетаскивала тысячи контейнеров в год. Но полицейский никогда не должен исключать случайность, которая может создать дополнительные сложности.
– Кто эти типы? – продолжал допытываться Лоик.
– Говорю же, это мои дела.
Лоик вяло махнул в знак смирения. Морван поглядывал на него краешком глаза: сын казался ему бодрее обычного. После попытки самоубийства сестры он впал в странную апатию. Старик даже опасался нового срыва – в героин или алкоголь. Но, кажется, кокаина хватило, чтобы поставить его на ноги. Если только София уже с ним не переговорила и теперь ярость по поводу их подстроенного брака не ждала момента, чтобы вырваться наружу…
В любом случае уладим с «Колтано», и я займусь тобой, мой птенчик. Он уже решил снова отправить Лоика в специализированную клинику для очистки по полной программе.
Кстати, о клинике: он зарезервировал место для Гаэль в одном институте на севере Франции, в Шату. Эти «Фельятинки» находились недалеко от Парижа и занимались богатыми пациентами в депрессии. Заведение было ему знакомо: он сам не единожды там лежал. Для безопасности он разместит там своих людей. Никаких полицейских или служащих: своих собственных парней, обычно занимающихся государственными переворотами и террористическими акциями.
Оставался Эрван. Ему еще не представился случай как следует выдать сыну, но тот только выигрывал от задержки: убийца все ближе подбирался к их семье, а этот недоумок оказался не способен ни остановить его, ни вычислить.
– Значит, я могу положиться на тебя? – спросил Морван, останавливаясь у письменного стола.
– Погоди, – отозвался Лоик, поднимая обе руки, – это не значит, что мы в стопроцентном выигрыше! Перышки нам ощиплют, и вполне вероятно, что я не смогу потом вернуть все наши акции. К тому же с обратными закупками придется действовать аккуратно, чтобы опять не вызвать скачок курса. Если мои предположения верны, к моменту годового отчета акции вернутся к своему нормальному курсу. Не пойман – не вор…
Морван перегнулся через стол:
– Единственная настоящая опасность – это что черные обнаружат новые месторождения. Отвлеки их внимание, пусть решат, что дело в биржевых махинациях, и забудут про то, что реально там происходит. А главное, чтобы они не подумали, будто их решили поиметь. Если мы в этом деле потеряем последнюю рубаху, не страшно: возьмем свое на сырье.
Говоря это, Старик параллельно уточнял собственную мысль. В сущности, он наудачу лавировал между советами трусоватого сына, угрозами клана Кабилы и атаками Убийцы с гвоздями.
Лоик уставил свой взгляд в зрачки отца. У него были такие синие глаза, что невозможно было смотреть в них слишком долго без головокружения, как в небо. Морван решил: София с ним еще не говорила.
– Ты не пожалеешь?
– Позвони мне, когда распродашь.
Лоик взялся за телефон:
– Сегодня воскресенье, но я сделаю пару звонков.
118
В 8:30 Эрван нагрянул в управление и созвал свою группу. Он спал всего два часа, принял душ со скоростью промышленного пылесоса и переоделся. На рассвете он получил первые медицинские данные подозреваемых. Ни у одного из них не было нулевой отрицательной группы крови. Еще один след привел в болото. Утром должны поступить их подробные медицинские карты.
Он попросил Амарсона не слишком спешить с протоколом относительно Ирисуанги – в любом случае дерьмо зафонтанирует с другой стороны, через адвоката нигерийского дипломата. Что до двух убийств этой ночью, он предвидел штормовое предупреждение, какие ему нечасто приходилось получать. Фитусси звонил уже шесть раз, прокуратура впала в неистовство, пресса начнет день с набата, хотя, как он надеялся, не усмотрит связи с предыдущими жертвами.
Но Эрван избежал худшего: своего отца. Он ускользнул от него в больнице, а потом вырубил свой телефон. Очная ставка обещала быть жесткой. Со всем присущим ему вероломством Старик начнет упрекать сына в том, что тот не сумел защитить собственную младшую сестру, – как и в том, что позорно провалил расследование.
Сидя за письменным столом в ожидании своей команды, Эрван просматривал отчет о вскрытии Людовика Перно. Человек-гвоздь использовал те же технические приемы, так же деформировал тело, проявил ту же одержимость. Единственной отличительной чертой была тщательность, с какой он освежевал жертву. По мнению Рибуаза, хирургические познания подтвердились: с бедняги Перно содрали шкуру по всем правилам искусства.
Эрван еще раз задумался о проблеме анального изнасилования: гомосексуальность, принявшая форму инстинктивного стремления к убийству? Импотенция? Связь с мотивом мести? Он не верил в причину вроде изнасилования в прошлом или чего-то в этом роде и менее всего в сексуальные домогательства, в которые был бы замешан его отец… Он убрал отчет в папку с протоколами и отправился в конференц-зал. Странное дело, голова у него была ясная, а в теле играла лихорадочная энергия – словно настоящие электрические разряды.
Все они уже были там и в трауре. Сардинка, облаченный в строгий черный костюм, Одри в темной бандане на белобрысой голове, Тонфа, более чем когда-либо похожий на лондонского палача, и Крипо в бутылочно-зеленом бархатном пиджаке поверх темного кожаного жилета. Их вид говорил за них: они разделяли ответственность за смерть малыша Сержанта. Никто не мог предвидеть нападения этой ночью – полицейский всего лишь должен был следить за Гаэль с ее суицидальными порывами, но он был слабым звеном, и им следовало лучше его подстраховать или хотя бы проинструктировать.
Одна деталь делала атмосферу еще тягостнее: произведения Фарабо, вернувшиеся из лаборатории криминалистического учета, громоздились кучей в углу, каждое в пластиковом опечатанном пакете, с их угрожающей мимикой и грубо вылепленными телами из папье-маше.
Эрван решил вообще не комментировать уход Сержанта. Лучший способ почтить память коллеги – это найти его убийцу. Быстрый обмен взглядами с Крипо заменил эпитафию. Одним он точно ему обязан: именно Крипо вызвался сообщить родителям.
Стараясь быть кратким, Эрван подвел итог своим подозрениям. В первую очередь всплыли имена Лартига, Редлиха и Ирисуанги. Не имея возможности объяснить, какую роль играют эти трое извращенцев в общей картине, он потребовал углубленного расследования по каждому из них, причем результаты должны быть готовы к середине дня.
Одна мысль не давала ему покоя с момента, когда он проснулся, но говорить о ней еще рано – слишком уж туманно: клуб убийц. Люди, которые вступали в игру по очереди, используя один и тот же способ действий, вдохновленные одним и тем же кумиром – Человеком-гвоздем. Метод был чистой классикой: каждый убийца служил доказательством невиновности своих сотоварищей, нанося удар в тот момент, когда те находятся вне подозрений. Для такого сценария у него не было никаких оснований, кроме одного факта: каждому подозреваемому не хватало одного алиби. Лартиг мог убить Анн Симони, Редлих – Людовика Перно, а Ирисуанга мог действовать в Сент-Анн. Раз уж на то пошло, к ним можно добавить и Ди Греко в качестве убийцы Виссы – Эрван не исключал, что изначально клуб был квартетом.