На этом наша аудиенция была окончена. Президент Ганди пожелал нам счастья в нашей новой жизни, и мы покинули его дом в состоянии полного смятения.
Только когда мы прошли по узким сходням на борт «Лолы Монтес», Корженёвский поглядел на сотню кораблей, похожих на наш, фыркнул и недоверчиво покачал головой:
– Ну вот, Бастэйбл. Как вы себя чувствуете в новом качестве самого дорогостоящего в мире огородного пугала?
Глава седьмая Легенда во плоти
Прошел мирный год в Бантустане – то есть, я хочу сказать, мирный для нас, потому что нашего слуха то и дело достигали сообщения о непрекращающихся завоеваниях Черного Аттилы. Мы узнали, что он водрузил свой стяг над Лондоном и оставил там оккупационную армию, но Лондон не оказал сколько-нибудь серьезного сопротивления и потому Гуд удовлетворился тем, что присоединил Британские острова к своей новой империи, не спустив на Британию свою орду. Так что наши друзья на Внешних Гебридах оставались, по крайней мере, еще на некоторое время в сравнительной безопасности.
Самой утомительной из наших обязанностей было участие во внушительных маневрах или в эскортировании торговых кораблей вдоль африканского побережья.
Команды этих кораблей состояли исключительно из черных, и мы редко видели землю, поскольку считалось политически разумным не демонстрировать белых офицеров, пусть даже Гуду и известно, что белые в Бантустане не подвергаются дискриминации.
У нас было много свободного времени, и мы тратили его на знакомство с прекрасной страной президента Ганди. В буше и джунглях были созданы большие заповедники, и бесшумные воздушные корабли летали над ними, так что можно было наблюдать за жизнью дикой природы в ее естественном состоянии, ничуть не мешая животным. Здесь никто не охотился; львы, слоны, зебры, антилопы, носороги бродили по стране, и люди не тревожили их. Иногда мне поневоле вспоминался сад Эдема, где человек и животные жили бок о бок. В других районах страны мы видели фермы и горные выработки, которые целиком обслуживались машинами, умножая богатства страны и благосостояние ее жителей.
Складские сооружения – для продуктов питания и топлива – теснились друг к другу на побережье. Особенно много было хранилищ продуктов. Бантустан производил больше, чем ему требовалось, а избытки либо складывались на хранение, либо продавались более бедным странам по себестоимости. Я уже начал удивляться, зачем так много продуктов закладывать на хранение, когда президент Ганди созвал совещание своих офицеров и сообщил им о плане, над которым работал в последнее время.
– Во всем мире люди живут, как дикие звери, – сказал он. – Да, они чудовищны, но это не их вина. Они чудовищны, потому что испытывают голод и страх. Поэтому в течение последнего года в складах создавался запас продуктов питания, медицинских препаратов и лекарственных средств. Мои химики разработали вакцину против различных заразных заболеваний, которые все еще бесчинствуют в некоторых частях Азии и в Европе. Все вы знаете, что главная задача наших флотов состоит в обеспечении безопасности Бантустана, но мне кажется позором расточать впустую столь огромный потенциал, поэтому я расскажу вам о своей мечте.
Он выдержал паузу и улыбнулся нам своей обворожительной застенчивой улыбкой:
– Никто не принуждает вас разделять эту мечту. Я ищу добровольцев, поскольку задание мое небезопасно. Я хотел бы распределить эти продукты и медикаменты там, где они нужнее. Вы, мистер Бастэйбл, рассказывали о том, что происходит в Южной Англии. Вы готовы поверить также в то, что эти средства помогут смягчить хотя бы самую крайнюю нужду?
Я кивнул:
– Несомненно, сэр.
– А вы, мистер Капони… – президент повернулся к молодцеватому молодому сицилийскому летчику, который прославился тем, что почти в одиночку спас из бушующего пламени, подметавшего Чикаго, всех, кто еще оставался в живых. Он снова и снова опускал свой воздушный корабль в самое пекло ада, где его ждала почти верная смерть, чтобы вывозить все новых и новых людей. – Мистер Капони, вы рассказывали мне, что ваши земляки снова вернулись к каннибализму и к обычаю кровной мести. Разве вам не хотелось бы увидеть, как ситуация вновь изменится?
Капони кивнул, сверкнув глазами:
– Дайте мне припасы, и я завтра на рассвете буду уже над Сицилией!
Большинство других командиров высказывались подобным же образом, и президент Ганди выглядел очень довольным такой реакцией.
– Мне нужно еще решить несколько проблем, прежде чем мы начнем претворять наш план в действие, – заявил он, – однако в конце этого месяца мы могли бы, вероятно, начать перегрузку провианта и медикаментов. Кроме того, я хотел бы подготовить вас к тому, господа, что генерал Гуд планирует скорый визит в Бантустан.
Это известие вызвало полное недоумение. Некоторые откровенно демонстрировали свое отвращение; среди последних – Капони, который не принадлежал к тем людям, что имеют обыкновение скрывать свои чувства. Он выразил то, что многие из нас – особенно белые – не хотели произносить вслух.
– Этот человек – массовый убийца! Кровожадный захватчик! Безумец! Многие из нас потеряли своих близких из-за его мерзавцев! Когда-то я дал клятву убить его, если мне хоть когда-нибудь подвернется такая возможность! Я бы голыми руками разорвал его на части!
Маленький президент в легком смущении уставился в пол.
– Надеюсь, вы не предпримете попытки, капитан Капони, покуда генерал Гуд остается моим гостем…
– Вашим гостем! – Капони хлопнул себя ладонью по лбу. – Гостем!
Он испустил целый фонтан сицилийской ругани, которой я, по счастью, не мог понять, – но в тоне ошибиться было невозможно.
Президент Ганди дал ему браниться какое-то время, прежде чем мягко перебил его:
– Разве не намного лучше, capitano, видеть этого человека гостем, а не захватчиком? Я надеюсь, что при встрече сумею повлиять на него. Я хочу просить его прекратить бессмысленную войну, вендетту против белой расы, которая может привести лишь к новому насилию, новому террору, новому горю…
Капони прижал ладони ко рту; почти плаксивое выражение появилось на его грубоватом лице.
– Вы действительно верите, что он станет прислушиваться к вам, мой президент? С подобным человеком нельзя вступать в переговоры! Я знаю, к моему сожалению, какой разрушительной может быть вендетта – но Черный Аттила – сумасшедший, он дикий зверь, беспощадный убийца, мучитель женщин и детей. О сэр, вы слишком легко верите в добро…
Президент Ганди поднял брови и прикусил губу, вздохнув.
– Надеюсь, не в этом случае, – сказал он. – Все ваши протесты мне понятны. Я знаю, что вы должны чувствовать. Однако я обязан следовать голосу моей совести. Я обязан предпринять попытку поговорить с генералом Гудом.
Капитан Капони отвернулся.
– Хорошо, говорите с ним, и вы увидите, какая от этого польза. Разве можно вести переговоры со смерчем? С разозленным носорогом? Но вы поговорите с ним, президент Ганди, и попросите его беречь безопасность вашей страны!
С этими словами он быстро покинул помещение.
Один или два других офицера пробормотали схожие слова. Все мы любили президента Ганди, однако у всех нас также возникло чувство, что он позволил надеждам обманывать себя.
Наконец он сказал:
– Итак, господа, надеюсь, что некоторые из вас согласятся присутствовать на банкете, который я хочу дать в честь генерала Гуда. Если вы поддержите меня своими аргументами, то, как и я, будете знать: мы с вами сделали все возможное…
С этим он нас отпустил. Мы расходились с тяжелым сердцем и непрерывно строили всевозможные предположения о том, как повстречаем генерала Гуда собственной персоной и как он будет реагировать, когда – или если – он нас встретит.
Сам я испытывал смешанные чувства. Не всякий день предоставляется возможность отобедать с легендой во плоти, с тираном, завоевавшим почти весь мир, с человеком, которого можно поставить в один ряд с Чингиз-ханом и Александром Великим. Я решился принять приглашение президента. Кроме того, должен признать, что жизнь в Бантустане начала казаться мне немного скучноватой. Прежде всего я был солдатом, человеком действия. Я был обучен делать в жизни лишь одно, да и от природы был всегда не слишком вдумчивым и мало интересовался интеллектуальными предметами. И если уж ничего не происходит, то визит генерала Гуда мог на время немного разогнать мою скуку.
* * *Неделю спустя черный флот появился в небе над Капштадтом. Кораблей было от двадцати до тридцати – большие воздушные суда стояли на якоре у специально изготовленных мачт. Они слегка покачивались в теплом западном ветре; на каждом имелся знак различия так называемого Нового Государства Ашанти[9], созданного Черным Аттилой: черный, поднявшийся на дыбы, рычащий лев в багряно-красном круге.
Неделю спустя черный флот появился в небе над Капштадтом. Кораблей было от двадцати до тридцати – большие воздушные суда стояли на якоре у специально изготовленных мачт. Они слегка покачивались в теплом западном ветре; на каждом имелся знак различия так называемого Нового Государства Ашанти[9], созданного Черным Аттилой: черный, поднявшийся на дыбы, рычащий лев в багряно-красном круге.
Гуд выдавал себя за потомка знаменитого короля Ашанти и первоначально формировал свою армию на Золотом Берегу: он начинал с маленькой группой националистов ашанти и фанти[10], которые свергли первое туземное правительство страны Ашанти (как она начала называться после получения независимости). Хотя Черные Орды состояли из людей, принадлежавших множеству африканских, а также неафриканских народов, название «ашанти» каким-то образом закрепилось за ними – возможно, подобно тому, как Римская империя еще долго сохраняла свое название, хотя давно уже утратила все связи с Римом. Кроме того, народ ашанти пользовался большим уважением во всей Африке, и поскольку Гуд утверждал, что их король был его прямым предком, то сохранение имени «ашанти» было вполне логичным.
Многие из тех горожан, кто поклялся не иметь со всем этим ни малейшего дела, не выдержали и повысыпали на улицы и балконы, чтобы поглядеть, как Цицеро Гуд со своей свитой покинет флагман (который из дипломатических соображений был назван «Чака»[11]). «Чака» покачивался прямо над главным соединением.
Впервые мы увидели знаменитую Львиную Гвардию Гуда – рослых, великолепно сложенных воинов с кожей как полированное эбеновое дерево и гордыми прекрасными лицами. Этих молодых людей собрали со всех африканских племен. На головах у них красовались стальные шлемы с длинными красными и оранжевыми страусиными перьями. С их плеч свисали короткие плащи из львиных шкур с гривами. На них были шитые золотом и серебром короткие безрукавки иссиня-черного цвета, похожие на те, что носят французские зуавы, и сходные по цвету узкие рейтузы. На ногах – черные блестящие кожаные сапоги. Каждый был вооружен двумя символами новой и старой Африки – на плече современный карабин, а в правой руке – длинное копье с широким наконечником. Когда они стояли в открытых гондолах, и ни один мускул их великолепных тел и их прекрасных неподвижных лиц не шевелился, они, без сомнения, казались самыми впечатляющими гвардейцами мира. Их гондолы образовали точный круг вокруг гондолы самого генерала Гуда, расписанной ослепительными красками. Над ней развевался черно-красный флаг империи Черного Аттилы.
С того места, откуда я смотрел (я стоял на крыше дома, где жил; со мной были почти все мои коллеги, в том числе и Корженёвский), я мог разглядеть, что в той гондоле находятся два человека; но расстояние было слишком велико, чтобы можно было рассмотреть лицо второго. И все же мне показалось, что один из сидящих в гондоле имел белую кожу!
Сразу же после приземления Гуд и его гвардия пересели в электромобили и начали долгий путь по улицам Капштадта, где их ждала восторженная встреча множества жителей (по большей части это исходило от черного населения). Со своего места я немногое мог увидеть.
Я спустился в бар на первый этаж как раз в тот момент, когда несколько других офицеров входили с улицы, где имели возможность наблюдать этот спектакль. На лицах немногих белых и довольно многих черных офицеров были написаны зависть и удивление, потому что не могло быть никаких сомнений: прибытие Гуда было великолепно отрепетировано. Офицер, знакомый мне лишь мельком, некогда командир индийского флота (его звали Лоуренс, насколько я помню), заказал себе двойной бренди и опрокинул его одним глотком; затем повернулся и заявил:
– Этот парень, скажу я вам, прицепил классную белую девчонку на буксир. Вот ведь дурь, верно? Его отвращение к нам, кажется, не распространяется на женские особи?
Другой мой знакомый по имени Хортон (до того, как Гуд захватил его страну, – офицер морского флота Сьерра Леоне) сухо заметил:
– По победителю и добыча, приятель, – забавное выражение застыло на его коричневом лице, он подмигнул мне, наслаждаясь недовольством Лоуренса.
– Ну, лично я думаю… – начал Лоуренс, начавший понимать свою бестактность. – Я не хотел сказать…
– Вот так-то! – Хортон засмеялся и заказал Лоуренсу еще бренди. – Вы думаете, Гуд взял себе, так сказать, демонстративно белую возлюбленную. Может быть даже, он находит ее настолько эффектной, что ему безразличен цвет ее кожи. Я слыхал о европейцах, которые влюблялись в африканских девушек. А вы – нет?
Следующий аргумент Лоуренса, без сомнения, был весьма обоснованным.
– Однако это были вовсе не те европейцы, которые испытывают глубочайшее презрение к черным, Хортон. Я полагаю, такое чувство потрясло бы основы его главного тезиса о том, что все мы страшные чудовища. Разве не так?
– Должен добавить, – бросил тут лейтенант, который начинал свою карьеру в морском флоте России и носил фамилию Курьенко, Курженко или что-то в том же роде, – что я не имел бы ничего против знакомства с ней. Такая красавица! Думаю, она – самая потрясающая женщина, какую я когда-либо видел. В этом отношении Гуду можно только пожелать счастья, вот что я вам скажу.
В том же роде разговор продолжался еще некоторое время, пока тем из нас, кто принял приглашение на банкет, не нужно было уходить, чтобы привести себя в порядок. Корженёвский, я и еще несколько «подводных моряков» отправились вместе. В простом белом парадном мундире морского флота Бантустана мы двинулись ко дворцу на большой машине – это была разновидность линейного экипажа на электрической тяге. Нас встретили на ступенях дворца и проводили в большой зал, где обычно заседали избранные представители народа Бантустана. Там были выставлены длинные столы, и на каждом месте стояла золотая и серебряная посуда. Мы были удостоены привилегии (если только в данном случае уместно это слово) сидеть за президентским столом и имели хорошую возможность вблизи разглядеть генерала, перед которым трепетал весь мир.
Когда все заняли места, в дверь на дальнем конце зала вошли президент Ганди, генерал Гуд и его спутница и прошествовали к своим местам за столом.
Надеюсь, у меня хватило самообладания, чтобы сдержать свое изумление при виде женщины, положившей руку на плечо деспота, повелителя большей части Африки и всей Европы. Наши взгляды встретились; с мимолетной улыбкой она приветствовала меня и затем повернула голову, чтобы что-то сказать Гуду. Это была Уна Перссон! Теперь я понял, почему она так быстро возвратилась в Африку, почему не хотела брать меня с собой. Стало быть, она уже тогда поддерживала отношения с Черным Аттилой?
Внешность генерала Гуда ничуть не отвечала тому образу, который я успел создать в отношении его личности. Он был так же высок, как солдаты его Львиной Гвардии, и очень строен. Он двигался – иначе не скажешь – со своеобразной неуклюжей грацией. На нем был превосходно сшитый вечерний костюм без всяких орденов и украшений. Я ожидал увидеть полководца со сверкающими глазами, но этот человек средних лет обладал изысканной внешностью высокопоставленного дипломата. В его волосах и бороде показались первые седые пряди, и его большие темные глаза были полны обманчивой мягкости. Против моей воли он напомнил мне черный вариант Авраама Линкольна!
Президент Ганди сиял. Его беседа с генералом Гудом явно прошла очень удовлетворительно. Маленький индиец был одет, как обычно, в легкий костюм из хлопчатобумажной ткани, как его называли здесь, «бомбейского покроя». Они уселись, и поскольку при появлении высоких персон мы встали, то теперь тоже заняли свои места снова. Ужин начался при довольно кислом молчании, однако затем атмосфера постепенно начала улучшаться. Генерал Гуд довольно дружески беседовал с президентом Ганди, помощниками президента и Уной Перссон. Я немногое мог уловить из их разговоров – достаточно, чтобы знать, что это был всего лишь обыкновенный светский обмен ничего не значащими фразами, как это принято у политиков при подобных обстоятельствах. Из чувства такта, быть может, не совсем уместного, во время обеда я пытался не смотреть в сторону мисс Перссон и полностью посвятил себя даме, сидевшей по левую руку от меня. Эта особа казалась одержимой идеей переселить в Африку множество видов птиц, которые во время войны были в Европе истреблены почти подчистую.
Угощение представляло собой великолепный компромисс между европейскими и африканскими блюдами. Вероятно, это было лучшим, что я когда-либо пробовал до сих пор. Мы уже приступили к сладкому, прежде чем я смог избавиться от разговоров с любительницей орнитологии. Неожиданно я услышал глубокий мягкий голос генерала Гуда, произносивший мое имя, и я, немного смущенный, поглядел в его сторону.