– А что случилось? – поинтересовался Саша.
– Случилось. Собак потравили. Я к вольеру подошел… Ну, значится, чтобы их выпустить… А они лежат. Дохлые.
Эльви так и не повернулась к Михалычу, лишь ускорила ритм: теперь за ее – и без того проворными – руками невозможно было уследить.
– Радуешься, поди, старая чухонка?.. Рад Яков, что пирог с маком?
– Ду-урак.
– Ты их терпеть не могла. Может, сама и притравила?
– Ду-урак, – снова повторила Эльви.
– Они ж никого к себе не подпускали. На меня и то скалились, а я им жратву ношу. Видать, в жратву яд и подмешали.
Для своей пейзанской бороды, общей косноязычности и видимой недалекости Михалыч оказался удивительно прозорливым. А Саша неожиданно рассердился на Аню и на ее своеобразное чувство юмора, которое позволило назвать кавказцев Петровым и Васечкиным.
Петров и Васечкин мертвы.
Звучит как название триллера, не сулящего ничего хорошего главным героям. Лучше бы псам было оставаться безымянными.
– Дурной знак, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Женька. – Дурной знак.
– Вы понимаете русский?
Так он и знал. Так и знал, что этот вопрос настигнет Женьку рано или поздно. Неважно, кем он будет задан, но лучше… чтобы это не была Аня – чикуля, слишком внимательная для своего возраста, слишком цепкая. Но это была Аня. И теперь она смотрела на Женьку в упор. Странно, что известие о смерти псов не произвело на нее особого впечатления. А Женькина невинная фраза – произвела.
Петров и Васечкин мертвы, а теперь и Женька прокололась.
– …В общих чертах. – Сашина невеста из «Blue and Green» выдержала взгляд и даже позволила себе слабо улыбнуться, хотя обстоятельства к этому нисколько не располагали. – Что-то случилось с собаками, да?
– Их отравили.
– Ужасно.
– Ужасно глупо, – поправила Аня. – И смысла в этом ноль. Я же говорила. Здесь есть уроды. Вот они и активизировались.
Надо вмешаться, – решил про себя Саша. Если обе девушки углубятся в уродские филологические дебри – неизвестно, чем все закончится.
Известно чем.
Пришлые испанцы будут обвинены во вранье. Он, Саша, будет обвинен во вранье и клоунаде, а этого хочется меньше всего. Не сегодня, не здесь.
– Может быть, соседи постарались? – высказал предположение он.
– Нет тут никаких соседей, – тут же отозвалась Аня. – И забор пятиметровый. Взять можно только штурмом. И вообще… Я знаю, кто это сделал.
Все, кроме Хавьера, который пребывал в блаженном испанском неведении, как по команде обернулись к Ане. Даже Эльви на секунду оставила кастрюли без присмотра.
– Кто? – спросил Саша.
– Кто? – выдохнул Михалыч.
– Английский недоумок. Больше некому.
Напрямую обвинив Марика, Аня обвела присутствующих победительным взглядом. В нем было столько неприкрытого злорадного торжества, что Саша поежился:
– Зачем ему это нужно?
– Просто так. Потому что урод.
И сердце у него червивое. Так сказала Женька, которая никогда не ошибается в людях. Почти не ошибается, Саша – ее единственная ошибка.
– Ничего не бывает просто так, чикуля.
– Тебе виднее, чикуля, – парировала Аня Женькину назидательную фразу, тут же перейдя на «ты» – заносчиво и демонстративно. – Но с уродами все по-другому. Гадят по призванию.
– А они точно умерли, псы? – еще раз переспросил у Михалыча Саша. – Может быть…
– Околели. Сами сходите, посмотрите. Провожу.
– С ядом как-то не вяжется. Откуда ему взяться?
– Да есть у меня кое-какие химикаты в сараюшке, – помявшись, заявил Михалыч. – Летом садовых вредителей травлю. Габитовна, поди, расстроится. Она их взрослых взяла, натасканных. Того… Кучу бабок за них отвалила. Теперь вот новых покупать…
Никто, никто здесь не переживал о Петрове и Васечкине – живых существах. Эльви не любила их изначально, Аня была слишком увлечена своей ненавистью к «английскому недоумку» Марику, а Михалыч, сморщив узкий бугристый лоб, подсчитывал материальный ущерб.
Саше стало грустно и захотелось уйти.
– Что происходит? – наконец-то проявил себя Хавьер. – Кто-нибудь мне объяснит?
– Мелкие домашние неприятности, – солгал Саша. – Неважно.
– У него? – Cветлые глаза Хавьера остановились на Михалыче. – Русский национальный тип? Очень колоритно. Я бы хотел поговорить с ним.
– Прямо сейчас?
– Когда неприятности улягутся.
– Поговорите лучше со мной, Хавьер. – К способности Ани немедленно переключаться еще нужно было привыкнуть. – Я тоже – русский национальный тип.
– Хавьер – писатель, – пояснил Саша. – И национальные типы – его конек.
– Писатель. Ух ты.
– Ну, не пугай девушку, Алехандро. Книга пока только одна. А вообще, я преподаю теорию литературы в Аликантийском университете.
– Вы там познакомились с Сашей? В университете?
– Нет. – Хавьер Дельгадо послал Ане самую лучезарную из своих улыбок. – Мы познакомились на Ибице. А потом оказалось, что живем в одном городе. Забавно, правда?
– Правда.
Саша на секунду испугался, что вновь обретенная и не в меру любопытная племянница начнет делать подкоп под Ибицу и под Аликантийский университет заодно. Где еще учиться отпрыску интеллигентной и состоятельной семьи, как не в университете? Но правда состоит в том, что он не учился ни в одном университете ни дня. Он работает механиком в тойере[18] у поляка Рафала, а до этого подвизался в яхт-клубе, присматривая за яхтами, а до этого развозил пиццу, а до этого мыл овощи в китайском ресторане и одно лето провел на пляже в качестве штатного спасателя. В самом начале знакомства Женька пыталась пристроить его официантом в «Blue and Green», но он с треском провалил испытательный срок: слишком рассеянный, слишком бестолковый, вечно скучающий. Обслуживает так, как будто делает клиенту большое одолжение. И путает счета. Правда, целый семестр он исправно ходил на лекции Хавьера Дельгадо, но учебной части факультета ничего об этом неизвестно: Саша посещал занятия в частном порядке.
Из этих лекций он не запомнил ничего, кроме имени – Карлос Руис Сафон. Сафон – любимый писатель Хавьера Дельгадо. А Хавьер Дельгадо – любимый писатель Саши.
– И о чем ваша книжка? Я бы хотела ее прочесть.
– Не думаю, что тебе понравится. Она… грустная.
– Она о любви, – поправил Хавьера Саша.
– Это одно и то же, – сказала Женька.
– Всегда? – озадачилась Аня.
– Почти.
– Почти.
– Почти.
Их голоса сплелись, все три – Сашин, Женькин и Хавьера. У каждого из троих свой опыт, свои воспоминания о прошлом, или о настоящем, или о будущем. Этого опыта напрочь лишены Петров и Васечкин, им остается только позавидовать. Если кому-нибудь придет в голову завидовать мертвым псам. Почему Саше кажется, что так обязательно и случится?
– Я все равно хочу ее прочесть.
– Хорошо. У меня есть экземпляр. Я привез его с собой.
– Вы ведь дадите его мне?
– Если ты читаешь на испанском…
– Я читаю на испанском. Дадите ее мне прямо сейчас?
– Конечно.
– У вас красивая футболка.
Как будто и не было разговора о любви! Эта девочка с темными волосами и слишком взрослыми глазами не устает удивлять Сашу. И наверняка еще удивит.
– Обычная. Просто футболка.
– А где вы ее достали?
– Купил. По случаю…
– Я бы тоже хотела такую. – Кончиками пальцев Аня бесцеремонно коснулась надписи «Puerto Piramides».
– Она в единственном экземпляре. Как и книга. Но отдать ее тебе я не могу.
– Жаль.
Саша никак не мог взять в толк, что именно так пленило племянницу в этой самой обычной футболке. Таких футболок у Хавьера сотни, с надписями и без, с обрезанными рукавами, со швами наружу. А может… ей просто нравится Хавьер! Ну да, это все объясняет. Разве не самая распространенная девичья мечта – облачиться в рубашку своего возлюбленного и ходить по утрам по квартире, сверкая босыми пятками? Женька так и делала, когда оставалась на ночь у Саши на Крус де Пьедра. А Аня как раз в том возрасте, когда влюбляются напропалую и мечтают без устали. Периодически отвлекаясь на английских недоумков и совсем не отвлекаясь на мертвых собак.
За разговором никто не заметил, как исчез Михалыч. Да и Эльви, которая, очевидно, терпеть не могла, когда кто-то ошивается на кухне, стала посматривать на них косо.
– Мы уже уходим, – сказала Аня, чутко уловившая настроение эстонки. – Спасибо, Эльви.
– Спасибо прибереги-ите для ужина…
…Неизвестно, кто первым высказал эту мысль – отправиться посмотреть, что же случилось с собаками. Скорее всего, она принадлежала кому-то из девушек. Может быть, Михалыч что-то напутал и с псами все в порядке. Или будет все в порядке. А Михалыч напутал, что взять с деревенского мужика? Попутно выяснилось, что Хавьер давно хотел взглянуть на разгул русской зимы. Идти со всеми Саша отказался, сославшись на то, что должен поискать кота. Как и обещал Лисьему Хвосту.
Услышав о коте, Аня удивилась:
– Что за кот? Здесь никогда не было котов. Ба терпеть не может живность.
– Кота мы привезли с собой.
– Из Испании?
– С трассы. Подобрали мужика, а при нем оказался кот.
– И где этот мужик?
– Отправлен в гостевой домик, – развел руками Саша.
– Ба не отличается особым гостеприимством. Ты ведь знаешь.
При всем своем уме и проницательности Аня – всего лишь девчонка. Слишком непосредственная, чтобы следить за тем, как отзывается в Саше каждое ее слово. Но она и не обязана. И часа не прошло, как они узнали друг друга, а до этого никогда не встречались. Нельзя же всерьез считать встречами ее приходы с родителями в старую квартиру на Конногвардейском. Ту, где Саша и Белла Романовна так долго жили вдвоем. Он видел маленькую Аню лишь издали и смотрел на нее сверху вниз; все, что он может вспомнить, – веснушки. Сейчас их гораздо меньше, и волосы потемнели… Она и понятия не имеет, какой болью отдается в Саше малейшее упоминание о его матери. Для Ани она – Ба. Ба не любит живность и обслугу, а еще она не любит Сашу. То есть когда-то она его любила, а потом в игрушке кончился завод.
И Саша кончился.
– Смотри, не заморозь мне испанцев, – сказал он Ане, когда Хавьер и Женька отправились за верхней одеждой.
– Ничего с ними не случится. На сколько мне их нужно задержать?
Саша не сразу понял смысл вопроса:
– Задержать? Зачем?
– Не такая уж я дура.
– В этом тебя точно не обвинишь.
– Кот – это ведь только предлог, правда?
– Кот – это кот. И мне нужно его найти. Я обещал.
– Я думаю, тебе надо увидеться с Ба. Ты ведь из-за этого приехал?
– Какая она сейчас? – неожиданно для себя спросил Саша.
– Такая, как всегда. Не знаю, что ты хочешь услышать.
– А… Толя? То есть… твой отец?
– Папито? Папито – крут, он молоток. – На Анино лицо взбежала легкая улыбка. – И я его люблю.
– Он вспоминал обо мне?
– Не знаю, что ты хочешь услышать.
– Я уже услышал.
Так не бывает. Вернее, бывает только в книжках. В фильмах, где герои слишком торопятся жить, то и дело оглядываясь на хронометраж. Из-за катастрофической нехватки времени из их отношений выпадают целые куски, так что некоторые моменты приходится додумывать на ходу. Или слепо доверять титрам, что-то вроде «Прошло три года». За три года дружба героев подверглась не одному испытанию, которые были выдержаны с честью. За три года тыква-горлянка наполнилась до краев: самыми разными вещами, которые связывают крепко-накрепко. Вот и сейчас где-то на периферии Сашиного сознания маячит этот титр. А в сердце зреет новая привязанность – к девочке с бледными, едва различимыми веснушками и темными волосами. То, на что Женьке понадобилось… нет, не три года, целых семь, бледные веснушки получили за минуту.
Это – кровь. Ее тихий голос.
Кровное родство, от которого Саша все эти годы пытался отмахнуться, напомнило о себе. Поэтому сейчас он крепко сжимает Анины пальцы, и она отвечает ему такими же крепким пожатием.
– Хорошо, что ты приехал, Саша.
– Да.
– Плохо, что ты приехал. Тебе не понравится, Саша.
– Что? Что мне должно не понравиться?
– Эти люди. Не стоило к ним возвращаться.
– И к твоему… папито? Который молоток?
– Все равно не стоило.
Анины губы шевелятся, но разобрать слов Саша не может, до него долетают лишь обрывки. Что-то вроде убегай, отвернись, убегай, отвернись, убегай. И где-то совсем рядом раздается глухой пульсирующий звук: так звонит телефон, поставленный на виброзвонок.
– Телефон. – Саша все еще не в силах разжать пальцы. – У кого-то звонит телефон.
– У меня. – Аня тоже не в силах разжать пальцы.
– Ответишь?
– Потом. Тебе надо увидеться с Ба.
– Да.
– А Хавьер – хороший писатель?
– Лучшего я не читал.
– Это объективно?
– Субъективно.
– Но ничего не меняет?
– Ничего.
Ну вот, когда в дело вмешивается Хавьер Дельгадо, все становится на свои места. Все становится именно так, как Саша привык. Их руки легко размыкаются, тихий голос крови сходит на нет, и Аня вновь предстает перед ним просто девчонкой, которой пятнадцать. Или шестнадцать. Сашиной племянницей. Племяшкой. Не самое плохое приобретение. И – лучшее за сегодняшний день.
Снова звонит телефон.
– Ответишь?
– Потом. Не такой уж это суперважный звонок. Одна мудачка… одноклассница рвется рассказать мне, как проводит время в Андорре. Ты был в Андорре?
– Нет.
– А Хавьер?
– Возможно. Он любит путешествовать.
– И много где был?
– Да почти везде. А еще он ходит на яхте.
– Здорово. – Аня произносит это без всякого выражения.
Сверху уже слышны голоса – это спускаются великий путешественник Хавьер и Женька.
– Так ты идешь с нами? – весело спрашивает она, перевесившись через перила.
– Я отправляюсь на поиски кота.
– Так я и думала. Поэтому взяла твою куртку. Она теплее. И у нее капюшон.
Женька снова оправдывается за пристрастие к Сашиным вещам. Пора бы ей уже перестать делать это.
* * *…Странно, что в таком большом доме так мало людей. И на кухне Эльви хлопочет одна, а ведь могла бы заручиться поддержкой нескольких помощниц. Средства Беллы это легко бы позволили. Они бы позволили наводнить «Приятное знакомство» целым штатом садовников, горничных и шоферов. А еще можно устроить в одной из башен домовую церковь и поселить при ней собственного духовника. Но Сашина мать нерелигиозна, во всяком случае, десять лет назад она поминала Бога не так часто, как поминает среднестатистический человек. Единственное, во что верит Белла, – это деньги и связи. Одно без другого не существует.
Саша едва не заблудился в дебрях первого этажа, столько здесь было ответвлений, коридорчиков и тупиков. Он даже обнаружил железную дверь с электронной панелью, на которой неярко горело «–18 °C». Холодильная камера, не иначе. В идеале там должны храниться запасы продовольствия, которые помогли бы выжить персоналу антарктической станции. Или гарнизону осажденной крепости. Но «Приятное знакомство» – не крепость и не антарктическая станция, и не нужно тратить целый день, чтобы добраться до ближайшего населенного пункта.
Бессмысленность такой холодильной камеры в частных владениях – очевидна.
– Бессмысленность очевидна, – негромко произнес Саша. А потом крикнул что есть силы: – Бессмысленность очевидна! Кис-кис-кис. Мандарин!
Как и следовало ожидать, никто не отозвался, и он продолжил блуждания по этажу. По ходу вспоминая, как ведут себя домашние коты, попадающие в незнакомую обстановку. Ничего утешительного не вырисовывалось: испуганное животное может забиться в дальний угол и просидеть там безвылазно несколько дней, ничем не обнаруживая себя. Это правило работает во всех случаях.
Сработает ли оно с любимчиком Лисьего Хвоста?
Переместившись в другое крыло, Саша наткнулся на зимний сад, истинного размера которого так и не смог оценить: все утопало в темноте, а выключатель не нашелся.
– Кис-кис-кис! – громко позвал он.
И тут же поразился тому, что голос не разошелся волнами, как это бывает в больших помещениях. Наверное, всему виной количество растений, их слишком много. Голос натыкается на них и не может пробиться дальше. Когда глаза немного привыкли к темноте, Саша увидел окна. Вернее, целую стеклянную стену. От нее шло методичное глухое постукивание – сродни тому, как стукаются о поверхность стола шарики для пинг-понга. Пусть и не сразу, но он все-таки сообразил: такой эффект создают ветер и снег.
Все еще призывая кота, Саша прошелся вдоль стены, держась за нее пальцами и удивляясь тому, что площадка перед окнами не освещена. Люди, которые обзавелись гигантской морозильной камерой и зимним садом, вполне могут позволить себе пару-тройку лишних уличных фонарей, чтобы залить светом окрестности. С другой стороны, такая плотная, кажущаяся бесконечной метель сведет на нет усилия любого фонаря.
Это Россия, детка. И метель здесь будет всегда.
Дойдя до конца стены, Саша постоял там пару минут в легкой задумчивости. Что имела в виду его новая чудесная подружка, когда сказала «тебе не понравятся эти люди»? Речь, конечно же, идет о матери и братьях. Один из которых – молоток, а второй – потерял жену и успел жениться на другой – для того, чтобы потерять и ее. Саша никогда не был особенно близок с братьями, сказывалась слишком большая разница в возрасте. Хотя… Это просто отговорка. Разница в возрасте здесь ни при чем, а вот Белла – очень даже. Она слишком любила Сашу, слишком оберегала его – и от чьей-то другой любви в частности. И она всегда была деспотична, в любых отношениях – семейных, рабочих, корпоративных. Даже странно, что до рождения Саши и еще несколько лет после властный характер матери никак не проявлялся. И лишь смерть отца, которого он совсем не помнил, заставила этот чертов характер явиться миру. И мир содрогнулся. Во всяком случае, та его часть, которая примыкала непосредственно к… Как называется империя, которую сумела сохранить и расширить Белла Романовна?