«Уйдет он, как же!» – подумал Сашка безошибочно.
Мысль его – как ему казалось, тайная – была услышана.
Серебристая змейка исчезла. Забинтованный лилипут на плечах у женщины вскинул голову. Глаза у него пылали, как алые сигаретные точки. Сашке почудилось, будто раскаленные иглы хотят пронзить ему зрачки. Пламя в бинокле плеснуло, заполняя пространство и разделяя глаза Сашки с глазами уродца. Лилипут, словно обожженный, резко откинулся назад, непроизвольно рванув пальцы-корни.
Женщина закричала, дернулась телом и упала. Забинтованный лилипут очнулся первым. Спохватившись, что едва не прикончил свою «лошадку», он потянул обрубки кверху. Женщина поднялась. Рукавом вытерла пот с лица. Чувствовалось: она даже не понимает, что с ней. Стояла, а потом – дикая боль, и она на земле.
Неотрывно глядя на Сашку, карлик вскинул правую руку чуть выше. Пальцы-корни натянулись. Движения были четкими, осторожными, продуманными. Кукольник управлял марионеткой.
Голова женщины приподнялась и стала поворачиваться. Удивленный Сашка запоздало сообразил, что делает карлик: показывает женщине его, врага. Наводит на цель. Ведьма очень неплохо «навелась». Увидела Сашкину голову и вскинула руку. Не физическую свою руку, а ту, видимую только в бинокль.
Сашка пригнулся, укрываясь за ступенькой, но не успел. От ладони ведьмы отделилась струя огня и стремительно покатилась по коридору. Он упал. Огонь опалил волосы, сухим жаром обдал кожу. Сашка лежал на спине и видел, как огонь облизывает информационный стенд, вычерняя и сворачивая объявления.
Ведьма подошла, толкнула его ногой и небрежно прицелилась указательным пальцем. Ноготь был длинным, желтоватым. Сашка еще не осмыслил, чем это ему грозит, когда два строительных гвоздя вонзились в паркет справа и слева от его шеи. Сашка попытался привстать, но еще два десятка гвоздей пробили ему свитер и брюки, буквально пришив его к полу.
Наступив Сашке на грудь, ведьма прошествовала дальше по коридору.
– Осторожно! – крикнул Сашка, но было поздно.
Самого боя Сашка не видел, как ни скашивал глаза. Понял только, что он был кратким. Что-то загрохотало, точно по железному листу ударили молотом. Сашка услышал жалобный крик Насты: «Не надо! Больно!» Рина тоже вскрикнула – и вдруг наступила мертвая тишина.
Мужской голос, совершенно неизвестный Сашке, произнес:
– Что-то тут не так!.. Два раза их видел, и оба раза они казались мне другими людьми… Допроси их, Линда!
– Допрашивать не надо! – ответила ведьма. – Я опустошу их мозг через глаза…
– Что ж, война есть война! Их никто не просил сюда соваться! – сказал Долбушин после паузы. – Только вначале обыщи!
Сашка рванулся. Свитер на шее растянулся. Он сумел приподнять голову. Увидел, как ведьма опустилась на колени перед лежащей на полу Риной и обшаривает одежду. Наста стояла на четвереньках. Ее рвало какими-то комьями.
– А… вот оно в чем дело! Есть! – Линда выдернула из воротника Рины булавку и отбросила ее. – Девка-шнырка!.. Странно, кажется, я когда-то ее видела!
Долбушин наклонился и посмотрел на Рину. В его лице ничего не изменилось, разве что он на мгновение закрыл глаза. Ровные, без складок веки натянулись. Потом он приподнял зонт и острой его частью без видимого усилия, но резко ударил себя зонтом по внешней части стопы – туда, где заканчивался щегольской ботинок.
Видимо, это было чудовищно больно, потому что лицо побледнело, а на висках выступили капли пота.
– Линда! Дай булавку! – хрипло и быстро попросил он.
Ведьма, слегка удивленная, наклонилась. В тот же миг Долбушин без размаха ударил ее ручкой зонта по плечам. Сашка готов был поклясться, что он даже не коснулся головы женщины, но она упала.
Наста подбежала к Сашке и освободила его, дергая одежду двумя руками. Гвозди так и остались в полу, четко обрисовывая Сашкин силуэт. Сашка подобрал бинокль. Одно стекло разбилось, но второе уцелело. В бинокль он взглянул на лежащую.
Тряпочный карлик вздрагивал, как медуза. От него исходило зловоние. На полу слабо шевелилась дряхлая старуха. Она открыла глаза, села. Пустыми глазами – ни памяти, ни ненависти, только мука и страх – посмотрела на Долбушина, на Рину.
– Кто я? Где я?.. Кто вы такие? – невнятно прошамкала она.
Отвернулась, потом опять легла, перевернулась на живот и, кусая руки, завыла. Смотреть было страшно. Наста, жалея, коснулась ее плеча. Старуха повернулась к ней, оскалилась:
– Уйди от меня! Прочь!
Долбушин развернул Рину за плечи.
– Проваливайте отсюда! – приказал он. – В конце коридора будет окно – разбейте и прыгайте!.. Я скажу, что эльба убили вы. И не надо благодарить – у меня с ней были свои счеты.
– А она? – Рина оглянулась на ведьму.
– Умрет в ближайшие часы. Ей больше ста пятидесяти лет, но возраст ее был заморожен. Теперь все произойдет очень быстро… Проваливайте, я сказал!
Долбушин повернулся и быстро пошел по коридору, оглянувшись только один раз, у лестницы.
Окно открылось легко, только форточка осыпалась стеклами. Датчики повисли на проводах. Зная, что где-то на милицейском пульте замигала лампа, они торопливо спрыгнули во двор и дворами выскользнули на Софийскую набережную, под шлагбаум с будкой. Мимо них, мигая, пронеслась патрульная машина.
Здесь Наста сердито сдернула с шеи бусы и затолкала в карман. Вновь появилась плотная девушка с дыркой от гильзы в ухе. Втроем они быстро шли по набережной. Наста сердито пинала ногой пластиковую бутылку.
– Мне еще нерпь мою надо забрать, – сказал Сашка.
Его никто не услышал.
– Почему этот человек ее убил? – спросила Рина.
«Этот человек» она произнесла с усилием. Никак не могла забыть страшных и несчастных глаз, прикованных к ее лицу.
– Он убил не ее, а эльба. Его зонт может убивать эльбов. А наше оружие нет. Только атакующие закладки, – отрешенно ответила Наста.
– Почему она постарела?
– Тебе же сказали: эльб поддерживал ее. Если гнилую рыбу подморозить, она будет выглядеть нормально. Но потом распадется за несколько часов.
– Зачем он нам помог?
– Ничего не знаю. Хочу доплестись до ШНыра, и чтобы никто ко мне не лез!
Рина подозрительно посмотрела на нее. Для человека, только что избежавшего верной смерти, Наста вела себя исключительно безрадостно.
– Однолюб с астрой? – спросила она.
– Жевало закрой! – Наста сделала ногой резкое движение. Бутылка, кувыркаясь, перелетела через парапет и плеснула в реке.
– Да не заморачивайся ты! Забудь! Он тебя и не узнает без бус! – влез Сашка.
Лучше б он промолчал, потому что в следующее мгновение Наста с такой силой врезала ему плечом в грудь, что он сел на асфальт. Сашка еще потирал грудь, а Наста уже неслась через дорогу, к площадке, куда зимой привозят таять снег. Мелькнула у вздыбленных труб, взлетела по ступенькам и исчезла на мосту.
Глава 14 МЕРТВАЯ ПЧЕЛА
Целую ночь Рина рисовала оплавленный куб с зеркалом. Рисовала старательно, на куске ватмана, стараясь, чтобы масштаб был один к одному. Сашка сделал то же самое. Только если у Рины это была художественная работа, то у Сашки – довольно небрежный набросок со стрелками.
– Что у тебя по черчению? – поинтересовалась Рина, в которой проснулась отличница.
– Я по мешку много бил. У меня рука тонких движений не делает, – сказал Сашка.
Рина не знала, что это его обычная отмазка, когда кто-то критиковал его рисование или почерк.
Оба куба они отнесли Кавалерии. На столе у нее уже лежал один – от Насты. Но все же она сличила все три.
– Ну как? Есть что-то полезное? – спросила Рина.
– Да. Но лучше вообще ничего не знать, чем знать такое! – ответила Кавалерия угрюмо.
И это все. Больше ничего не объяснила.
Не удержавшись, Рина рассказала ей о том, что тревожило ее всю ночь. О мужчине с зонтом, который пощадил их.
– Долбушин, – мгновенно узнала Кавалерия. – Странно, что отпустил. Хотя, если подумать – какая вы добыча для матерого зверя его калибра? Два новичка и средний шныр. А эта Линда ему, возможно, чем-то насолила. Ведьмари злопамятны.
– Да, он что-то такое говорил… А зачем тогда… – Рина рассказала, как Долбушин ударил себя зонтом по подъему стопы и только потом атаковал ведьму.
Кавалерия откинулась на стуле. Этот незначительный эпизод поразил ее куда больше.
– Странно… Очень странно. Хотя… все ясно как белый день! – закончила она.
– Что ясно?
– У Долбушина, разумеется, есть свой опекун. Такой же, как Сашка видел у боевой ведьмы. Все эльбы-опекуны связаны между собой. Что видит один, видят и другие. Ударив себя по ноге, да еще смертельным для эльбов зонтом – он сильной болью временно ослепил и оглушил своего опекуна через корни на пальцах. Из-за этих корней эльбы ощущают боль сильнее, чем люди. Таким образом, он скрыл от своего эльба, кто убил того, другого… Все продумал, волчара!..
– А почему он ударил себя не ручкой зонта, а его острием? – поинтересовался Сашка.
– Ну это понятно. Своего эльба он убивать не собирался. Они неразрывно связаны, а значит, нужны друг другу. И в этом весь ведьмарь! – беспощадно подвела итог Кавалерия.
Завтрак прошел в шныровском стиле. Макар с честным лицом утащил у Алисы котлету и так хитро накапал на стол подливку, что следы вели к Сашке. Даня положил в чай слишком много сахара, и, чтобы не было так сладко, досыпал соли.
– А почему водой не разбавил? – поинтересовалась Рина.
Даня вскинул брови.
– Я не ищу легких путей! Это, господа, было бы плебейски просто!
Между столами, скрестив на груди руки, в одной из которых была поварешка, ходила Суповна и следила, чтобы все ели.
– А ну куда? – временами орала она, подскакивая, например, к тощему Кириллу. – Куда, малоед несчастный? А ну на меня смотреть!
Поварешка врезалась в стол. Во все стороны летела каша. Кирилл пугался и начинал мелко дрожать.
– Куда ложку полОжил? Вертай взад! Не нравится, как я готовлю? Да чтоб твоими костями черви в гробу подавились! Чтоб твои зубы санитары на сувениры растащили! – кричала Суповна.
Кирюше становилось жутко.
– Н-нравится! – заикался он.
– Нет, ты скажи, что я плохо готовлю! Говори давай! Я не обижусь! – предлагала Суповна.
– Вы готовите з-замечательно!
– А раз замечательно – тогда лопай! – обрубала Суповна. – НУ!
Кирюша хватал со стола ложку и принимался загребать кашу со скоростью землечерпалки. Он давно обнаружил, что спорить с Суповной бесполезно. Старушенция была неостановима. Ее опасался даже Кузепыч, которого Суповна знала еще толстоногим пионером. Во всем ШНыре одна Кавалерия не боялась Суповны, и порой, когда старушка слишком расходилась, вполголоса замечала: «Праведные вопли – большое искушение!»
Так текла шныровская жизнь. Время листало календарь. Поначалу Рина ждала, что новички вот-вот разбегутся. Одни – вроде Сашки, Макара, Дани и Лены – прижились довольно быстро. С другими оказалось сложнее. Они ворчали, ныли, поливали все грязью, но почему-то в итоге так никто ШНыр и не бросил. Даже Фреда, каждый вечер говорившая, что завтра ее ноги тут не будет, утром почему-то решала осчастливить всех своим присутствием еще на денек.
В тот день по расписанию стояла беседа Кузепыча «Городское выживание, или Как протянуть месяц в незнакомом городе, имея два кило гречки и одеяло». Слово «беседа» придумала чуткая к словам Калерия, поскольку понятие «лекция» для Кузепыча не подходило. Заранее тоскуя, младшие шныры собрались в аудитории.
Рина положила щеку на тетрадь, приготовившись дремать. Для нее, привыкшей к диким школьным нагрузкам, здешние занятия казались натуральным издевательством. Нередко лекции срывались, на замену присылали кого-нибудь из старших шныров или даже вовсе не шныров.
Например, кухонную Надю, которая просила называть ее Надин. У нее была кошмарная преподавательская привычка задавать очевидные вопросы. Недаром она попала в ШНыр позже остальных – с третьего курса педагогического колледжа, где училась по специальности «учитель младших классов».
Надин приходила и с необычайной важностью вывешивала на доске плакат, изображавший пега с содранной кожей.
– Перед нами на анатомической схеме… кто?.. пегас! Правильно, Фреда! А это у него что?.. маховые перья!.. А теперь давайте вместе подумаем, почему на схеме они выделены красным… ведь, на самом деле, они какие?.. Правильно, Кирилл! Не красные!
Лена застонала.
– Надь! – взмолилась она. – Кончай, а? Ну чего ты все время спрашиваешь?
– Зачем спрашиваю? Чтобы стимулировать в вас… что?.. самостоятельную мысль!
Прочитав лекцию про какие-нибудь мышцы крупа, Надя начинала сворачивать плакат, обклеенный для сохранности пленкой. Алиса затыкала уши. Она утверждала, что у нее аллергия на шуршащие звуки.
Коварный Кирюша произвольно раскидал по странице словосочетания «грустный пень», «ясный пень», «минут через час», «нуль-ноль», «яка-тыка-неон!» и, довольный, приготовился вписывать между пнями все прочие ценные мысли «беседчика» Кузепыча. Дверь открылась, и Кирюша выронил ручку. В аудиторию вошла Кавалерия. Неторопливо сняла пиджак, оставшись в белой блузке. Затем, о чем-то вспомнив, извлекла из глухой стены тетрадь, ручку и бутылку с минералкой.
– Кузепыч поехал в ветаптеку. Найти траву на двушке мне не удалось, и мы решили сдаться традиционной медицине. Таким образом, сегодня ваш Кузепыч я. У вас есть один час и двадцать минут, чтобы узнать у меня то, что ваша вялость и отсутствие любопытства помешали узнать вам самим.
– Очень рад вас видеть, Кавалерия Валерьевна! – подал голос Кирилл.
Она холодно посмотрела на него сквозь очки.
– Почему очень? И почему рад?
– Ну как… – замялся Кирилл. Он жалел, что открыл рот.
– Пока обоснования чувствам нет, радость не принимается! – отрезала Кавалерия. – Жду вопросов по существу!
Фреда куснула карандаш.
– Вопросы так вопросы. Двушка – это…? – мгновенно потребовала она определения.
– Есть наш мир. Есть болото – уничтоживший себя мертвый мир. И есть двушка – здоровый неизменный мир, свободный от смерти, вечный. Глубже всех миров – свет. Огромное любящее солнце, но не звезда, не материальное тело, а нечто гораздо большее. Оно поддерживает нашу жизнь, согревает нас, но видеть его мы не можем. В лучшие наши минуты оно только брезжит, прорывается, и то гадательно. В солнце мы нырнуть не можем.
– Оно за второй грядой? – спросила Рина.
– Этого я не знаю, – ответила Кавалерия. – Сомневаюсь, что оно имеет пространственную локализацию. Гора за второй грядой – наш предел его осмысления.
– А все эти эльбы? Они где? – спросила Лена.
– Эльбы обитают между нашим миром и двушкой. Они завидуют, что двушка для них закрыта, и вредят ныряльщикам. Отнятые у нас закладки – единственный для них шанс получить что-то с двушки. Их цель – капля за каплей просочиться в наш мир и стереть границу между мирами.
Кавалерия посмотрела в окно. Солнце лежало в открытой форточке. Глядя на него, Кавалерия произнесла крамольную мысль, неожиданную для строгого директора серьезного учреждения.
– Ведьмарем быть, по большому счету, интереснее. У шныров есть только пеги и нырки. Тяжелая ежедневная работа. Все же остальное очень долго только угадывается.
Фреда издала горловой звук.
– Хочу на двушку! – сказала она тоном человека, который делает двушке одолжение.
– Ты и в седле-то едва держишься… Рано, безнадежно рано. Никто из вас не готов.
– К болоту? – спросила Рина.
– Рядом с двушкой болото просто пробка, преграждающая выход в океан. Проблема в нас. Мы не готовы к двушке и к ее дарам.
Алиса недоверчиво шмыгнула носом. Лично она считала, что готова ко всему.
– Двушка отдает себя целиком, без остатка, и мы должны отдать себя двушке без остатка. А чем мы готовы пожертвовать? А раз мало можем отдать, мало можем и взять, – печально сказала Кавалерия.
* * *В коридоре кто-то запыхтел. В класс просунулось толстое лицо Рузи. Голос его звучал хотя и вяло, но без замедления, что для всякого, знавшего Рузю, было признаком крайнего волнения.
– Простите, но это срочно! Там с пчелами чего-то непонятное творится!
Калерия сорвалась с места и, вскочив с ногами на стул, шагнула на подоконник. Зрелище выбегающего из окна преподавателя так потрясло Фреду, что она долго искала, как выразить свое отношение. Ничего не обнаружила и произнесла: «Ну я, в общем, иного и не ожидала!» Сказав это, тоже вылезла в окно.
За Кавалерией неслись Рина, Сашка, Макар. Даня ухитрился не только не наступить на стул, но, перекинув ногу, с места перешагнуть подоконник. За Макаром неуклюже вылезла Алиса. На залитой солнцем поляне, по которой скользили гибкие березовые тени, на Алису нашла рассеянность. Она перепутала голубя с мячом и протянула неловкие руки, пытаясь его поймать. Поняв ошибку, улыбнулась впервые за последний год, и короткая яркая радость затопила ее.
Обогнавший всех Сашка увидел у сосны плотное кольцо шныров. С наружной части кольца стоял Гоша и с видом бывалого экскурсовода пояснял каждому: «Они маманю свою убили!» Потом подбегал еще кто-то, и Гоша, слегка меняя порядок слов, повторял: «Маманю свою убили!»