Рейчел подобрала юбки и прыгнула на баржу. При этом она потеряла равновесие, не готовая к тому, что палуба под ее ногами покачнется, и упала вперед, на мешки с углем. Дэн Смидерз хохотнул.
– Джентльмен подал бы руку, – холодно заметила Рейчел, но хозяина баржи это развеселило еще сильнее.
– Ага, мэм, – произнес он. – Ясное дело, джентльмен бы подал.
Пташка тоже рассмеялась при виде ее неловкости, хотя и доброжелательно. Когда этой девушке не приходилось быть начеку и она находилась в своей стихии, ее отличала бодрая уверенность в своих силах, которой Рейчел восхищалась и завидовала. Пташка казалась жизнерадостной и неутомимой. Вскоре они уже скользили под ажурными чугунными мостами в садах Сидни, повисшими между отвесными каменными стенами. Сверху доносились возгласы лоточников, влюбленных парочек и просто гуляющих. Их голоса плыли по водной глади, как бесплотные привидения. Рейчел поежилась и завернулась в накидку потуже. Вскоре они миновали город, и их окружила кромешная темнота, если не считать фонарей на носу и корме баржи – двух мерцающих огоньков, едва сдерживающих напор ночи. Не раздавалось ни одного звука, кроме мягкого плеска воды о корпус баржи и приглушенного стука конских копыт. Рейчел посмотрела на загоревшиеся на небе первые звезды, и ее наполнило странное волнение. Ей показалось, будто она вырвалась на свободу. «Все равно придется вернуться домой», – услышала она внутренний голос.
– Сегодня ночью будет сильный мороз, – заметила Пташка, и от ее рта в воздух поднялось бледное облачко пара.
Девушка сидела, положив ногу на ногу, и поигрывала нитью, торчащей из митенки. Фонарь на носу баржи освещал половину ее лица. Другая скрывалась в темноте. «Наполовину юная леди, наполовину девка из таверны».
– Сколько тебе лет, Пташка?
– Примерно двадцать четыре, – пожала плечами Пташка.
– Примерно?
– Точнее сказать не могу. Мой возраст всегда определяли по росту, но девочкой я была высокой, чего сейчас обо мне не скажешь. Так что, возможно, эти подсчеты были неправильными.
– Твоя мать не помнит, когда ты родилась? – смущенно поинтересовалась Рейчел.
– Я ее никогда не видела, так что спросить было не у кого.
– Ты сирота?
– Не знаю, – проговорила Пташка, глядя на Рейчел, и наклонила голову набок. – Однажды в зимний день я пришла во двор фермы, одетая в лохмотья. Я была совсем маленькая, шесть или семь лет. Элис взяла меня к себе и окружила заботой.
– Но если тебе было шесть или семь, ты, наверное, должна помнить прежнюю жизнь?
– А я все забыла, – снова пожала плечами Пташка. – Думаю, мне это было необходимо. Иногда у меня появляется странное чувство, словно кто-то меня о чем-то предупреждает. Вы назвали бы это чувство интуицией. Она касается людей или каких-то событий. Думаю, это связано с опытом моей прежней жизни, но больше от нее у меня ничего не осталось. Только интуиция и шрамы.
– Шрамы?
– Похоже, в детстве меня много и сильно били.
– О! Это ужасно.
– Поскольку о тех временах я ничего не помню, это меня не тревожит.
– И Элис тебя решила оставить у себя? А она пыталась выяснить, откуда ты родом?
– Если и пыталась, то не особенно в этом преуспела, – усмехнулась Пташка. – Ведь она знала, как со мной обращались. Если родные хотели меня вернуть, почему они меня не разыскивали? А ведь я была совсем маленькая. Стояла зима, и я не могла уйти далеко, потому что на мне не было обуви. Родители, верно, находились где-то рядом и были счастливы от меня избавиться, когда узнали, что Элис взяла меня под свою опеку.
– Так вот отчего у тебя такое странное имя?
– Элис говорила, меня принесли скворцы. Они подняли гвалт, рассаживаясь на дереве, и в тот момент появилась я. На грязном дворе, босая и с перьями в волосах, – проговорила Пташка с улыбкой, и Рейчел поняла, что эта красивая легенда о ее детстве Пташке очень нравится.
– Так, значит, она воспитала тебя как дочь?
– Скорее, как сестру. Элис самой исполнилось всего лишь семнадцать, когда я появилась. Мое воспитание было забавным. Элис обращалась со мной как с родственницей, а Бриджит растила из меня хорошую служанку.
– Кто такая Бриджит?
– Она была экономкой Элис, но также опекуншей и тюремщицей. Ей платил деньги лорд Фокс… – пояснила Пташка и помолчала. – Он нанял Бриджит, чтобы та прислуживала Элис, а еще держала свою подопечную под присмотром на ферме и позволяла ей ходить только до Батгемптона, деревни, рядом с которой мы жили. За всю свою жизнь Элис никогда не бывала дальше ее окраины, – грустно проговорила Пташка и повернула голову в сторону берега, когда резкий лай лисицы прокатился эхом по воде. – За исключением одного-единственного раза, – добавила она так тихо, что Рейчел едва расслышала. – Сегодня мы едем навестить именно Бриджит. Она теперь старая, плохо себя чувствует и сильно сдала с тех пор, как я ее впервые увидела.
От холода Рейчел было трудно дышать, руки и ноги совсем заледенели. Зубы выбивали дробь. Внезапное движение, возникшее в свете лампы, испугало ее, но это была только сипуха[81]. Словно призрак она промелькнула перед ними, бесшумная и белая как снег, а потом таинственно исчезла в ночи. Рейчел взглянула на Пташку: в темноте глаза девушки казались огромными.
– Теперь уже близко, – проговорила Пташка, когда показались желтоватые огоньки освещенных окон. – Видите вон тот дом? – указала она пальцем, и Рейчел смогла разглядеть высокие трубы и прямую линию крыши, примерно в трехстах футах от канала. – В этом доме я выросла. Там мы жили втроем. Девочка, девушка и старуха.
– Бриджит и теперь служит экономкой?
– Нет, она слишком больна, чтобы работать, и живет на средства прихода. У нее нет семьи, да и родных не осталось. Только одна я.
– Тогда ей повезло, что ты ее навещаешь.
– А что еще мне остается? Было время, когда мы друг друга недолюбливали, но… с ней связаны мои самые ранние воспоминания, и она была ко мне добра. Конечно, на свой лад. Так что теперь она – это вся моя семья. Другой у меня нет.
– Ты могла бы выйти замуж и завести собственную семью, – возразила Рейчел.
– Может, когда-нибудь и заведу, – проговорила Пташка, опустила глаза и снова принялась теребить митенку. – Только потаскуны и развратники, с которыми я встречаюсь, не те люди, за которых хочется выйти замуж, – проговорила она извиняющимся тоном, затем подняла взгляд на Рейчел, и та порадовалась, что из-за темноты девушка не видит ее лица.
Когда они добрались до места, Рейчел высадилась с баржи, на сей раз более ловко, чем на нее села, и последовала за Пташкой по мосту через канал. Баржа уплыла на восток, и о ней теперь напоминали только фонари, похожие на блуждающие огоньки[82], пляшущие над темной водой.
– Как мы вернемся назад? – спросила Рейчел, на которую внезапно напал страх.
– Если нам улыбнется удача, нас подвезет лодка. А если нет, то придется идти пешком, это займет не больше часа. Зато согреемся. Когда вам нужно вернуться?
– Не знаю. Иногда муж… – Рейчел умолкла. Она совсем забыла, как хорошо знает Пташка ее мужа. Пожалуй, даже лучше, чем она сама. – Мистер Уикс обычно приходит поздно, – закончила она вялым голосом.
– Да, это похоже на Дика Уикса. Вечно шляется неизвестно где, – сказала Пташка безразличным тоном, и они пошли дальше по безлюдной деревенской улице.
Окна домов были освещены, но не доносилось ни музыки, ни голосов. Эта тишина казалась Рейчел зловещей.
– А куда все подевались? – спросила она шепотом.
– Те, кто не в кабаке, заперлись дома. В конце концов, сегодня канун Дня Всех Святых. Никто не хочет увидеть гуляющих мертвецов.
При свете, льющемся из ближайшего окна, Рейчел разглядела на лице Пташки злорадную ухмылку.
– Я не возражала бы против того, чтобы увидеть кого-то из своих близких. Даже в облике призрака, – тихо проговорила Рейчел.
Улыбка Пташки исчезла.
– Да, и я тоже.
В конце улицы они свернули на грязную дорогу, усеянную замерзшими лужами и похожую на тоннель, протянувшийся между переросшими тисовыми живыми изгородями. Наконец показались три выстроившихся в ряд крошечных одноэтажных домика. У каждого было по два маленьких квадратных окошка, расположенных по обе стороны от узкой двери, и по невысокой трубе, словно воткнутой в середину крыши. В воздухе запахло выгребной ямой и старой золой. Пташка размашистым шагом устремилась к среднему коттеджу, постучалась, а затем, не дожидаясь ответа, приподняла щеколду.
– Бриджит, это я! И на этот раз с подругой.
Перешагивая через порог, она быстро взглянула на Рейчел, словно смущенная тем, что употребила слово «подруга». Рейчел последовала за ней, надеясь оказаться в тепле, но, как и в комнате Дункана Уикса, температура в доме Бриджит была практически такой же, как на улице. Воздух был спертый, и единственным источником света служила свеча на полке над плитой, в которой догорали последние угольки.
– Бриджит? – снова позвала Пташка, проходя в комнату, расположенную справа.
Рейчел осталась ждать в первом помещении. На некрашеном полу стояли кривой стол с засунутым под него табуретом, буфет и кресло-качалка, придвинутое к плите. Из другой комнаты послышалось шуршание набитого соломой матраса и сонное бормотание.
– Теперь можно входить, – позвала Пташка. – И прихватите с собой свечку.
Поскольку язычок пламени находился совсем близко от глаз Рейчел, спальня показалась ей утопающей в глубокой тени. Но она все-таки сумела разглядеть Пташку, сидевшую на трехногом табурете рядом с узкой кроватью, на которой лежала иссохшая старуха с острыми, как лезвие ножа, скулами и с темными кругами под глазами. Хозяйка дома набросила на себя такое количество шалей и шерстяных одеял, что было трудно сказать, где заканчивается постель и где начинается тело.
– Бриджит, это Рейчел Уикс, она недавно вышла замуж за Дика Уикса, виноторговца. Миссис Уикс, это Бриджит Барнз. Подойдите ближе, чтобы она могла вас разглядеть.
Рейчел сделала несколько шагов вперед, про себя отметив, как пристально наблюдает Пташка за лицом Бриджит. «Ну конечно. Она хочет увидеть, как та отреагирует на меня. То есть на мое лицо, которое принадлежит мне только наполовину». Но если Пташка ожидала чего-то столь же драматического, как при их первой встрече с мистером Аллейном, то ее должно было ждать разочарование. Бриджит просто долго, не мигая смотрела на Рейчел, пока та не обнаружила, что тоже уставилась на старуху, глядя прямо в ее запавшие глаза. В них отразилось узнавание и глубокая тихая грусть.
– Что ж, меня всегда удивляло, что Бог сотворил такое множество разных лиц. Рано или поздно ему непременно случилось бы создать одно из них дважды, – проговорила Бриджит. Она сказала это, едва дыша. Голос был очень тихий, и воздух, казалось, проникал только в самые верхние части ее легких, так что ей приходилось постоянно пополнять его запас, делая неглубокое вдохи. – Добро пожаловать в наши края, миссис Уикс. Хотя ваше появление может вызвать переполох, если учесть, в какую ночь вы явились.
– Благодарю вас, миссис Барнз, – ответила Рейчел.
– По дороге сюда мы не видели ни души. То есть никого, кто мог бы принять ее за привидение, – добавила Пташка.
– На самом деле мисс, а не миссис Барнз, – уточнила Бриджит. – Я никогда не была замужем. Возможно, если бы я в свое время это сделала, то теперь лежала бы в теплом доме у сына или дочери под заботливо подоткнутым одеялом, а не в этом хлеву. Правда, мне еще грех жаловаться. У меня есть крыша над головой, хоть и предоставленная из милости, а у многих нет и того. – Она остановилась, сделала несколько вдохов, чтобы перевести дух, и закашлялась. – От сырости моя грудь стала совсем плоха, – сказала старуха, не обращаясь ни к кому в частности.
– Ну, может, у меня и нет теплого дома, куда я могла бы тебя забрать, но зато я привезла тебе гостинцы. Ну-ка, посмотри. Вот огарки свеч, вот пиво и кость от окорока, немного сушеной рыбы, груши и… – При этих словах Пташка эффектно вынула из мешка глиняный горшочек. – Мед! И я его не украла. Я его для тебя, Бриджит, купила, – гордо сказала девушка.
– Послушай, девочка, не надо было на меня так тратиться, – проворчала Бриджит, но было видно, что она очень довольна.
– А я вот потратилась, – сказала Пташка надменно. – Так что не возражай и радуйся тому, что получила. Понятно?
Не зная, куда девать горшочек с медом, Пташка сидела, поставив его себе на колени. Потом девушка протянула руку, чтобы разгладить сбившуюся простыню, и Рейчел заметила тревогу, отразившуюся на ее лице.
Следуя указаниям Пташки, Рейчел помогла ей принести побольше дров из поленницы, сложенной позади домиков. Жутковатая тишина, повисшая под темным сводом заиндевевших деревьев, заставила их вернуться как можно скорее.
– А угля нет? – спросила Рейчел, и Пташка отрицательно мотнула головой.
– Его тут и не бывает. Я подумывала стянуть немного у Дэна Смидерза, но он мой друг, а кроме того, едва ли когда-нибудь возьмет снова на баржу, если заметит, что я ворую его товар.
– У меня есть немного денег. Надо было у него купить, – проговорила Рейчел и принялась подкладывать в топку ветки потоньше, чтобы огонь снова разгорелся.
– Откройте обе заслонки, а то вам понадобится час, чтобы его разжечь! – крикнула Бриджит из спальни.
В чайнике не оказалось воды, и Пташка, вздохнув, отправилась на улицу, к насосу. Рейчел, оставшаяся наедине с Бриджит, внезапно почувствовала себя неловко.
Какое-то время она стояла посреди кухни, пока Бриджит не позвала ее обратно в спальню.
– Господи, как я ненавижу эту темень, – проворчала старуха. – Еще только ранний вечер, а кажется, будто глубокая ночь. Мои глаза ничего не видят уже к четырем дня! И это будет длиться до самого апреля.
Рейчел заняла место Пташки на трехногом табурете.
– Весну ждать придется еще долго, – проговорила она.
Бриджит хмыкнула:
– Простите, что не встаю. Я не такая уж развалина, как может показаться с первого взгляда, но сегодня грудь давит и силы куда-то ушли. Это наваливается, а потом вновь отпускает, день на день не приходится. Может, это моя последняя зима, а может, и нет. – Она говорила о смерти как о чем-то само собой разумеющемся, без страха и жалости к себе. – Ваше лицо пробуждает давнюю боль. Старое горе. Почему вы пришли?
– Я… я служу в доме у Аллейнов в Лэнсдаунском Полумесяце. Читаю книги Джонатану Аллейну, а кроме того, являюсь… кем-то вроде его компаньонки…
– Джонатану Аллейну? Значит, Пташка до сих пор не удосужилась его отравить или запустить гадюку ему в постель? – язвительно проворчала Бриджит.
– Нет. Пока нет.
– Что ж, я не удивлена. Несмотря на ее озлобленность и хлесткие заявления, она все-таки разумная девушка. У нее там хорошая работа, и она это знает. Куда ей податься, если, не приведи бог, придется уйти от Аллейнов?
– Я… не знаю. Похоже, своего хозяина она ненавидит. И хозяйку тоже.
– Ей приходится ненавидеть Джонатана Аллейна. А что еще остается? В том, что Элис нет с нами, она винит его. Проще признать в нем убийцу, чем согласиться на другую версию.
– Так вы готовы его оправдать?
– Скорее да. Но кто разберется, как обстояло дело, в особенности теперь, когда прошло столько лет? Они вечно секретничали и встречались без моего ведома. По мере сил я на все закрывала глаза. Кто я была такая, чтобы мешать их планам? Лорд Фокс вышвырнул бы нас всех на улицу, если бы узнал. Но Элис любила Джонатана искренне, от всего сердца. А я любила ее, – проговорила Бриджит и, пожав плечами, кашлянула.
– Кажется, все, кто знал Элис, ее любили. Все, кроме Джозефины Аллейн.
– Да, Элис любили все, кто ее знал. Джозефина Аллейн встретилась с ней лишь однажды. Ее ненависть направлена на то, кем Элис являлась, на то, воплощением чего она была, а не на саму эту девушку.
– И кем же была для нее Элис?
– Подкидышем, конечно. Незаконнорожденной дочерью богатого человека, зачатой в грехе и не имеющей права на фамилию отца.
Сердце в груди Рейчел затрепетало.
– Что вы знаете о рождении Элис? – спросила она, и ее горло сжал непонятный страх.
– Догадаться, в чем дело, можно было, не имея семи пядей во лбу. Однажды ее вверили моему попечению, маленькую девочку с солнечной улыбкой и шелковистыми волосами. Ее доставил сам лорд Фокс, передал мне из рук в руки, и я увидела, как он ее оберегает. Какой мужчина станет относиться к ребенку с такой нежностью, если в нем не течет его кровь?
– Вы хотите сказать, Элис приходилась лорду Фоксу дочерью?
– Я не могу этого доказать, и речь об этом никогда не заходила. Но с чего бы богатому и знатному человеку тратить деньги на безродную девочку? Да еще держать ее вдали от всех? Как говорят, подальше от чужих глаз…
– Сколько лет исполнилось Элис, когда он ее к вам привез? Когда вы ее впервые увидели? – продолжала расспрашивать Рейчел, наклонившись вперед и буравя Бриджит пристальным взглядом.
Старуха нахмурилась в раздумье.
– Она была совсем маленькой. Не больше трех лет от роду. Я так и не выяснила, где она находилась до этого. Знала, что лучше не спрашивать… – Внезапно глаза Бриджит увлажнились, рот искривился, и, когда она заговорила снова, слова стали неразборчивыми, словно ее душили слезы. – Я стала для девочки такой же матерью, как та, которая ее родила, кем бы она ни была. И матерью, и нянькой, и служанкой. Разве Пташка когда-нибудь об этом вспоминает? Эта девчонка ведет себя так, словно она единственная, кто скучает по ней.
Рейчел прикрыла глаза. «Три года… Аби… неужели это была ты?» Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить самообладание.
– Как вы думаете… Элис мертва?
Бриджит резко взглянула на гостью, услышав ее сдавленный голос, и покачала головой:
– Элис сбежала. У бедняжки для этого было достаточно причин. Наверное, она поняла наконец, что ей не выйти замуж за мистера Аллейна. Я ничего о ней не слыхала после того утра, когда она ушла из дома. Элис любила прогулки… В том, что Элис решила немного размять ноги, не было ничего необычного. Вскоре после того, как стало светать, скрипнули половицы и входная дверь хлопнула. На западе небо оставалось еще темным. Помнится, тогда я подумала: «Не надо сегодня рано вставать. Элис вышла пройтись. На обратном пути она принесет яйца, которые снесли куры, а Пташка затопит камин и плиту». Вот каковы были мои мысли, когда я лежала, разнежившись и пригревшись. А оказалось, что я тогда последний раз слышала шаги Элис. Зря она потом не прислала нам ни единой весточки! Ей следовало бы помнить, что мы о ней беспокоимся и сохраним любые секреты, которые она нам доверит. Зря она молчала все эти годы.