– Элис сбежала. У бедняжки для этого было достаточно причин. Наверное, она поняла наконец, что ей не выйти замуж за мистера Аллейна. Я ничего о ней не слыхала после того утра, когда она ушла из дома. Элис любила прогулки… В том, что Элис решила немного размять ноги, не было ничего необычного. Вскоре после того, как стало светать, скрипнули половицы и входная дверь хлопнула. На западе небо оставалось еще темным. Помнится, тогда я подумала: «Не надо сегодня рано вставать. Элис вышла пройтись. На обратном пути она принесет яйца, которые снесли куры, а Пташка затопит камин и плиту». Вот каковы были мои мысли, когда я лежала, разнежившись и пригревшись. А оказалось, что я тогда последний раз слышала шаги Элис. Зря она потом не прислала нам ни единой весточки! Ей следовало бы помнить, что мы о ней беспокоимся и сохраним любые секреты, которые она нам доверит. Зря она молчала все эти годы.
Сказав это, Бриджит покачала головой, но в ее голосе слышались скорее нотки боли, нежели упрек.
– Вас удивляет, что она этого не сделала?
– Да. Однако письма порой теряются, – пожала плечами Бриджит.
– Аллейны уверены, что она с кем-то сбежала, но Пташка настаивает, что Элис никого не любила, кроме Джонатана. Что она никогда не была ему неверна.
– Она сама себя обманывает, – резко возразила Бриджит.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мне самой это не слишком нравится, как и ей, но я верю в то, что видели мои глаза. А видели они Элис с другим мужчиной.
– С другим мужчиной? – переспросила Рейчел, и ее сердце забилось быстрее. «Лишь бы она оказалась жива».
– Конечно, я бы устроила им нагоняй, если б знала. А тогда я была… довольна. Я видела его только однажды, да и то со спины. Они стояли у трактира, на мосту через канал, и что-то обсуждали. А затем пошли к реке. Разговор у них был длинным и… не очень любезным. Скорее это был спор, почти ссора. Когда они уходили, я все время не сводила с него глаз, но он ни разу не обернулся, так что его лица я не видела. Я обрадовалась. Удивилась, но обрадовалась. Сами понимаете, ей не дали бы выйти замуж за Джонатана. Вам, конечно, об этом уже сказали? Джозефина Аллейн наверняка об этом упоминала. Джонатану запретили на ней жениться. Элис была никто. И, кроме того, она могла оказаться его родственницей… а если даже не так, все равно занимала неизмеримо более низкое положение в обществе. Наверное, Элис и Джонатан планировали убежать или заключить тайный брак, но ведь они полюбили друг дружку еще в детстве. Так что молодой Аллейн давно мог осуществить задуманное, если действительно собирался это сделать. Разве не понятно? Именно это я и пыталась ей внушить. Хоть она и не желала меня слушать. Если бы он и вправду хотел взять ее в жены, он сделал бы это. Любовь к нему способна была навеки разбить ей сердце. Поэтому, когда я увидела, как она разговаривает с тем, другим, у меня отлегло от сердца.
– Но кто он был? Как выглядел?
– Это мог быть кто угодно! Например, незнакомец, который остановился, чтобы узнать время, только и всего! – воскликнула вошедшая Пташка. Она стояла в дверях с полным чайником в одной руке и с ведром, в котором плескалась вода, в другой. Костяшки пальцев побагровели от холода, а глаза метали молнии.
– Я знаю, что я видела, Пташка! Тут было что-то совсем другое!
– Ничего ты не знаешь! Что ты можешь знать?
– Да как же не знать мне, няньке, которая ее вырастила и знала все секреты, даже те, которые она не торопилась мне раскрывать?
– Они собирались сбежать! Элис и Джонатан! И обещали взять меня с собой… Если ты видела ее с другим мужчиной, то, наверное, он им в чем-то помогал. Может, это был друг Джонатана, приехавший, чтобы рассказать Элис о плане, который ее жених не решился доверить бумаге.
– Если ты способна в такое поверить, то ты просто дурочка! – отрезала Бриджит, затем откашлялась и продолжила уже более спокойно: – Зачем все усложнять и искать мудреного ответа, когда простой лежит на поверхности?
– Потому что… – начала Пташка и остановилась, переводя дух. – Потому что Элис меня любила. Называла сестрой. Она бы не оставила меня здесь, не оставила лорду Фоксу. Она обещала.
– Элис тебя любила, это верно. И меня она тоже любила, хоть и по-своему. Но мы с тобой считали, что Джонатана Аллейна она любит больше всех, а как раз его-то Элис и предала. Я ее видела и знаю, что глаза меня не обманывали.
Взгляды Пташки и Бриджит схлестнулись в молчаливой битве. Их голоса звучали устало, и Рейчел поняла, что их спор разгорается регулярно, каждый раз причиняя боль обеим. Пташка отвернулась и поставила чайник на плиту. Рейчел молча сидела в тени, сгустившейся вокруг кровати, все еще потрясенная новостью, что Элис появилась в Батгемптоне в возрасте трех лет, а не новорожденной. Сердце у нее колотилось так сильно, что, казалось, дрожало все тело. Бриджит посмотрела на гостью и, похоже, заметила ее состояние.
– Но вы не ответили на мой вопрос, миссис Уикс, – проговорила она. Рейчел подняла глаза, ощутив нелепое чувство вины. – Почему вы сюда приехали?
За словами старухи последовала тишина, и Рейчел почувствовала, как навострила слух Пташка. Вдруг ей захотелось все рассказать. Захотелось поделиться с кем-нибудь надеждой, пока еще хрупкой и шаткой, будто карточный домик, который развалится, если кто-то его заденет. Рейчел вдруг показалось, что, если она заговорит о своих мыслях вслух, надежда окрепнет. А может, даже превратится в нечто большее, чем просто надежду. Рейчел набралась храбрости, облизнула губы и заговорила.
– У меня была сестра. Ее звали Абигейл. Мы родились близняшками, причем совершенно одинаковыми, – поведала она.
Молчание за стенкой стало еще более красноречивым.
– Она любила лиловый цвет, я помню это совершенно отчетливо, – продолжила Рейчел. – Лиловый, как цветки лаванды. А мой любимый цвет был желтый. В последний день, когда я ее видела, мама вплела в наши волосы ленточки под цвет наших любимых платьев – светло-желтого на мне и лилового на Аби…
Тот день выдался теплым и солнечным. Он был полон света, воздуха и казался нежным, как материнская ласка. День перешептываний и приглушенного смеха сквозь прижатые ко рту детские пальцы. Кристофер, их брат, еще не родился. Двум девочкам принадлежал весь мир, а их родители казались звездами, вокруг которых он вращался. У них было два языка – на одном они разговаривали друг с дружкой, а на другом с остальными людьми. Их язык был языком интуиции, языком странных певучих звуков. По правде сказать, слова им требовались едва ли. Когда одной чего-то хотелось, другая понимала ее без слов. Они были достаточно взрослыми, чтобы гулять вместе, бегать взапуски, забираться с ногами на стулья и стрелой летать по лестницам. Достаточно взрослыми, чтобы любить сказки, песенки, кукол и игрушечных лошадок. У них уже имелись любимые цвета, любимая еда – но не более того. В тот день они собирались навестить бабушку с дедушкой, что само по себе казалось не таким интересным, как путешествие в карете, которая должна была их везти.
Девочкам нравилось в ней ездить. Но, несмотря на уговоры, им никак не удавалось сидеть на кожаных подушках спокойно и прямо. Они ерзали и подпрыгивали, то и дело вытягивая шеи, чтобы выглянуть из окна. А еще вставали на сиденьях на колени или играли на тряском, грохочущем полу. Анна, их мать, только улыбалась. Ее радовал восторг дочерей, и она просила няньку не слишком их распекать. А еще им нравились лошади. Перед тем как отправиться в путь, каждую из девочек по очереди брал на руки отец, подносил к конским мордам, и детские пальчики с восторгом гладили жесткие завитки шерсти между глазами, закрытыми шорами. «Постарайся держать руки подальше от их ртов, Аби», – предупреждающе звучал голос отца, Джона Крофтона. Им нравился острый запах, идущий от лошадей, особенно после того, как те пробегут немалое расстояние и на их могучих плечах появится вспененный пот. Кони были ярко-рыжие, с белыми ногами, с кремовыми гривами и хвостами. Отец купил их довольно дешево. Считалось, что рыжие лошади с белыми ногами приносят несчастье. «Вздор и пустая болтовня», – сказал Джон Крофтон. Больше всего девочки мечтали проехаться на облучке, рядом с кучером. Тогда они смогли бы глядеть, как развеваются гривы, радоваться цоканью копыт, слушать, как скрипят рессоры. А еще ощущать, как ветер развевает волосы, и дивиться тому, что весь мир проносится мимо, словно на крыльях.
Но даже их либеральная маменька была непреклонна: ездить на облучке им не позволялось, так же как и высовываться из окна. Ну, кроме тех случаев, когда лошади идут шагом и у дороги нет ни деревьев, ни живых изгородей, ветки которых могут хлестнуть девочек по глазам. Одно из подходящих для этой шалости мест находилось неподалеку от брода, там всегда ехали медленно и осторожно. Дорога ныряла в речку Байбрук и исчезала на ее каменистом дне, а примерно через тридцать футов на другом берегу вновь показывались ее грязные колеи. Было начало лета, весна выдалась богатой на ливни, да и потом несколько дней шли проливные дожди, такие сильные, что, когда вновь засветило солнце и прогретая земля стала сохнуть, вся округа словно задымилась. Вода в Байбруке прибыла; там, где находился брод, она поднялась выше обычного и неслась стремительным потоком. Вода искрилась зеленоватыми бликами над каменистым ложем, и в ней отражались молодые березки, склонившие ветви к быстрым струям. Они услышали, как Лентон, их кучер, натянул вожжи и прикрикнул на лошадей, заставляя их идти медленнее. Раздались всплески – это карета въехала в воду.
– Я первая, – разом крикнули девочки, горя желанием поскорее высунуться в окно.
Отец снисходительно улыбнулся.
– Сейчас первая Рейчел, – рассудил он. – Потому что ты, Аби, первая ласкала лошадей перед тем, как мы выехали.
Джон Крофтон опустил окошко как можно ниже и посадил Рейчел себе на колени, чтобы та могла ухватиться за дверцу и выглянуть наружу. Брызги, летящие из-под копыт, падали на лицо, словно капли дождя. Она смотрела вниз, на белые шлейфы, тянущиеся от ног лошадей, вспенивающих воду, и жадно вдыхала аромат конского пота, смешивающийся с терпким запахом кожаной сбруи. Вода дошла лошадям до колен и поднималась все выше, закрыв полностью белые «чулки» на ногах. Хвосты, концы которых подхватило течением, были изогнуты на сторону. Карета еще больше замедлила ход и едва ползла, качаясь из стороны в сторону, когда наезжала на скрытые под водой камни. Рейчел взглянула на седой затылок Лентона. Кучер сидел, выпрямив спину и расставив ноги. Он вцепился в поводья и не давал лошадям ускорить шаг. Затем карета медленно накренилась, когда левое колесо наехало на дне реки на какое-то препятствие, и наконец встала. Рейчел вцепилась в дверцу кареты, потому что какая-то сила потянула в другом направлении. Руки отца крепче ухватили ее за талию. Рейчел охватил восторг – и вместе с тем она чувствовала себя в полной безопасности.
– Но! – раздался голос кучера, негромкий и спокойный. – Давайте, милые.
Лошади налегли на постромки, но карета не трогалась с места.
– Верно, колесо попало в щель между двумя камнями, – обратилась к мужу Анна Крофтон. – Ты что-нибудь можешь разглядеть?
– Ну-ка, перебирайся на сиденье, малышка, и дай мне взглянуть, – отозвался отец. Но Рейчел не хотела покидать отцовские колени, с которых ей все было так хорошо видно, и она вцепилась в дверцу.
– И я хочу посмотреть! Моя очередь! – внезапно крикнула Аби, хватаясь за край окна. Вслед за этим она подпрыгнула, подтянулась на обеих руках, чтобы выглянуть, и налегла всем весом на дверь. В этот миг карета внезапно дернулась вперед и выпрямилась. В тот же миг защелка открылась, дверь распахнулась, и Аби вывалилась наружу.
– Абигейл! – раздался голос матери, переходящий в пронзительный изумленный крик.
В следующее головокружительное мгновение Рейчел тоже почувствовала, что падает, но руки отца судорожно схватили ее за талию, да так сильно, что ей стало больно. На миг она увидела бегущую воду и мокрый, черный борт кареты рядом с ней. Затем ее втянули внутрь, бросили на кожаные подушки и предоставили самой себе.
– Абигейл… Лентон, лови ее! Лови ее, господи, лови! – крикнул Джон Крофтон, стоя посреди реки.
Вода была ему выше колен, и он боролся с течением. Отец покачнулся, не в силах найти надежную опору, и ухватился за колесо, чтобы не упасть. Лошади, испуганные внезапным шумом, мотали мордами и норовили встать на дыбы. Лентон был полностью ими занят и изо всех сил натягивал вожжи.
– Абигейл! О, моя девочка! Моя девочка! – билась в истерике Анна Крофтон.
Ее голос казался Рейчел незнакомым, чужим. Мать, высунувшись из кареты, раскинула руки и даже растопырила пальцы, как будто могла дотянуться до Аби и спасти ее от опасности. Увы, глубокая река неслась быстро, а сестры умели только залезать на кресла и сбегать по ступенькам, но никак не бороться с волнами. Рейчел стояла позади матери на качающемся полу кареты и смотрела на воду. Совсем далеко, у самого поворота русла, под ветками наклонившихся деревьев мелькнуло и пропало из виду лиловое пятнышко.
– Она утонула? – спросила Пташка, и ее слова заставили Рейчел вздрогнуть всем телом. В них заключалась суровая правда рассказанной истории.
– Мы были вынуждены это признать. И горевали так, как если бы она утонула… Но мы так и не нашли ее тела. Отец с кучером прошли вдоль всего берега Байбрука до того места, где он впадает в Эйвон, – а его устье находится у самого Батгемптона, – по дороге спрашивая об Аби в каждой деревне и на каждом хуторе. Но никто из жителей не видел упавшую в воду девочку ни живой, ни мертвой. Мы были в ту пору совсем маленькими. От того дня в памяти остались только какие-то обрывки – цветá, крики, запахи. Из моей памяти почти стерлось падение сестры, но цвет ее платья и то, как оно красиво выглядело в воде, я помню совершенно отчетливо. И у меня навсегда осталось чувство… – Рейчел замолчала и резко вздохнула. – У меня осталось чувство, что она не умерла.
– Значит, когда вам рассказали об Элис Беквит, на которую вы так похожи, вы решили, что она могла оказаться вашей сестрой? – спросила Бриджит.
– Несчастье произошло в долине Байбрука менее чем в десяти милях отсюда, и эта река течет здесь, впадая в Эйвон! А теперь и вы подтвердили мою догадку, сказав, что Элис передали вам в возрасте трех лет или около того… Разве не так? Это наверняка была Аби!
– Бедная девочка, – покачала головой Бриджит. – Понимаю, почему вам так хочется поверить в чудо. Но вы просто похожи на Элис и не выглядите в точности как она. А кроме того, Элис связывали с лордом Фоксом узы родства, я в этом не сомневаюсь.
– Но как вы можете это знать!
– Нет, конечно, я не знаю этого наверняка. Успокойтесь и не горячитесь так сильно, миссис Уикс!
– Как тут не волноваться, если я, возможно, нашла сестру, пропавшую двадцать шесть лет назад? – с отчаянием в голосе возразила Рейчел, чувствуя, что ее охватывает паника. Ей показалось, что Аби исчезает, ускользает от нее. «Останься, дорогая».
– Нет, вы ее не нашли, – сказала Пташка, ее мрачный силуэт застыл в дверном проеме. – Элис давно мертва. Вы ее не нашли.
Все оставшееся время Рейчел молчала. Она перешла от кровати к плите, которая теперь наконец давала немного тепла, и сидела рядом с ней, пока Пташка варила суп из сушеной рыбы и горсти ячменя, найденного в буфете, потом она отнесла тарелку с супом Бриджит. Рейчел наблюдала, как Пташка кладет на плиту гладкий плоский камень, чтобы тот нагрелся, пока она метет пол, затем она завернула его в тряпье и положила под одеяла, поближе к ногам Бриджит. Потом девушка заварила чай и разлила по трем чашкам, положив в каждую по ложечке меда. Все это время она болтала с Бриджит, рассказывая новости, касающиеся работы у Аллейнов; гадала, какую еду может дать Бриджит здешний приход прежде, чем Пташка приедет снова; выслушивала сплетни о какой-то парочке, которую застукали целующейся позади церкви. Об Элис и Джонатане они даже не упоминали, словно заключили между собой договор. Об Абигейл они тоже молчали, Рейчел казалось, что они обходят эту тему, как горный поток обтекает упавший в него камень, словно речь шла о чем-то щекотливом и почему-то постыдном. Рейчел, расстроенная и напуганная, чувствовала себя в дурацком положении. «Что, если верить в то, что сестра жива, никакая не глупость? Ведь Джонатан нашел записку… и Бриджит видела Элис с незнакомым мужчиной. Что, если она действительно убежала и где-то живет с ним? – Эта мысль была такой сладкой, что казалась почти невыносимой, и Рейчел сглотнула. – Даже если в ее памяти не осталось воспоминаний о раннем детстве, она меня все равно узнает, как только увидит».
Лодок, плывущих обратно, нигде не было видно, поэтому Пташка и Рейчел направились в Бат пешком, шагая по бечевнику бок о бок. Свет луны, поднявшейся в холодном небе, окрашивал в странный серый цвет и канал, и окружающую местность, и глаза, и кожу – даже огненные волосы Пташки. Долгое время никто из них не говорил. Холод пробирал до костей, и они шли быстро.
– Мы пройдем мимо дерева влюбленных? – спросила наконец Рейчел.
Пташка покачала головой:
– Нет. Оно растет в другом месте, у реки. К тому же глупо идти туда в темноте. Если в такое время года споткнешься… Можно сходить в другой раз, днем, если вы хотите.
– Да, мне бы хотелось, – проговорила Рейчел и помолчала, прежде чем продолжить. – Наверно, это было просто ужасно – не знать, что случилось с Элис. Ужасно и тогда, и теперь.
– Да, – подтвердила Пташка с ноткой недоверия в голосе. – Но я-то знаю, что с ней произошло.
– И все-таки ты не уверена. Это… может быть способом переживать свое горе. Или, скорее, отодвинуть его, направив в другое русло. После того как мой маленький брат умер, отец не пропустил ни одного врача в Англии, прося объяснить, в чем заключалась причина смерти. Ему требовался точный ответ, как называлась болезнь, которая забрала его сына, как она развивалась и как ее можно было предотвратить. Это… помогло ему на какое-то время отвлечься, но не вернуло Кристофера.
– Я знаю, что ее не увижу, – кратко шепнула Пташка. – Я лишь хочу справедливости.
– Если она мертва, то справедливость ей мало поможет. Ты жаждешь ее только ради самой себя.
– Выходит, убийца должен ходить неотмщенным, а его преступление для всех оставаться тайной?
– Нет. Я лишь хочу сказать, что… ты не должна позволять горю себя ослепить. Не следует настаивать, чтобы тебе непременно дали ответ, ведь, может статься, его просто не существует. Или он у тебя уже есть.