– Я знаю, что ее не увижу, – кратко шепнула Пташка. – Я лишь хочу справедливости.
– Если она мертва, то справедливость ей мало поможет. Ты жаждешь ее только ради самой себя.
– Выходит, убийца должен ходить неотмщенным, а его преступление для всех оставаться тайной?
– Нет. Я лишь хочу сказать, что… ты не должна позволять горю себя ослепить. Не следует настаивать, чтобы тебе непременно дали ответ, ведь, может статься, его просто не существует. Или он у тебя уже есть.
На мгновение Пташка потеряла дар речи, а когда наконец заговорила, ее голос стал тихим, низким и злым:
– Какой ответ?
– Почему ты не рассказывала мне, что Бриджит видела Элис с другим мужчиной?
– Потому что это не имеет никакого значения! Это была невинная встреча! Элис была хорошенькая… Мужчины часто обращали на нее внимание.
– Но Бриджит знала ее не хуже, чем ты. Разве она могла ошибиться в том, что видела? И как насчет записки из дупла дерева влюбленных, о которой мне говорил мистер Аллейн? Если сопоставить эти два факта, не выходит ли, что…
– Нет! Ничего не выходит! Это придумано для отвода глаз, неужто не понятно? Вы просто хотите думать, что она убежала и что она ваша чудом спасшаяся сестра. Но Элис нет в живых, она мертва! – громко крикнула Пташка и ускорила шаг, словно желая перегнать Рейчел.
– Ты… знаешь, нельзя верить сразу и в одно, и в другое, – проговорила Рейчел, пытаясь не отстать. Эту мысль она не собиралась озвучивать, но вернуть сказанное уже было нельзя. Она сжала кулаки, ожидая ответа Пташки.
– Что вы имеете в виду?
– Нельзя думать, что Элис ни в чем не повинна и в то же время убита Джонатаном Аллейном. Нельзя всю вину за ее исчезновение перекладывать на него одного.
– Говорите ясней.
– Они любили друг друга, это всем хорошо известно. Любили много лет. Не хочешь же ты сказать, что Элис отвергла бы Джонатана, когда он вернулся с войны, только из-за его взбудораженного состояния? Разве ты не говорила, что она была самой доброй девушкой на свете, готовой прощать абсолютно всех?
– Да, она была такой.
– Тогда разве она оттолкнула бы человека, явившегося к ней в таком жалком виде? Даже притом что он совершал в Испании дурные поступки. – Наступило молчание. – Ну, оттолкнула бы? – продолжала настаивать Рейчел.
– Нет, – наконец с неохотой выдавила из себя Пташка.
– Тогда какая у него причина ее убивать? – Снова настала тишина. – Единственная возможная причина могла заключаться в том, что она действительно попыталась оставить его ради другого.
– Нет! Фокс, наверно, запугал Элис или каким-то образом вынудил ее так поступить.
– Но ты мне сама говорила, что она готовилась восстать против Фокса и убежать с Джонатаном. Тебе не хочется с этим согласиться, и я тебя понимаю. Но Бриджит видела, как она разговаривала с другим мужчиной, а Джонатан нашел записку – приглашение встретиться, которое написал Элис какой-то человек с незнакомым почерком.
– Это не доказательство! И где она, эта записка?
– Если бы он ее не нашел, Пташка, – тихо проговорила Рейчел, – то какая у него была причина убивать Элис?
Некоторое время они шли в темноте ровным, размеренным шагом. Рейчел чувствовала себя до странного спокойной и отрешенной от всего происходящего вокруг. Ей казалось, будто ее куда-то уносит, и она беспомощно парит над землей. Взгляд внимательных глаз этой девушки… «Точно такой же, как в день моей свадьбы. Я существую лишь на краю ее мира».
– Впрочем, – продолжила Рейчел, – есть и другое объяснение.
– Какое? – чуть было не подпрыгнула Пташка.
– Он ее не убивал.
– Тогда кто это сделал? Тот человек, который написал записку?
– Так ты готова предположить, что она все-таки с кем-то встречалась? Что она полюбила другого? Тогда почему бы не допустить, что она действительно с ним убежала? Что ей было стыдно сказать об этом в лицо тебе и Бриджит, равно как и Джонатану? Она ему послала письмо, чтобы сообщить о разрыве. Капитан Саттон сам видел, как мистер Аллейн получил его в Брайтоне.
– Элис бы нас не оставила. Она бы не бросила меня. Джонатан ее убил!
– Это могло случиться, только если она была ему неверна. Другой причины быть не могло. Разве не так, Пташка? Нельзя верить сразу и в одно, и в другое!
– Вот как вы цените ту, которую считаете своей попавшей сестрой!
– Мне больше нравится считать ее вероломной и трусливой, чем мертвой, – мягко поговорила Рейчел.
– Элис была храброй и преданной!
– Значит, ты предпочитаешь, чтобы она оказалась мертва?
Даже самой Рейчел эти слова показались слишком безжалостными, и она ждала гневной отповеди, но ее не последовало. Примерно через минуту Пташка высморкалась, и Рейчел заметила, что щеки у девушки мокрые от слез.
– Я жалею, что вы тут появились, – сказала Пташка едва слышно.
Рейчел не могла понять, что та имеет в виду, – то ли посещение Бриджит этой ночью, то ли ее приезд в Бат, то ли вторжение в жизнь скромной служанки. В словах Пташки она почувствовала ту же тоску одиночества, которую ощущала сама. Рейчел захотела обнять свою спутницу, но не осмелилась.
– Что ты имела в виду, когда сказала, что Элис не оставила бы тебя лорду Фоксу? – спросила она вместо этого.
Пташка не ответила, но Рейчел заметила, как девушка напряглась и подняла плечи, как будто готовясь принять удар.
У моста, который вел к Бату, они остановились, невзирая на поздний час, холод и возникший между ними разлад, словно им не хотелось возвращаться к обыденной жизни. Рейчел вспомнила о Ричарде и стала думать, что ему скажет, если он ждет дома, вернувшись раньше ее. «Это моя судьба, несмотря на мое к нему отвращение. Я ее выбрала и не могу изменить. Он мой единственный шанс на семейную жизнь, и другого у меня нет. – Это был непреложный факт, изменить который не представлялось возможным. – Если только… Если только я не смогу найти Аби». Она проследила за взглядом Пташки, смотревшей на высившийся над городом Лэнсдаунский Полумесяц, и поняла, куда ей на самом деле хотелось бы пойти. Осознание пришло, как внезапный удар хлыста, потрясший все ее существо. «Может, нам с ней поменяться местами?» Но если раньше Пташка и любила Ричарда Уикса, то теперь она избавилась от чувства к нему, это Рейчел хорошо понимала. Девушка была слишком умна для подобной глупости. «Теперь все, к чему она стремится, это доказать, что Элис пала жертвой Джонатана. А все, чего желаю я, это доказать, что это не так». Прощальный взгляд, которым они обменялись, был полон недоговоренностей, и Рейчел не спросила, как собиралась, когда они вновь увидятся наедине и состоится ли вообще эта встреча. Она старалась не думать о том, как сильно ей хотелось бы оказаться рядом с Пташкой, в Лэнсдаунском Полумесяце, в темных и неприбранных комнатах на третьем этаже, у их павшего духом, неухоженного обитателя. «Останься живой, Аби! Убеги и останься живой, как верит Бриджит. Как считают все остальные. Пусть окажется, что Джонатан тебя не убивал. Тогда не придется потерять тебя дважды».
Дом с винной лавкой был пуст, и в окнах не горел свет. Испытав облегчение, Рейчел позволила усталости овладеть телом – холод и томительное напряжение, вызванное всем, что она услышала и сказала этой ночью, не могли остаться без последствий. Она медленно поднялась в спальню, держа в руках свечку, от которой намеревалась зажечь лампу, разделась и расчесала волосы. В желудке урчало, но есть не хотелось. Рейчел закрыла ставни и подошла к комоду, в котором хранилась ее шкатулка. Сегодня совет матери требовался ей, как никогда. Тут ее сердце замерло, и она похолодела. Шкатулки на привычном месте не оказалось. Она переворошила все перчатки и чулки, все гребни и галстуки, обыскала все ящики, а потом и всю комнату, хотя знала, что не могла положить шкатулку куда-то еще. Увы, мест для поисков было не так много, и вскоре ей пришлось их прекратить, сесть на кровати и признать, что шкатулка с локоном матери, пришпиленным внутри, исчезла. Рейчел тут же догадалась, какая судьба могла постичь ее драгоценность, и ей еще больше захотелось оказаться на месте Пташки, чтобы стать свободной, а не загнанной в угол, как теперь.
К тому времени как Ричард вернулся, часы на башне аббатства пробили одиннадцать, а улицы окончательно опустели. Гнев Рейчел был холодным и жгучим, непохожим на все, что она испытывала прежде, но где-то в глубине души ворочался страх, грозивший вырваться наружу, – страх, что вернуть ее сокровище теперь невозможно. Он сделал Рейчел неосмотрительной, и она не заметила, каким хмурым было лицо Ричарда, когда тот вошел в комнату. Оно разрумянилось, и кожа лоснилась от пота, несмотря на уличный холод. Рейчел не обратила внимания, что его рубашка не заправлена, а костяшки пальцев красные и расцарапанные. Она поднялась на ноги и бросила ему в лицо жесткие, неласковые слова:
– Где она? Где моя шкатулка?
– Где она? Где моя шкатулка?
– Какая шкатулка? – переспросил Ричард, но его виноватый вид уже сказал Рейчел всю правду.
– Она досталась мне от матери. Если ты ее продал, то должен забрать обратно.
– Оставь меня в покое, понятно? Сегодня у меня выдался тяжелый вечер.
– Кто бы сомневался. Не так-то легко пить допоздна. Отвечай, где шкатулка! Ты не имел права…
– Это я не имел права? Теперь ты моя жена, Рейчел, или забыла? Все, что у тебя было до свадьбы, теперь принадлежит мне.
– Это шкатулка моей матери, она бесценна! И ты знал, как много она для меня значит!
– Это же просто вещь, Рейчел! Предмет, совершенно бесполезный в хозяйстве, который, однако, помог оплатить много счетов.
– Твоих счетов, не моих! Не сомневаюсь, что причиной расстроенных финансов являются карточные долги.
– Попридержи язык, Рейчел, мне совсем не нужна сварливая жена, которая смеет разговаривать таким тоном в моем доме. Да и вне его тоже. Я не потерплю подобного отношения ни от тебя, ни от кого другого.
Лицо Ричарда помрачнело. На лбу вздулась жилка, кажущаяся еще более рельефной из-за света лампы, падающего сбоку, и свидетельствующая о внутреннем напряжении.
– Что ты сделал с ее содержимым? – спросила Рейчел пересохшим ртом. Ее трясло от ярости.
– Там ничего не было, кроме клочка бумаги и сережек, за которые тоже удалось выручить немного деньжат.
– Немного деньжат? Они были очень ценные, слышишь, тупица? А где локон? Пожалуйста, скажи, что ты его не выбросил! Прошу тебя.
Рейчел закрыла глаза в ожидании ответа – ей было нестерпимо видеть его написанным на лице мужа. Поэтому она не заметила, как он сжимает руку в кулак и бьет ее в челюсть с явным намерением задеть еще и губу. Потрясенная, Рейчел резко села, закрыв руками лицо. На мгновение голова онемела, затем боль стала распространяться по всему черепу, сжимая его клещами, пока ей не показалось, что он вот-вот треснет. Когда она опустила руки, на них была кровь. Рейчел почувствовала ее солоноватый вкус и на языке.
Услышав, как Ричард шагнул к ней, она подняла голову и, словно в тумане, увидела нависшую над собой фигуру мужа. Рейчел подумала, что он желает протянуть ей руку и помочь, но ошиблась.
– Никогда не говори со мной так, – произнес Ричард голосом, который она узнала с трудом. Он весь дрожал от едва сдерживаемой ярости, даже пальцы подергивались.
Рейчел стала ждать второго удара, однако его не последовало. Ричард повернулся к комоду, достал носовой платок и бросил его на кровать рядом с ней. Она его взяла. Кровь с губы оставляла на ткани алые пятна. Никогда в жизни Рейчел не была так одинока. Покачнувшись, она встала.
– Если оскорбишь меня еще раз, то я тебя… – произнес Ричард, глядя на нее, и Рейчел увидела, что напряжение в нем начинает спадать, уступая место стыду.
– И что ты со мной сделаешь? – «Ударишь еще сильнее, как Пташку?»
Рейчел почувствовала себя раздавленной, вдруг осознав, что даже не удивилась тому, как быстро их отношения дошли до рукоприкладства. То, что сделал Ричард, ее не поразило. И он пойдет на это опять, можно не сомневаться. Она осознавала свое полное поражение.
– Ты моя жена, Рейчел. И должна меня уважать! Это не моя вина, что между нами возник разлад.
– Уважение нельзя вбить кулаками.
– С этим я не согласен, и тебе лучше не заставлять меня доказывать обратное, – проговорил Ричард ледяным тоном.
Рейчел вздрогнула, внезапно почувствовав, как страх сжал ее сердце.
– В шкатулке лежал локон матери. Он был последним напоминанием о моей семье, которое у меня оставалось. От него ты тоже избавился, как и от остального?
– Внутри я ничего не нашел, кроме сережек. – Услышав это от мужа, Рейчел расплакалась. Слезы казались горячими и слепили глаза. – По правде сказать, я считаю подобные сувениры не имеющими никакой цены, – хрипло добавил Ричард.
– Для меня этот локон был бесценен.
– Если бы ты показала себя хорошей женой, если бы в тебе нашлось больше тепла и любви, я не зашел бы так далеко. Если бы ты расширила круг наших знакомств, как это от тебя требовалось, мне бы не пришлось так сильно тратиться на развлечения. Вместо этого ты водишься с сумасшедшими либо с людьми, с которыми я и так знаком и которые к тому же могут позволить себе не больше одной бутылки хереса, да и то на Рождество!
– Ты считаешь, я в этом виновата? Может, мой грех еще и в том, что ты ведешь разгульную, пьяную жизнь и пускаешь деньги на ветер за карточным столом?
– Да! – внезапно взревел Ричард, и Рейчел почувствовала, как струйка крови стекает по ее подбородку. – А сейчас ты ляжешь в постель и постараешься загладить вину. И будешь мне славной женой.
Он протянул ей руку и повернулся к кровати.
«Я скорее умру, чем позволю ему овладеть мною этой ночью». Рейчел сделала шаг навстречу к Ричарду, ближе к лампе. Не вытерев подбородка, она открыла рот и оскалила окровавленные зубы. Нижняя губа распухла, ранку жгло, словно каленым железом. Но взгляд Рейчел, холодный, словно сталь, был тверд, и примирительный жест мужа она проигнорировала. Спустя мгновение Ричард опустил руку и отвернулся, словно вид жены был для него невыносим.
* * *«Элис никогда не оставила бы меня лорду Фоксу. Но, конечно, Элис не знала, что из себя представлял этот добренький благодетель. Он всегда добивается своего». Встав на следующее утро с холодной постели, в которой она провела бессонную ночь, Пташка спрашивала себя, представляла ли Бриджит, насколько окажется права, предостерегая Элис. Догадывалась ли, каким подлым и порочным являлся этот человек, с которым Элис обращалась как с любимым дедушкой, целуя его и обнимая всякий раз, когда он к ним приезжал. К тому времени как ей исполнилось двенадцать, Пташка привыкла считать его сгнившим внутри яблоком, по-прежнему покрытым толстой глянцевой кожурой, которая создавала видимость того, что с ним ничего не случилось, тогда как внутри его сгнившая плоть кишела червями. Сама мысль об этом вызывала у нее позыв на рвоту. «Не было никого, кто меньше него заслуживал бы поцелуев Элис. А Рейчел Уикс еще спрашивает, что я хотела этим сказать». Пташка помнила, сколько раз Бриджит просила ее не попадаться на глаза лорду Фоксу, сколько раз отсылала из комнаты с каким-нибудь поручением, когда старик пытался заговорить с ней, или взять за руку, или угостить каким-нибудь лакомством. Пташка помнила, что, когда Элис начинала обнимать лорда Фокса, Бриджит всегда оказывалась рядом и смотрела на них недобрым взглядом. Хладнокровная и внимательная, она словно боролась с желанием оттащить Элис подальше от старика. Она знала. Но если Бриджит считала, что Элис была дочерью лорда Фокса, то какую, по ее мнению, опасность тот мог представлять? Пташка решила не думать об этом и не вспоминать о лорде Фоксе. Она даже зажмурилась, силясь изгнать образы прошлого, но воспоминания все равно роились в голове. На лестнице она оступилась и, чтобы не упасть, оперлась о стену.
Через девять дней после того, как они в последний раз видели Элис, в Батгемптон явился лорд Фокс. Он вошел в фермерский дом, и Пташка сразу поняла, что миру, в котором она жила, наступил конец. Атмосфера в комнатах царила невыносимая – как если бы Пташка задерживала дыхание так долго, что грудь вот-вот должна была разорваться. Бриджит молчала и ходила мрачная как туча, уже в трауре, отрезанная от всего мира, в том числе и от Пташки, которая по-прежнему ждала, в ужасе и смятении, что вот-вот дверь откроется и войдет Элис. Потому что она должна была это сделать, должна. Когда они услышали цоканье копыт приближающейся лошади, то сразу поняли, что их ждут новости. Пташка выбежала во двор переполненная надеждой, едва удерживаясь от крика. Она ожидала встретить Элис, а когда увидела лорда Фокса, то решила, что он привез какую-то весточку от нее или сообщит, когда его воспитанница вернется. Бриджит осталась сидеть за кухонным столом. Лицо экономки за эти дни постарело, его покрыли новые, более глубокие морщины, словно горе отхлестало ее своей плетью.
Еще прежде того, как опекун Элис успел спешиться, Пташка стояла рядом, куда ближе, чем это обычно случалось. Нужда придала ей смелости. Однако она не только не взяла его за руку, умоляя сказать, что он знает об Элис, но даже не коснулась его рукава. Под кожурой была гниль, и сколько бы мысли Пташки ни были заняты другими вещами, она все равно чувствовала этот запах.
– У вас есть весточка об Элис? – спросила она, не сделав ему книксен, не поздоровавшись и даже не дождавшись, когда он заговорит первый.
Лорд Фокс взглянул на нее долгим и пристальным взглядом и передал поводья слуге. Затем он зашагал к двери, а она трусцой побежала рядом.
– Ей так и не удалось обуздать твою дерзость, а? – рассеянно буркнул он. Войдя в дом, лорд Фокс вручил Пташке шляпу с перчатками, прошел в гостиную и уселся в кресло. – Принеси бренди, девочка, – велел он. – А ты, Бриджит, останься. Мне с тобой надо поговорить.