– Ты ничего не расскажешь мне, Элис? О том, почему не можешь выйти за Джонатана? – прошептала Пташка, забравшись однажды ночью в постель к своей названой сестре. Они даже укрылись с головой одеялом – так Элис могла не бояться, что Бриджит их подслушает.
– Я не могу этого сделать.
– Тогда пообещай не оставлять меня!
– Я уже…
– Пообещай снова!
– Обещаю… – начала было Элис, какое-то время помолчала в нерешительности, но все-таки собралась с духом и закончила: – Обещаю не оставлять тебя, Пташка.
Но отчего-то обещание, данное под одеялом, Пташку не успокоило. Она чувствовала, что грядут перемены, хотя и не знала, в чем они будут заключаться.
После истории с деревом влюбленных Пташка твердо решила во всем доказывать Элис верность и преданность, а потому не пыталась разговорить названую сестру, а только старалась ее приободрить. Пташка по-детски делала вид, будто все идет хорошо, – в надежде, что со временем все как-то образуется. Она просила Элис ей почитать, дать выучить какое-нибудь стихотворение, сходить с ней на прогулку или в деревенскую лавку, но все было зря – до того облачного и дождливого дня, когда сестрица наконец согласилась взять ее с собой. Когда они пришли в деревню, Пташка заметила, что Элис вглядывается в лица людей, встреченных ими на улице, как будто кого-то ищет или что-то прикидывает в уме. На обратном пути, когда Пташка помахала рукой, завидев знакомую баржу, плывущую на запад, и окликнула хозяина, Элис схватила ее за руку.
– Ты знаешь этого человека? – спросила девушка, когда они отступили на дальний край бечевника, чтобы пропустить медленно бредущую лошадь.
– Да, это Дэн Смидерз, – ответила Пташка.
– А не согласится ли он оказать небольшую услугу, если понадобится? Ему можно доверять?
– Думаю, он сделает, что нужно. Он человек надежный.
– Тогда попроси его взять мое письмо и отослать его, когда баржа прибудет в Бат, – проговорила Элис, настойчиво вкладывая в руку Пташки сложенный листок бумаги.
Пташка пробежала вперед несколько шагов и крикнула хозяину баржи:
– Мистер Смидерз! Не отвезете ли вы наше письмо в Бат и не отнесете ли там на почту?
– А как ты заплатишь мне, замарашка? – откликнулся Дэн, вынув изо рта трубку.
– У меня есть фартинг… а еще я могу спеть песенку. Хотите?
При этих словах хозяин баржи расхохотался, подошел к самому борту и протянул руку, чтобы взять письмо.
– Оставь свой фартинг себе, девочка. Только глупец станет звенеть монетами на воде. Разве не знаешь, что это дурная примета?
Дэн засунул письмо Элис за пазуху и поплыл дальше.
– Он сделает то, о чем его попросили? – проговорила Элис, глядя вслед удаляющейся барже со странным, отчаянным блеском в глазах. – Письмо попадет на почту?
– Конечно, – ответила Пташка, пожав плечами.
Элис вздохнула и стиснула руку Пташки, словно хотела придать себе храбрости.
– Тогда мы скоро увидим, чем все это закончится, – пробормотала она, вздохнув так отчаянно и безнадежно, словно только что произнесла молитву, в исполнение которой не верила.
– Джонатан Аллейн все-таки получил одно из ее писем – то самое, которое заставило его примчаться сюда из Брайтона, – сообщила Пташка. Земля, на которой она сидела, была промерзшей и холодной как лед, но девушка этого не замечала.
– Ну, это ничего не изменило, – возразил Дик.
– Для него изменило. Для мистера Аллейна.
– Это ничего не изменило для мисс Беквит.
– Почему ты ее убил? Зачем? Она была такая хорошая… желала всем только добра. Она была мне сестрой, – прошептала Пташка, которая едва могла говорить от обрушившегося на нее горя.
– Я не хотел! Ты думаешь, я это сделал нарочно? – взорвался Дик и вскочил на ноги. Бутылка бренди вывалилась из его руки и упала к ногам Пташки, обрызгав туфли последними каплями бренди. – Ты думала, я нарочно? Совсем нет. Я… она действительно была очень доброй, это ты заметила верно. Я только хотел, чтобы она меня полюбила, – пробормотал Дик, а потом рассмеялся снова каким-то неестественно высоким смехом.
– Ты сошел с ума.
– Мне поручили влюбить в себя Элис, а эта сука вынудила меня самого ее захотеть! Как вам такой поворот судьбы? – Он рванулся в сторону и изверг на покрывающую речной берег корочку льда поток рвотных масс, обильно сдобренных бренди. – Боже, какая она была упрямая, – выдохнул Дик, закашлялся, сплюнул и вытер подбородок рукой.
– Она ни за что не предала бы его. Она бы не изменила Джонатану Аллейну.
– Она цеплялась за память об этом хромом дурне, как монахиня за свой проклятый крест. Элис и встретиться-то со мной согласилась лишь оттого, что я поклялся вскрыть себе вены, коли она откажется. Она пыталась меня отговорить. Боже, как она убеждала забыть ту преданную и бесконечную любовь, в которой я ей клялся! Она была красноречива, как заправская проповедница, черт бы ее побрал. Сперва сидела и терпеливо слушала, как я перед ней распинаюсь, а потом сладеньким голоском начинала меня уверять, что все бесполезно, ее сердце навеки принадлежит другому, хотя тот и не может на ней жениться. А когда я пообещал утопиться в реке, если она не захочет со мной убежать, эта чертовка просто посмотрела на меня, так, знаешь, серьезно и спокойно, и заявила: «Прошу вас, не делайте этого, сэр. Лучше попробуйте меня забыть. Вы еще полюбите кого-нибудь снова», – гнусаво пропел он, пародируя голос Элис.
– Она осталась ему верна, – прошептала Пташка. – Так, значит, когда Элис не поддалась на твои чары, миссис Аллейн велела ее убить?
– Нет! Не так… во всяком случае, не напрямую. Конечно, я знал, что Джозефина хочет ее смерти. Но мне этого не поручали. Я только… хотел ее припугнуть. Нагнать страху, чтобы она стала мне подчиняться, чтобы меня приняла…
– Нагнать страху, чтобы она тебя полюбила? Да ты жалкий дурак, Дик Уикс.
– Однако, Пташка, это не помешало тебе быть моей девкой, – усмехнулся Дик.
– Что ты с ней сделал?
– Просто ударил кулаком. Всего-навсего один хук по смазливому личику. Конечно, я ее сперва тряс и выкрикивал угрозы… Но она заявила, что если я ее люблю, то должен отпустить. Вот и пришлось двинуть в челюсть. Она упала и… и… но от этого она не должна была умереть! Я ударил совсем несильно! Элис побледнела, как сама смерть, упала на землю и стала хватать ртом воздух, точно рыба, которую вытащили из воды. Если б не разбитая губа, я бы сказал, что в ее лице не оставалось ни кровинки. Сперва мне показалось, что она меня разыгрывает… Думал, притворяется. Но потом она… перестала дышать. – Дик покачал головой, словно в недоумении. – Боже, с тех пор мне тысячу раз снилось, как она хватает воздух окровавленным ртом, – проговорил он, вздрогнув. – Но силы моего удара не хватило бы, чтоб отправить ее на тот свет… нет, удар был слабый! Я бил женщин достаточно часто и знал, с какой силой нужно это делать.
– Ах ты, собака, – пробормотала Пташка. Она едва могла говорить, и ее трясло так сильно, что во рту стучали зубы. – У нее было больное сердце… и оно могло не выдержать потрясения. Ей нельзя было волноваться.
– Это не моя вина. Я не хотел, чтобы она умерла.
– Где? – проговорила Пташка так тихо, что произнесенное слово скорее походило на нечленораздельный стон. – Где? – повторила она.
– Здесь. Элис лежала там же, где сейчас лежишь ты, – приблизительно, – ответил Дик безжизненным голосом.
Он опять покачал головой, и в его глазах показались слезы. Почему-то, увидев их, Пташка разозлилась, как никогда в жизни.
– Нет, где она сейчас?
Покачиваясь, Пташка медленно встала на колени, а затем поднялась на ноги. Потом она сжала руки в кулаки, хотя на это ушли последние силы. Дик не обращал на нее внимания и по-прежнему глядел на то место, где недавно была Пташка. Он пошатывался и с трудом сохранял равновесие.
– Я думал, меня за это полюбит хотя бы миссис Аллейн. Разве я не нашел наилучший способ убрать с дороги эту девчонку? Но куда там… – Дик наклонился, чтобы поднять бутылку, качнулся вперед и едва не упал. Поняв, что она пустая, он нешироко размахнулся и бросил ее в воду. – Это мое место, – пробормотал он. – Вскоре после случившегося нас уволили. Отца и меня вместе с ним. Я ради нее в восемнадцать лет стал убийцей, а она после этого не захотела меня видеть. Даже не позволяла себя целовать, как прежде, и не разрешала гладить груди. Джозефина давала понять, что отдастся мне до конца, если я сделаю, как ей нужно. Она заставила меня так думать.
– Все это время… Все это время… Где она теперь? Отвечай, чертов ублюдок! – выкрикнула Пташка, чувствуя, что взрыв ярости придал ей сил. Оскалив зубы, она набросилась на него, норовя вцепиться в глаза, из которых катились лживые, пьяные слезы. Озадаченный Дик принялся неуклюже отбиваться, одновременно пытаясь схватить ее за руки и нанести удар.
– Все это время… Все это время… Где она теперь? Отвечай, чертов ублюдок! – выкрикнула Пташка, чувствуя, что взрыв ярости придал ей сил. Оскалив зубы, она набросилась на него, норовя вцепиться в глаза, из которых катились лживые, пьяные слезы. Озадаченный Дик принялся неуклюже отбиваться, одновременно пытаясь схватить ее за руки и нанести удар.
– Все это время ты изводила Джонатана Аллейна практически ни за что, Пташка! Совсем ни за что! По правде сказать, это порой меня забавляло, – усмехнулся он, и на его лице появилось жестокое выражение.
– Мерзавец! – взвизгнула Пташка и со всей силы толкнула его в грудь, мечтая лишь о том, чтобы он исчез, испарился.
Дик попятился, зацепился каблуком за корень, пошатнулся и плашмя рухнул в воду.
При падении поднялся фонтан брызг, выглядевших особенно белыми на фоне сгущающейся темноты, а всплеск показался Пташке невыносимо громким. Тяжело дыша, она стояла на берегу и смотрела. Дик вынырнул, кашляя, отплевываясь и протирая глаза. Река у ивы была недостаточно глубокая, чтобы он мог утонуть. «А жаль. Однако нужно бежать. Нужно убраться отсюда прежде, чем он выберется». Но Пташка словно приросла к месту. Дику в том месте, где он стоял, вода была по грудь, и он тяжело дышал.
– Я вытрясу из тебя всю твою никчемную жизнь, проклятая чертовка! – проговорил Дик, но его голос теперь казался до странного хриплым, и, когда он двинулся к берегу, его движения были неловкими и замедленными, словно он брел по глубокому снегу, а не по воде.
– Где она теперь? Что ты сделал с ее телом? – снова спросила Пташка.
Дик не ответил. Похоже, он был занят собой. Его тело пронизала судорога, и он нахмурился в замешательстве.
– Холодно, – пробормотал он сквозь лязгающие зубы. – Как холодно. Ноги… свело… – Он оступился, и его голова снова скрылась под черной водой. – Пташка, помоги! – крикнул Дик, вынырнув; в его голосе звучала паника. – У меня нет сил!
– Мне сдается, что зрелый мужчина, который хорошо знает, с какой силой нужно ударить женщину, чтобы ее не убить, не должен испытывать затруднений, когда ему надо выйти из реки на берег, – проговорила Пташка ледяным тоном. – Если он, конечно, не напился так, что стал беззащитнее котенка.
С этими словами она не мигая посмотрела на Дика и не двинулась с места.
– Помоги!
– Вылезай сам.
Лицо Дика стало белым, как плывущий над рекой туман, дыхание неровным, и выдыхаемый воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы. Он снова двинулся к берегу, на этот раз ему это удалось, и он ухватился пальцами за тонкий лед у самого края воды. Потом выполз на замерзший ил, нащупал корень и попытался за него ухватиться, но пальцы не слушались. Он удивленно посмотрел на них – так, словно они были чужие.
– Пташка, помоги. Пожалуйста. Вытащи меня, я не выберусь сам. Я не могу.
Пока он говорил, над водой показались его ноги, оказавшиеся теперь на плаву, и ему пришлось откинуть голову назад, чтобы не захлебнуться. При каждом выдохе на воде стали появляться небольшие пузыри.
– Рассказывай, где ее похоронил, – велела Пташка, глядя на него сверху вниз и чувствуя, как к ней возвращаются спокойствие и ощущение безопасности.
– Если поможешь, скажу. Клянусь, что не обману, – заверил он.
Течение подхватило его ноги, развернуло и старалось утащить по направлению к Бату. Глаза Дика от страха вылезли из орбит, и он в отчаянии замолотил по корню руками, пальцы на которых не желали сгибаться.
– Вытаскивай! Вытащи, и я покажу тебе точное место! Иначе его ни за что не найти, Пташка! Ни за что на свете!
– Нет, говори теперь!
Счет времени пошел на секунды. Течение относило Дика от берега. Он впился глазами в корень, который мог его спасти, и молотил по воде руками, поднимая фонтаны брызг, но безрезультатно.
– П… Пташка, умоляю, – прохрипел он.
«Еще немного, и ему будет не выбраться». Пташка оглянулась вокруг, ища какую-нибудь палку, чтобы протянуть утопающему, однако ничего не нашла. Нахмурившись, она сделала шаг к краю воды, к Дику, и остановилась, замерев в нерешительности.
* * *Капитан Саттон и его жена сидели за столом, когда старая служанка провела Рейчел в гостиную, где они ужинали. Рейчел не чувствовала под собой ног, и ей казалось, что даже сердце у нее перестало биться. В голове стоял такой шум, что мысли сплетались в клубок, и она не могла ни управлять ими, ни остановиться на одной из них. Харриет, встревоженная ее видом, тут же вскочила и подбежала к ней, на ходу дожевывая пищу. Капитан тоже направился к гостье, но из вежливости остановился на некотором расстоянии. Из-за его спины выглядывала Кассандра – на всякий случай девочка держалась поближе к отцу, рядом с которым чувствовала себя в безопасности.
– Что произошло, дорогая? Вы ужасно бледны, и руки у вас холодны, словно лед. Пройдите к огню, сядьте и обогрейтесь, – проговорила Харриет, ведя гостью к камину.
– Случилось нечто ужасное, и я… просто в отчаянии, – ответила Рейчел и села в кресло, не в силах сообразить, что ей сказать теперь, когда она оказалась в центре внимания. Недавние события представлялись ей чем-то нереальным, и было трудно поверить, что все произошло на самом деле. – Простите, что я ворвалась к вам, миссис Саттон, без приглашения, – с трудом прошептала она. – Однако мне просто… не к кому обратиться за помощью.
– У вас, верно, что-то стряслось дома? С мистером Уиксом приключилось какое-то несчастье?
– Дома? О нет, – покачала головой Рейчел. – Беда случилась с мистером Аллейном.
– С Джонатаном Аллейном? – вмешался в разговор капитан. – Что с ним?
– Он… – начала было Рейчел, но почувствовала, что ее пересохшее горло свела судорога. – Он… кажется, умер.
– Что? – выдохнула Харриет, и Рейчел крепко сжала руки подруги, когда ей показалось, что та хочет высвободиться.
– Он убил Элис Беквит! Я никогда в это не верила… Честное слово…
На миг повисла мертвая тишина, и капитан Саттон оказался первым, кто ее нарушил.
– Касси, пора спать. Мэгги, – обратился он через плечо к служанке, – будьте добры, уложите юную леди в постель.
– Папа, а как же ирисковый силлабаб?[95] – запротестовала Кассандра вкрадчивым голосом.
Рейчел подняла голову и, взглянув на девочку, увидела ее темные блестящие глаза, в которых читалось любопытство, смешанное с малой толикой страха.
«Наверное, я выгляжу сумасшедшей».
– Можешь взять силлабаб с собой в спальню. А теперь будь умницей, уходи.
Кассандра повернулась, да так быстро, что длинные волосы взметнулись у нее за спиной, и послушно вышла из комнаты. Капитан Саттон прошел к двери и плотно ее закрыл.
– Он убил мисс Беквит? Вы в этом уверены? – спросил он, и в его голосе прозвучало нечто, похожее на страх.
– Он сам мне признался! Он сказал… он сказал… – проговорила Рейчел, мучительно пытаясь поточнее вспомнить слова Джонатана. – Речь шла об Элис. Понимаете, я отдала мистеру Аллейну ее последнее письмо. И он… его оно очень расстроило… Он упал… – Рейчел закрыла глаза, потому что в этот миг ее голову пронзила острая боль. – Мы с ним были на выгоне… том, что высится над Лэнсдаунским Полумесяцем… Джонатан поскользнулся и… упал в глубокий овраг. Наверное, он расшиб голову. Ах, Харриет…
– Но вы не знаете, жив он или нет? Как такое возможно? Разве вы не подошли к нему, чтобы убедиться? – поспешно сыпала вопросами Харриет, сжав руки Рейчел так сильно, что у той хрустнули пальцы.
– Я… от него убегала. В тумане… Харриет, я… его испугалась! Джонатан рассердился и был вне себя… Мне казалось, он что-нибудь со мной сделает, если догонит. После того как он упал в овраг, я спустилась с холма и послала первых же встреченных мною прохожих туда, где лежал мистер Аллейн, чтобы они отнесли его домой, а затем… пошла к вам.
Харриет Саттон отпустила руку Рейчел, прикрыла ладонью рот, и ее глаза расширились. Капитан подошел к жене и положил руку ей на плечо, пытаясь успокоить.
– Он хотел вас вернуть, – произнес капитан Саттон тихо, но в его словах прозвучала подспудная сила. – Да еще в мороз, перед самым заходом солнца и на крутом склоне… Легко ли было ковылять вслед за вами человеку, который стал хромым после ранения, полученного на войне? Вы его завели в опасное место и бросили. Да он там, по меньшей мере, замерзнет!
– Что? Нет… я… Все было совершенно не так, клянусь! Я вовсе не хотела, чтобы он за мной гнался. И я совершенно не собиралась лезть на тот косогор. Я только… спасалась бегством и оказалась на выгоне неожиданно для самой себя. Ведь он… он убийца! Вы мне что, не верите?
– Пойду пошлю кого-нибудь узнать, что с ним, – сказал капитан и вышел из комнаты.
– Конечно, вы не хотели подвергнуть его опасности, – через какое-то время сказала Харриет добрым, успокаивающим тоном и обменялась долгим взглядом с вернувшимся к тому времени мужем. – Но он действительно сказал, что убил Элис Беквит? И выразился именно такими словами? – мягко спросила Харриет, после чего моргнула, снова взглянула на капитана, и слезы потекли по ее лицу. – Боже мой, что, если он погиб? Бедный мистер Аллейн!