Роберт презрительно хмыкнул, но она не обратила на это внимания.
– Бессильная злоба римского папы растает как дым, – с нескрываемым облегчением сказал Бёрли.
– А не слишком ли молод этот французский герцог, чтобы вашему величеству выходить за него? – ляпнул один из советников.
Елизавета даже побагровела от гнева.
– Как вы смеете говорить с вашей королевой в таком тоне? – вспыхнул Роберт. – Герцог не может быть слишком молодым для той, чья молодость непреходяща.
– Впредь держи свои глупые суждения при себе, – отчитала Елизавета незадачливого советника.
Тот, запинаясь, начал бормотать извинения. Все его надежды на блистательную карьеру при дворе были срезаны под корень одной фразой.
– Как думаете, на сей раз она действительно выйдет замуж? – спросил граф Сассекский, когда Елизавета удалилась.
– Кто знает? – пожал плечами Бёрли. – Во всяком случае, пока идут переговоры, мы можем не опасаться угроз со стороны Франции. Нам сейчас это только на руку.
Вскоре приехал посланник Екатерины Медичи с портретом ее сына, официальным предложением и длинным списком требований, ни на одно из которых Елизавета не была готова согласиться. Она смотрела на портрет темноволосого молодого человека с тяжелой челюстью и сережкой в ухе, примостившейся на его белом жабо. Если убрать усы – вылитая Екатерина Медичи! Этот портрет был бы способен отпугнуть даже самую решительную невесту. Елизавете захотелось сразу же прекратить игру, однако интересы государственной политики диктовали другое. Придется играть до тех пор, пока это служит ее интересам.
Герцог Анжуйский тоже не горел желанием на ней жениться. Елизавете донесли, что герцог во всеуслышание заявлял, что не женится на старухе с больной ногой. В Париже это вызвало бурю негодования, Екатерина Медичи поспешила отправить длинное письмо, в котором извинялась за непростительно грубые слова сына. Елизавета нарочно приглашала Фенелона на все балы и танцевала перед ним, показывая силу и резвость своих ног.
– Надеюсь, герцогу Анжуйскому не придется жаловаться, что его женили на хромой невесте, – игривым тоном говорила она французскому послу.
Естественно, всерьез ни о каком браке с этим распутным мальчишкой она и не думала. Однако его грубые слова почему-то ее задели.
– Меня тревожит наша разница в возрасте, – призналась она леди Кобэм, с которой сблизилась пару лет назад, после смерти Кейт Ноллис.
– В таком случае, ваше величество, не торопитесь со свадьбой, – посоветовала фрейлина. – Эта большая разница в возрасте тревожит и меня.
– Чепуха! – тут же воскликнула уязвленная Елизавета. – Герцог младше меня всего на каких-то десять лет!
Леди Кобэм быстро сообразила, что у королевы своя арифметика. Если королева считает, что герцог младше ее только на десять лет, фрейлине лучше не напоминать ей об истинной разнице в возрасте.
Елизавету злило, что герцог Анжуйский позволяет себе публично заявлять о своем нежелании на ней жениться. Это ее просто убивало. Разве она не являлась самой завидной невестой Европы? «Лучшей невестой прихода», как изящно высказался Уолсингем. Да ее руки добивались куда более достойные кандидаты, нежели это распутный герцог! Оскорбительно, когда какой-то хлыщ не горит желанием составить выгодную партию, саму идущую к нему в руки. Что ж, она недвусмысленно даст понять и герцогу, и его мамаше: всему есть предел. За оскорбительное поведение надо платить.
– Этот брачный контракт оставляет желать много лучшего, – объявила Елизавета, отодвигая от себя пергамент. – Уильям, можешь передать французам: плата за мое замужество – возвращение Кале.
– Они никогда на это не согласятся! – возразил Бёрли.
Елизавета будто не слышала его слов.
– И еще передай им: моя совесть противится тому, чтобы позволить герцогу слушать мессу в одиночку. Не понимаю, почему он не может слушать англиканскую мессу.
– Все разговоры о религиозной стойкости герцога не более чем уловка, – сказал Роберт. («Ты-то зачем влез?» – тоскливо подумала Елизавета.) – Набивает себе цену, чтобы получить от нас побольше уступок. Ваше величество правильно делает, что занимает твердую позицию.
– Наверное, вы говорите так, поскольку сами не утратили надежд жениться на королеве, – шепнул ему на ухо Бёрли.
– Не угадали, барон, – шепотом ответил Роберт.
На самом деле Роберт тайком посоветовал французам проявлять твердость относительно мессы, убеждая их, что в конце концов Елизавета сдастся. Сейчас он был уже не настолько в этом уверен. Зато ему, да и не только ему, становилось все яснее намерение Елизаветы использовать испытанные способы, дабы тянуть время и заводить переговоры в тупик. Роберт не сомневался: замуж за герцога Анжуйского она никогда не выйдет. Тем лучше. Только им здесь не хватало этого распутного сопляка! Страшно подумать: какой-то извращенец смог бы на законных основаниях ложиться с Елизаветой в постель и делать с ней то, о чем он сам безуспешно мечтал долгие годы. Эта мысль приводила Роберта в бешенство.
В Лондон приехал еще один французский посланник и отбыл несолоно хлебавши. Переговоры о браке зашли в тупик, а затем и вовсе рассыпались в прах.
Бёрли пришел в покои Елизаветы. Глядя на его страдальческое лицо, можно было подумать, что у него умер кто-то из близких.
– Ваше величество, насколько я понимаю, вы более не имеете никакого желания продолжать переговоры о браке с герцогом Анжуйским. – Сесил едва сдерживал отчаяние. – В таком случае я поручу Тайному совету разработать другие способы защиты вашего величества от внешних и внутренних угроз. Одному Богу известно, что проявится раньше.
Елизавета не пыталась его разуверить.
– Обстоятельства изменились, – только и сказала она.
Бёрли ушел, чтобы в компании Лестера и Уолсингема обсудить создавшееся положение.
– Мы с самого начала должны были предвидеть такой исход, – заметил Роберт. – Сердце ее величества вообще не расположено к браку. Мы добросовестно помогали ей, но королева на каждом шагу создавала свои обычные трудности.
Естественно, Роберт умолчал про свое участие в создании трудностей, а его собеседники, к счастью, ничего не подозревали.
– Не бойтесь, – успокоил он Бёрли и Уолсингема. – У нас с французами налажено неплохое взаимопонимание. Не исключено, что мы и без брака нашей королевы заключим с ними союз.
Лицо Елизаветы было белым от ярости. Герцог Норфолкский, которого она по доброте душевной освободила и простила… плел заговор! Он вознамерился жениться на Марии Стюарт и вместе с ней править Англией, предварительно свергнув Елизавету. Однако письма герцога перехватывались. Возможно, он и был опасным заговорщиком, но действовал на редкость неумело. Больше всего по Елизавете ударило его предательство. Она была для него не только королевой, но и родственницей.
Бумаги, которые Елизавета сейчас держала в руках, неопровержимо доказывали вину герцога.
– Выписывайте ордер на его арест, – ледяным тоном распорядилась она, и через несколько часов герцог Норфолкский уже был помещен в Тауэр.
– Имей народ власть, они бы его освободили, – хмуро произнес Бёрли. – В народе его любят. Когда его схватили, весть об аресте мигом разлетелась по Лондону. Возле Тауэра собрались толпы. Все кричали о его невиновности.
– Что-то они запоют, когда узнают правду! – возмущенно ответила Елизавета.
– Ваше величество правы. Их прозрение будет горьким. Норфолк уже признал ряд обвинений, однако он категорически отрицает, что задумывал расправу над вашим величеством. Говорить он может что угодно, но у нас достаточно доказательств, чтобы отправить его и Марию Стюарт на плаху.
Елизавета мешкала. На ее лицо сейчас было лучше не смотреть.
– Норфолк глуп, – наконец сказала она. – Его втянули в заговор, пользуясь его дурацкой приверженностью к Марии. («Черт бы побрал эту безмозглую, завистливую тварь!») Но должна ли я отправить его на смерть? Мне не хватает духу решиться на это. Родственник все-таки.
– Ваше величество, то, что совершил герцог, называется государственной изменой. Самое отвратительное из всех преступлений. Он был готов посягнуть на вашу священную особу. Думал ли он о родственных узах, плетя вместе с Марией этот заговор? Сомневаюсь.
– Бесс, проявить сейчас слабость – значит поощрить других, в чьих головах тоже бродят изменнические мысли, – поддержал Роберт.
– Я должна все внимательно обдумать и взвесить. Дело осложняется еще и тем, что Мария не моя подданная и тоже священная особа. Какой бы вероломной она ни была, я не могу обойтись с ней, как с обычной заговорщицей.
– Ваше величество! – взвился Сесил. – У нас есть доказательства. Мария не остановится ни перед чем ради своей свободы и английской короны.
– Казнить ее, во-первых, незаконно, а во-вторых, опасно, – упиралась Елизавета, от волнения не зная, куда деть свои руки. – Это создало бы крайне нежелательный прецедент.
Вот загвоздка! Мария оказывалась неприкасаемой, что делало ее вдвойне опасной.
«И мне ведь никак от нее не избавиться», – в ужасе думала Елизавета.
– Отныне держать Марию под неусыпным надзором. Бёрли, позаботься о публикации «Писем из шкатулки». Пусть мир узнает, каково нутро у этой католической овечки. Мы не должны допустить повторения сходок у стен Тауэра. Только еще не хватает, чтобы народ чествовал изменников и попирал мое правосудие.
– Самым действенным шагом против Марии было бы признание вашим величеством ее сына законным королем Шотландии, – предложил Бёрли.
– И это мы тоже сделаем! – пообещала Елизавета.
Раскрытие заговора всколыхнуло Елизавету. Никогда еще она с такой остротой не ощущала уязвимость своей власти.
– Нам абсолютно необходим прочный союз с Францией, – объявила она Тайному совету. – Мы скрепим его моим браком. Дух мой, выясни, можем ли мы возобновить переговоры. Пусть во Франции узнают, что я позволю герцогу Анжуйскому единолично слушать мессу.
Однако Уолсингем вовремя прислал предостережение: ни в коем случае не поднимать вопрос о браке с герцогом Анжуйским! Герцог полностью отказался от мыслей о браке с Елизаветой. Нынче его мысли направлены на то, чтобы стать королем Польши. Если ее величество будет настаивать, ее ждет унизительный публичный отказ.
Ее величество не настаивала. Тем же утром, глядясь в зеркало, она заметила в своих поредевших волосах первые седые нити. Потом увидела, что под глазами добавилось морщин. Ей было тридцать восемь. И до Елизаветы вдруг начало доходить, что она выглядит на свой возраст.
Через самых надежных фрейлин королева заказала себе парик с рыжими локонами, совпадавшими по цвету с ее волосами. А вскоре еще длинную накладную косу, хитроумно крепившуюся к затылку. Не прошло и недели, как большинство придворных дам обзавелись такими же косами. Желая придать коже лица белизну и гладкость, Елизавета теперь накладывала особую смесь из растолченной в порошок яичной скорлупы, буры и квасцов. Когда художник Николас Хиллиард взялся писать ее портрет, королева настояла, что позировать ему будет на открытом воздухе, где нет теней. Там ее лицо получится лучистым и неподвластным времени. Она сознавала, насколько ей важно сохранять маску молодости. Если придворные, министры и, хуже того, иноземные принцы заметят признаки старения, все перспективы ее замужества рухнут.
Но Роберт замечал перемены в ее облике. Он ничего не говорил вслух, однако это повергало его в меланхолию. Молодость Елизаветы и его собственная уходила. Но, как бы она ни выглядела, он будет ее любить. Такую, какая есть. Просто настало время, когда поверхностная красота сменялась красотой внутренней.
В парике, с лицом неестественной белизны, Елизавета предстала перед Тайным советом, где ей сообщили, что герцог Анжуйский полностью утратил интерес к ней и к Англии.
Выслушав доклад, Елизавета презрительно фыркнула.
– Поскольку мои попытки найти мужа натыкаются на отказы и унижения, надеюсь, теперь вы понимаете, почему я предпочитаю оставаться незамужней.
Но французы предприняли новый ход. Через два дня Екатерина Медичи, не меньше Елизаветы заинтересованная в союзе их стран, предложила в женихи своего самого младшего сына Франциска, герцога Алансонского.
– Он отличается большей терпимостью в религиозных вопросах! – сообщил обрадованный Бёрли. Чувствовалось, государственный секретарь снова воспылал надеждой. – Этот брак в десять тысяч раз лучше прежнего. Герцог Алансонский дружественно относится к французским протестантам. Он гораздо покладистее своего брата. И куда умереннее. Во всем.
– Его шансы стать французским королем близки к нулю, поэтому он смог бы обосноваться в Англии, – подхватил граф Сассекский.
– И от него можно получить более здоровое потомство, – заметил Лестер.
От его слов Елизавету передернуло:
– Но ему всего семнадцать! И говорят, рост даже не юноши, а ребенка. А еще его кожа сильно обезображена оспой.
Глаза Елизаветы и Роберта встретились. Он сразу вспомнил про свою несчастную сестру Мэри. Наверное, упоминание об оспе было ответом на его слова о детях.
– Королева Катерина пишет, что у него густая борода и потому самые крупные шрамы не видны, – заверил Елизавету Бёрли. – Еще пишет, что он весьма подвижен и обладает завидной мужской прытью.
– Бог ему в помощь, – скорчив гримасу, произнес Роберт.
Елизавета от злости хватила кулаком по столу.
– Не смей говорить такие слова! – рявкнула она.
– Прошу прощения, ваше величество, – улыбнулся Роберт, кланяясь ей в пояс. – Это была всего лишь шутка.
– И очень глупая! Увы, любезные лорды, герцог Алансон слишком молод и мал ростом.
– Ваше величество, он одного роста с вами, – возразил Бёрли.
– Лучше скажи, одного роста с твоим внуком! – парировала Елизавета.
Сесил невольно улыбнулся. Его внуку было всего пять лет.
– При рождении герцога назвали Геркулесом. Но имя настолько не соответствовало его облику, что во избежание насмешек он, достигнув возраста конфирмации, стал Франциском.
Все засмеялись.
– И тем не менее, ваше величество, – невозмутимо продолжал Бёрли, – Уолсингем настойчиво просит нас продолжать переговоры о браке. Такую возможность нельзя упускать. Герцог Алансонский может стать прекрасным мужем для вашего величества.
Роберт наградил его сердитым взглядом.
1572
На Новый год Роберт сделал Елизавете диковинный подарок – часики, прикрепленные к золотому браслету. Сам браслет был усыпан драгоценными камнями. Придворные разевали рты, глядя на эту вещицу, ибо никогда не видели ничего подобного[3]. Однако сейчас, глядя на циферблат, королева вовсе не любовалась подарком. К этому времени должен был окончиться суд над герцогом Норфолкским. Каким-то будет приговор?
Наконец к ней вошел Бёрли. По его лицу Елизавета поняла все.
– Виновен, – прошептала она.
– И приговорен к смерти, определенной для изменников, – добавил Бёрли.
Елизавета знала: унизительной смерти Норфолк избежит. Как пэра, его не могли повесить, не могли привязать к конскому хвосту и волочить по земле. Четвертовать его тоже не могли. Как повелось, правители освобождали особ благородного происхождения от подобных ужасов. Но головы своей герцог все равно лишится, и Елизавете – его родственнице – предстояло подписать смертный приговор. Королеве вдруг стало понятно, какие чувства испытывал отец, когда подписывал приговор, обрекавший на кровавую смерть ее мать.
Она не могла на это решиться. От одной мысли о казни герцога Норфолкского Елизавету пробирала дрожь. Кошмарные сны, преследовавшие ее с самого детства, должны были стать явью. Росчерк ее пера поставит крест на жизни герцога.
– Он просил, чтобы меня назначили опекуном его детей, – сказал Бёрли.
– Да, конечно, – отрешенно произнесла Елизавета.
– Казнь состоится двадцать первого числа. Через пять дней.
– Нет.
– Нет? – удивился Сесил.
Подрывать основы правосудия недопустимо. Об этом даже не могло быть и речи.
– Он входит в число старших пэров королевства. В народе его любят.
– Ваше величество, а вот он бы не колеблясь обрек вас на смерть. Более выдающиеся люди шли на казнь за куда меньшие прегрешения.
– Это, мой дорогой Дух, я знаю и без тебя!
Сесил был потрясен и напуган своими словами:
– Моя королева, простите меня за бездумную фразу.
– Друг мой, мы давно знакомы, и я за тобой ни разу не замечала злого умысла. – Елизавета заставила себя улыбнуться. – Однако я против казни Норфолка.
– Ваше величество, умоляю, исполните свой долг. Пусть его участь послужит примером другим, а не то ваше милосердие они сочтут слабостью. Смерть Норфолка должна охладить пыл других потенциальных заговорщиков.
– Я подумаю, – пообещала Елизавета.
Сесил прекрасно знал истинный смысл всех ее «я подумаю».
Однако Елизавета действительно думала над участью герцога Норфолкского. Думать о чем-то другом она не могла. Эти мысли были с ней все время ее бодрствования. Она то собирала волю в кулак, готовясь исполнить свой долг, то в последнюю минуту отступала. Всякий раз, берясь за перо, Елизавета видела устланный соломой эшафот и опустившуюся на колени Анну Болейн. Она представляла себе весь ужас, испытываемый матерью в последние минуты жизни. Нет, не может она стать палачом Норфолка.
Королеву убеждали. От нее почти требовали казнить изменника. Бёрли, Роберт, все остальные советники. Здесь они проявляли редкое единодушие. Елизавета сопротивлялась и… тянула время. Назначенный срок казни давно миновал. Дни превратились в недели. Норфолк, по-прежнему содержащийся в Тауэре, недоумевал, почему он до сих пор не на плахе.
– Ваше величество всегда отличались милосердием, но оно приносило больше вреда, чем пользы, – пытался урезонить ее Бёрли. – Думаете, за попустительство изменникам подданные будут любить вас еще сильнее?