Фрейлины сообщили ему, что королева уже легла и просила ее не тревожить. Завтра им всем предстоит долгий, утомительный путь.
– В таком случае от моего имени пожелайте ей спокойной ночи, – пробормотал поникший Роберт.
Он как мог противился отчаянию. Надо что-то делать. Пока Елизавета еще здесь, надо что-то делать. Роберт бросился искать Гаскойна. Тот валялся на скамейке во внутреннем дворе и был изрядно пьян.
– Просыпайся! – Роберт схватил его за плечо и начал трясти. – Мне опять нужна твоя помощь. Причем срочно.
– Ч-что? – пробормотал поэт, с усилием открывая глаза. – А-а, это вы, лорд Лестер. Прошу прощения, я тут немного… задремал.
– Ты уже проснулся. Теперь мне надо, чтобы ты сунул голову в кадку с холодной водой и протрезвел. А потом сядешь и напишешь мне стихи.
– Стихи? – заморгал Гаскойн.
Он не очень понимал, день сейчас или ночь. Какие тут стихи? Он и пера в руках не удержит…
– Да. Возьмешь за основу свою пьесу. Дождь помешал доиграть ее до конца. Переделаешь концовку, чтобы завтра это можно было прочитать королеве перед отъездом. Поторапливайся! От этого многое зависит.
Роберт даже приплясывал вокруг скамейки – так он был возбужден.
Гаскойн широко зевнул. Ну и причуды у этой знати!
– Хорошо, ваша светлость. Сейчас займусь.
Поднявшись на нетвердые ноги, он побрел к себе, вспоминая, в какой восторг пришла леди Эссекс, когда он «по секрету» рассказал ей сюжет пьесы. Конечно, он не имел права раскрывать карты, но чего не сделаешь ради улыбки красивой женщины?
– Лорд Лестер, мне не хватает слов, чтобы поблагодарить тебя. Это были сказочные дни. Едва ли кто из королей видел нечто подобное, – сказала Елизавета.
Роберт застыл перед ней в глубоком поклоне. Вот и настал миг прощания. У него оставалась последняя карта. Последний шанс, на успех которого он не слишком рассчитывал. Боги и сегодня противились его замыслу. С самого утра лил дождь. Королева, закутавшись в голубой плащ, расшитый цветами, уселась на лошадь, и процессия двинулась в сторону Чартли. Пора! Роберт подал сигнал Гаскойну.
На выезде Елизавету ждал прощальный сюрприз. Когда она пересекала подъемный мост, из-за мокрых деревьев вдруг появилась странная фигура в наряде из золотистых листьев. Фигура назвалась Сильваном – богом лесов – и принялась декламировать стихи. Импровизируя, Гаскойн назвал дождь слезами богов, опечаленных отъездом Елизаветы, и стал униженно просить ее остаться. Королева из вежливости придержала лошадь, надеясь, что декламация не затянется. Но Сильван заявил о своей готовности бежать рядом с ее лошадью хоть двадцать миль подряд и продолжил чтение. Едва услышав имя Юноны – спасибо Летиции, рассказавшей сюжет вчерашней пьесы, – Елизавета решила проверить готовность лесного бога и пришпорила лошадь. Мокрый наряд Сильвана мешал ему бежать, но пока он старался изо всех сил, глотая воздух и торопливо произнося строфу за строфой. Сбившееся дыхание превращало его декламацию в скороговорку. Очень быстро Сильван отстал, не сумев пробежать и одной мили. Какие там двадцать! Прислонившись к дереву, посрамленный бог тяжело дышал, глядя на удалявшуюся королеву. Он еще продолжал бормотать стихи, пока не сообразил, что его никто уже не слышит.
Увидев лицо Гаскойна, Роберт сразу понял: Елизавета не пожелала внять словам Юноны. Все его мечты оказались втоптанными в грязь раскисшей дороги. Не помогли ни фейерверки, ни роскошные пиры, ни затейливые празднества, ни богатое убранство королевских покоев.
Отъезжающие придворные наперебой благодарили его, рассказывая о восторженных отзывах ее величества, однако для Роберта это означало полный провал. Другой такой возможности ему уже не представится… Он не хотел думать о том, сколько денег потратил впустую. Возможно, он будет разорен. Но больше всего Роберт злился на вчерашний дождь, помешавший доиграть пьесу. Если бы Елизавета увидела величественный финал…
Придав своему лицу подобающее выражение, Роберт позвал дворецкого и приказал навести в замке порядок. Потом оседлал лошадь и следом за королевской свитой отправился в Чартли, где, слава богу, его ждала Летиция…
1576–1577
Не выдержав сражения с дизентерией, умер граф Эссекский. Его тело лежало в Дублинском замке, ожидая погребения. Зная, что дни его сочтены, граф успел отомстить своей жене, которую считал неверной: он продиктовал письмо королеве, прося ее исполнить его последнюю волю и быть матерью его детям. Это была несомненная пощечина Летиции. Малолетние наследники знатных родов довольно часто становились подопечными королевского двора. Елизавета охотно исполнила просьбу Эссекса и поручила его сына Роберта заботам лорда Бёрли.
Вскоре придворные уже шептались о том, что даже в преддверии смерти граф Эссекский не послал за своей женой. Причиной того якобы стали непристойные сплетни о ней и графе Лестере. Между мужем Летиции и Робертом существовали крайне враждебные отношения. Ничего удивительного! Слыханное ли дело, чтобы рыцарь соблазнил жену другого рыцаря? Это было нарушением рыцарского кодекса чести. Эссекс не простил жене такого предательства и изменил завещание, чтобы лишить ее опеки над детьми. Не умри граф от злосчастной дизентерии, они бы с Лестером стали смертельными врагами. Менее чем за два месяца до смерти Эссекса у него с Робертом произошла бурная ссора. Ходили слухи, будто граф умер вовсе не из-за дизентерии, а его отравили, подмешав в вино яд. Было нетрудно догадаться, кому приписывали роль отравителя!
До Елизаветы эти слухи не доходили. Она была предельно занята государственными делами, стараясь сохранить хрупкое равновесие сил между Францией и Испанией и продолжая дурачить французов обещаниями выйти за герцога Алансонского. Роберт умолял отпустить его на войну – сражаться на стороне восставших голландцев. Они сплотились вокруг нового предводителя – Вильгельма Оранского – и вели ожесточенную борьбу против испанского владычества. На все его просьбы Елизавета отвечала твердым «нет». Во-первых, на этой войне Роберт мог погибнуть, а во-вторых, она боялась провоцировать короля Филиппа.
– Я вообще удивлена, что тебя потянуло на войну, – сказала она после своего очередного отказа. – Когда в последний раз ты воевал? Если мне не изменяет память, лет двадцать пять назад. Посмотри на себя! Старик стариком. Может, ты не замечаешь своего нездорового румянца? А внушительного живота тоже не замечаешь? Жизнь в роскоши явно пошла тебе во вред.
Роберта передернуло. Слова Елизаветы больно его задели. Иногда она умела быть на редкость жестокой. Он и сам понимал, что постарел и подрастерял силы, которые в юности не знал куда девать. Однако он и сейчас мог удовлетворить женщину. И командовать армией тоже мог. Роберту отчаянно хотелось снова оказаться на поле боя, показав себя защитником протестантской веры. Выпад Елизаветы он принял молча, чтобы не получить новую порцию язвительных замечаний. Временами язык у королевы был очень колючим. Когда же раздражение прошло, Роберт впал в глубокую меланхолию.
Вспоминая тот разговор позже, он нехотя признавал правоту Елизаветы: здоровье было уже не то, что раньше. Роберт начал уставать. Силы словно куда-то уходили. Ощущение, что он стареет, вползло как-то незаметно и так же незаметно разрослось, став печальной истиной.
– Тебе нужно заняться своим здоровьем! – объявила Елизавета. За раздраженным тоном скрывалось беспокойство.
– Ты права, Бесс. Я собираюсь поехать в Бакстон, на воды.
– Худеть тебе надо, вот что, – с немилосердной откровенностью сказала она. – Посмотри на меня. За все годы моего правления я ничуть не растолстела. Недавно решила примерить платье, в котором короновалась. Влезла в него без труда.
– Вашему величеству Господь даровал вечную молодость, – ответил Роберт, не желая замечать ее ужасного рыжего парика, слоя белил на лице и морщин, против которых были бессильны все ее пудры и помады.
– Это потому, что я не чревоугодничаю. Мне подают два десятка разных кушаний, но я беру лишь пять. Обычно – дичь или курятину. А ты, Робин, за столом просто обжираешься. Сама видела. Так что лекарство у тебя в руках!
Он терпеливо выслушал упреки и не стал говорить, что у каждого человека своя телесная конституция. Елизавете повезло: от обилия съедаемых пирожных и леденцов она не толстела, зато испортила себе почти все зубы. И потом, ею двигала искренняя забота о его здоровье. В июне Роберт отправился на север. Ехал медленно, поскольку быстрая езда теперь тоже сказывалась на его самочувствии. В Чатсворте он на пару дней остановился в доме графа и графини Шрусбери, где получил шутливое письмо от Елизаветы. Королева предписывала ему соблюдать диету, ограничивая себя двумя унциями мяса в день. На вино тоже не налегать, выпивая лишь двадцатую часть пинты. В дни церковных праздников его трапеза должна быть еще скромнее: крылышко крапивника на обед и лапка на ужин. Читая ее советы, Роберт улыбался. Письмо Елизаветы заметно улучшило ему настроение.
Суровая леди Шрусбери познакомила Роберта с подопечной своего мужа – Марией Стюарт. Он впервые своими глазами увидел знаменитую Марию – возмутительницу спокойствия и подстрекательницу к бунтам. Перед ним стояла высокая, ширококостная, темноглазая женщина, брюнетка с вьющимися волосами, вытянутым лицом и носом неправильной формы. Роберт не увидел в ней никакой красоты. И почему мужчины считали ее красивой? Почему она находила таких горячих сторонников среди врагов Елизаветы? Роберт не почувствовал в ней ни капли обаяния. Он знал, что потом Елизавета будет придирчиво расспрашивать о своей «дорогой сестре», и сейчас пытался найти хотя бы мелкую причину для зависти. Ее не было.
Мария держалась с ним весьма любезно. Показывала свои искусные вышивки. Роберту понравилась мелодичность ее голоса, но никак не тема разговора. Мария горестно жаловалась на свое продолжающееся заточение. Роберт сдержанно посочувствовал и облегченно вдохнул, когда Мария, сославшись на усталость, простилась с ним.
Роберт подробно описал их встречу и отправил Бёрли. Тот был заинтригован.
– Мне бы надо самому взглянуть на эту особу, – заявил он.
Елизавета фыркнула.
– Нет, мой завистливый Дух! – возразила она. – Я не раз слышала, как ее красота и порочность заставляли умнейших мужчин совершать непростительные глупости.
– Но, ваше величество…
– Нет, Уильям! – отрезала она и тут же захихикала.
Елизавета представила, как ее добропорядочный лорд-казначей, строгий в вопросах морали, окажется соблазненным Марией Стюарт.
1578
К существующим опасениям Елизаветы и ее министров добавилось новое. Они узнали, что король Филипп строит армаду – громадный флот. Согласно донесениям шпионов, это являлось подготовкой к «английскому предприятию», как у испанцев именовалось вторжение в Англию.
С тех пор как папа римский отлучил ее от церкви, Елизавета предчувствовала войну с Испанией. Ее предчувствия сбывались. Куда ни глянь, везде враждебные Англии государства. Единственной надеждой оставался союз с беспокойной Францией. Пугало королеву и близкое соседство с Нидерландами, где находилась хорошо обученная армия герцога Альбы. Бывший герцог Алансонский, ставший после коронации своего брата Генриха Третьего герцогом Анжуйским, позволял себе вмешиваться во внутренние дела Нидерландов. Эта юношеская прыть могла дорого стоить и Франции, и Англии.
– Ваше величество, герцог действует на свой страх и риск, – пояснил Елизавете Бёрли. – Французское правительство его в этом не поддерживает.
– Пусть мутит воду в Нидерландах, добавляя головной боли Альбе. Хоть в этом от него польза, – хмурясь, сказала Елизавета. – Нам это на руку. Нужно возобновить переговоры о браке.
Советники изумленно смотрели на королеву. Ей было почти сорок пять лет. Уже не тот возраст, чтобы рожать детей. Однако Елизавета и сейчас оставалась завидной партией для брака. Она вела себя так, словно и впрямь была королевой красоты, как ее называли поэты. Разница в возрасте между ней и герцогом никуда не делась. Те же двадцать два года. Захочет ли повзрослевший герцог жениться на стареющей Гебе, чья чаша с амброзией давно утратила свою свежесть?
Ко всеобщему удивлению, новоявленный герцог Анжуйский их опередил. Свой малый рост он компенсировал ненасытным честолюбием. Несмотря на все усилия, нидерландские авантюры не принесли ему славы, и потому английская корона виделась герцогу желанной добычей. С помощью Елизаветы и при ее поддержке он непременно прославится и приобретет политический вес. Этот вопрос еще не успели обсудить в Тайном совете, а герцог Анжуйский уже прислал королеве письмо, уверяя ее в своей преданности и желая, чтобы она руководила всеми его действиями. Герцог признавался: он сам удивлен, что после двухлетнего молчания вдруг открыл для себя «чудо ее существования», и нижайше умолял возобновить переговоры об их браке.
И все завертелось снова. Елизавета улыбалась, читая его цветистое, густо сдобренное лестью послание. Как давно она не играла в брачную игру. Королева чувствовала себя помолодевшей. Рано кое-кто пытается записать ее в старухи. Елизавете было легко и весело. Она заказала себе три новых платья с очень глубоким вырезом – пусть Роберт попробует сказать хоть слово! – и шесть ниток жемчуга.
Теперь государственным секретарем был Уолсингем, отозванный из Франции. Он не поверил в искренность намерений герцога Анжуйского и даже посмел сказать, что молодой проходимец обманывает ее:
– Ваше величество, он коварен и распутен, как весь его род. Вы только вспомните, кто у него мать! Он убаюкает вас сладкими речами, чтобы потом отправиться с армией в Нидерланды, а вы бы и пикнуть не смели.
Эти слова разозлили Елизавету. Что значит «пикнуть не смела»? Королева заковыристо выругалась и, подчеркнуто игнорируя Уолсингема, повернулась к Роберту:
– Любезный лорд Лестер, прошу тебя, растолкуй господину государственному секретарю, что меня ничуть не удивляет вновь вспыхнувшая любовь герцога ко мне. Он и в Нидерланды отправился лишь затем, чтобы показать мне свою смелость.
– Вы слышали, Фрэнсис? – стараясь не рассмеяться, повернулся Роберт к Уолсингему.
Елизавета прогуливалась по дворцовому саду с испанским послом Мендосой. Ей казалось, что она говорит вполне убедительно, заверяя его, что по-прежнему остается другом Испании. Королева добавила, что и Марию Стюарт ей по-человечески жаль. Последнее было сказано с определенным расчетом. Филипп, естественно, поддерживал Марию. Вторгнувшись в Англию, он бы первым делом освободил и возвел на престол эту коварную католичку.
На обратном пути, уже перед самым дворцом, кто-то бросил из-за кустов бумажку. Королева замерла. Она все время боялась пасть от руки подосланного убийцы. Но, кроме ножа и кинжала, существовали скрытые и более изощренные способы убийства. Елизавета слышала рассказы о семействе Борджиа. Те нередко расправлялись со своими врагами, подбрасывая отравленные письма и перчатки, коснувшись которых человек умирал мучительной смертью…
Она не успела предупредить посла. Мендоса нагнулся, поднял бумажку, и Елизавета увидела знакомую печать лорда Лестера. Поклонившись, испанец подал ей письмо. Елизавета отпустила его, даже не поблагодарив, так как была немало озадачена. Почему письмо Роберта подбросили, словно он скрывающийся заговорщик? Сейчас он находился у себя в поместье. Уезжая, говорил, что неважно себя чувствует. А вдруг он умирает? Может, это просьба срочно приехать?
Дрожащими пальцами Елизавета сломала печать, развернула лист и узнала почерк Роберта: «Прости, что посылаю тебе это письмо столь экстравагантным образом, но я не знаю, как еще сообщить тебе то, о чем напишу ниже. Мое здоровье слабеет, что вынуждает всерьез задуматься о будущем и в первую очередь о наследнике. Умоляю простить меня, но я не хочу, чтобы ты обо всем узнала из сплетен. Потому сообщаю сам: я женился на леди Эссекс и она ждет от меня ребенка».
Это был жесточайший удар. Наверное, даже весть о вторжении испанцев не повергла бы Елизавету в такой шок. Она не могла поверить. Они столько лет любили друг друга. И вдруг он бросает ее, любовь своей юности… наконец, свою королеву… ради какой-то потаскухи, на которой он еще и женится! Это предательство. Непростительное предательство. А сообщать столь гнусную новость письмом – поступок труса. Настоящий мужчина пришел бы к ней и, глядя в глаза, объяснил бы причину своего вероломства. Мало того, теперь он вдруг пожелал увидеть «свою Бесс» и просил приехать к нему, поскольку болезнь загнала его в постель. Уж написал бы, что на супружеское ложе! А ведь знал, мерзавец, чем ее пронять. Болезнь всегда вызывала в ней сочувствие… Но только не в этот раз. Больше он вообще ее не увидит: вместе с его «законной супругой» их бросят в Тауэр. Эта тварь Летиция, видите ли, ждет от него ребенка. Как он посмел?
Елизавета брела, словно во сне. Оказавшись в своих покоях, выгнала всех фрейлин и, оставшись одна, принялась расхаживать взад-вперед, перечитывая письмо Роберта. Зачем? Она и сама не знала зачем. Было никак не смириться, что она потеряла Роберта и он теперь с другой. Это напоминало кошмар наяву. Сейчас наваждение пройдет, и… Неужели он не знает, как она его любила? Елизавета и сейчас еще была не в силах его возненавидеть. А вот этой суке Летиции она бы выцарапала глаза и оставила шрамы на лице, чтобы Роберт ужаснулся и спровадил законную жену куда-нибудь в глушь. Потом Елизавета представила их в постели, предающихся наслаждениям, и закричала, как раненый зверь. Потом упала на пол и зарыдала. Каталась по полу, колотя себя в грудь.
Прошло не менее часа, прежде чем Елизавете удалось успокоиться. Жар ее гнева немного ослаб, но содеянное Робином по-прежнему казалось чудовищным преступлением. Он просил его навестить? Хорошо, она отправится немедленно. Пусть увидит, сколько боли и страданий он причинил ей своим браком. Пусть поймет, что прежних отношений между ними уже не вернуть.