Парень махнул Арчи — и тот наклонился в мою сторону и постучал в стекло. Голос его звучал приглушенно:
— Поехали, дорогая!
— Эй! — крикнул мне парень в макинтоше. — Скажи папаше, чтобы выезжал.
Родители притворились, будто этого не слышали. Генри посмотрел на меня. Он улыбался.
* * *Когда мы ехали домой, Арчи казался мне таким же старым, каким он был в глазах моего брата, поэтому я всю дорогу смотрела в окно.
Арчи чувствовал, что дело плохо, но, видимо, старался убедить себя, что сделал все возможное и от него ничего больше не зависит.
Когда мы свернули на вест-сайдское шоссе, переулки сузились. На заднем борту грузовика, ехавшего перед нами, светилась стрелка, у которой отсутствовал наконечник.
— Похоже на дефис, — заметила я.
Арчи улыбнулся.
— Знак опасности, — сказал он. — Впереди сложные словосочетания.
* * *Той ночью Арчи рассказал мне о своей подруге, которая покончила с собой. Я знала, что он говорит правду, и это было худшее из того, что когда-либо случалось с ним… История не была похожа ни на одну из тех, которые он мне рассказывал раньше. Он не приукрашивал деталей и ничего не пытался скрыть. А закончив, добавил:
— Пожалуйста, никому это не рассказывай.
— Хорошо, — ответила я, — никому не расскажу.
* * *Я слышала, как Арчи говорил по телефону в своем кабинете. Голос его был тихим, а тон доверительным. Закончив разговор, он пришел ко мне на кухню.
— Мать Элизабет в городе, — объявил он. — Она хочет с тобой встретиться.
— Замечательно, — отозвалась я.
Он продолжал, словно и не слышал меня:
— Знаешь, что она сказала, когда я сообщил, что собираюсь жениться на тебе? «Хорошо, старина. Любовь — это реальная преграда на пути недоверия».
— Я слышала, как ты разговаривал с ней.
— Джейн, — молвил он и рассказал, что не позволял себе даже взглянуть на другую женщину с тех пор, как встретил меня. Потом его голос изменился: — Ты не могла бы сказать о себе то же самое.
— О чем это ты?
— О той ночи, когда ты обнаружила Джейми в своей квартире. О твоем последнем сношении с ним.
Я так и застыла на месте.
— Именно это я и имел в виду, — сказал он.
* * *Арчи не пожелал больше разговаривать со мной. Он спал в комнате для гостей и, когда я проснулась, уже ушел.
На работе я ничего не соображала.
Я позвонила Софи.
— Порви с ним, — решительно посоветовала она и тут же напомнила мне, что я ревновала его к женщинам, которых он не видел уже тридцать лет.
— Тут совсем другое дело, — сказала я. — Есть женщина, с которой он регулярно вступал в интимную связь.
— Для него это не имеет значения, — отрезала она.
* * *Я принесла домой креветок, хлеб и букетик цветов. В прихожей было темно.
— Милый! — позвала я.
И подумала: он, наверное, наверху с матерью Элизабет.
Все еще держа в руках продуктовый пакет, я пошла наверх. Дверь спальни была закрыта. Я открыла ее. Там было темно и пусто.
Я увидела свет, пробивавшийся из-под двери кабинета. И тут же почувствовала запах сигаретного дыма.
Он сидел за письменным столом в футболке, трусах и тапочках. И не обернулся на звук моих шагов.
— Милый… — начала я и увидела на столе бокал для мартини.
У меня перехватило дыхание.
Я уставилась на бокал, и все остальное поплыло и затуманилось у меня перед глазами. Остались только бокал и я. Бокал был большой и изящный.
А внутренний голос сказал: «Дома из таких бокалов не пьют».
Возможно, он просто достал его, чтобы полюбоваться.
Или предавался таким образом воспоминаниям.
Я не знала, что и подумать.
Он повернулся на вертящемся стуле, и я увидела его глаза. Он искоса глянул на меня, и это был его голос, но я его не узнала, когда он спросил:
— Что ты тут разглядываешь?
* * *Неделю спустя я упаковала свои вещи.
Потом поднялась в его кабинет.
Он, не оборачиваясь, проговорил:
— Ты что-то сделала не так. А наказываешь за это меня.
— Слушай, — сказала я, и голос у меня был тонкий и неестественный. — Причина моего ухода — пьянство.
— Бог мой! — вздохнул он. — Разве это причина?..
Я поняла, что ждала лишь его разрешения уйти.
* * *Арчи звонил мне иногда поздними вечерами. В его голосе я угадывала алкоголь. Через некоторое время я перестала отвечать на звонки и поручила это автоответчику.
Однажды ночью я все же сняла трубку.
Арчи сказал, что покончит с собой, и я поехала на такси к нему.
Дверь была открыта, везде горел свет. Он был наверху, в своем кабинете.
— А, привет! — сказал он и улыбнулся.
Я сказала, что он не похож на человека, который хочет совершить самоубийство.
— Я выражался фигурально, — ответил он. — Послушай вот это.
Он взял рукописную страницу и начал читать.
Мне хватило минуты, чтобы понять, что он читает собственную прозу. Это был роман. Начинался он с описания вечеринки в Центральном Западном парке.
Закончив читать, он сказал:
— Вот видишь!
— Что я должна видеть?
— Тот, за кого ты меня принимаешь, не мог бы это написать.
— Я никогда ничего подобного не говорила.
Он промолвил:
— Люди всю жизнь стремятся к такому счастью, какое есть у нас.
* * *Меня вызвал к себе директор издательства. Он сказал, что получил от Арчи Нокса рукопись его романа для эксклюзивного издания.
— Арчи никогда мне не нравился, — добавил он. — Так же, как и я ему.
Я кивнула и промолчала.
— Он продает нам свою рукопись при условии, что редактировать ее будете вы.
Я не шелохнулась.
— Просмотрите ее, — предложил он. — Это легкое чтение.
Он протянул мне рукопись.
— Вам не придется менять ни единого слова.
— Нет, я ее не возьму.
Он впервые поднял на меня взгляд.
— Я понимаю вас.
* * *Я прочитала книгу сразу же, как только она вышла в С. Ее читали все. Она была напечатана летом, и когда я прохаживалась по берегу, я видела, как люди ее читают.
В магазинах я все еще нахожу эту книжку в бумажном переплете. Я открываю ее на странице для посвящений, чтобы взглянуть на свое имя. Иногда я открываю первую страницу и вспоминаю ночь, когда он прочел ее мне, после чего, откинувшись на стуле, сказал: «Вот видишь!»
Написано гладко. Я действительно не изменила бы ни единого слова. Да и в основе своей она правдива. Если не считать того, что герой бросает пить, а девочка взрослеет. На последней странице они вступают в брак — прекрасный финал для любовной истории.
САМЫЙ ЛУЧШИЙ СВЕТ
Невесть откуда внезапно возникает мой сын Барни. Я завариваю на кухне мятный чай и подпеваю звучащей по радио арии, как вдруг слышу зуммер переговорного устройства. Барни говорит голосом восьмилетнего мальчишки: «Мама, открой. Это я». Я даю ответный сигнал, открываю дверь и выхожу на лестничную площадку. Он уже на третьем этаже, в неясном свете я вижу его джинсы и футболку. Как обычно, он привез с собой женщину.
Барни тридцать четыре года, но выглядит он на двадцать один. Он невысок и мускулист, у него смуглая кожа и крупный нос. Только мельком я вижу его лицо, и тут же он стискивает меня в объятиях. Я восклицаю:
— Как ты здесь оказался? Не могу поверить, что это ты!
Он берет за руку свою подружку и с преувеличенно британским произношением говорит ей:
— Познакомься с моей благочестивой матушкой.
— Можешь звать меня Ниной, — предлагаю я.
— Здравствуйте, — говорит она и пожимает мне руку. — Я Лорел.
Она выше его ростом и красива. Ее русые волосы заплетены в косу.
Барни живет в Чикаго, и я жду, чтобы он рассказал, что он делает в Нью-Йорке и почему так неожиданно объявился, но тут Лорел продолжает:
— Надеюсь, мы не помешали вам своим вторжением.
— Не глупи! — одергивает ее Барни.
Я даю ему шлепок.
Потом веду их на террасу, смахиваю листья с табуреток и со стола и возвращаюсь за чаем. Кричу из кухни:
— Вы голодны?
Барни за обоих отвечает: нет. Тем лучше — у меня в холодильнике только сельдерей и йогурт.
На террасе Барни и Лорел сидят, тесно прижавшись друг к другу; он обнимает ее за плечи, поглаживает шею.
Лорел сидит на стуле прямо, как балерина. Она кладет в чашку две ложки сахара с верхом, смущенно улыбается и наливает чай Барни.
— Надолго вы приехали? — спрашиваю я.
Барни отвечает, что завтра они собираются к родителям Лорел в Вудс-Хоул. Они морские биологи.
— Семья ученых, — поясняет он.
Теперь я вспоминаю, что как-то Барни рассказывал мне о женщине, которая работает в лаборатории. Тогда я не придала его словам значения. После развода у него всегда были подружки. Все у него окутано тайной, и когда через несколько месяцев я спросила, как дела, он ответил невнятно и раздраженно.
Я спрашиваю:
— Ты ученая, Лорел?
Она кивает.
— Я рассказывал тебе, — вмешивается Барни. — Она энтомолог.
Лорел добавляет:
— Я изучаю жуков.
Она смотрит вокруг — на деревья, которые все еще в цвету. Солнечный свет проникает сквозь листву и бросает на кирпичный пол теплые пятна.
— Здесь так славно, — говорит она. — Я не видела еще такой квартиры в Нью-Йорке.
Я объясняю ей, что Гринвич-Виллидж не такой, как остальные районы города.
— Это Нью-Йорк в миниатюре, — говорю я.
Когда она спрашивает о табличке «Продается», висящей на этом доме, я рассказываю ей о его владельце, который пытается выкупить арендные взносы у меня и у соседки сверху.
— А как поживает прелестная мисс Рита? — спрашивает Барни.
— Она умерла два года назад. Ей было уже лет девяносто.
— Она была сущим ребенком, — поясняет он Лорел.
— Она была писательницей, — говорю я, глядя на сына.
— А кто теперь живет наверху?
— Ее племянница Джейн.
— Я не смогу жить здесь снова, — говорит Барни. И поет: «Получил я акции земельные в Нью-Йорке».
Я спрашиваю, заходил ли он в Кингстон-Майнз, в блюз-клуб[13], где он время от времени играл на саксофоне.
— Я числился у них в штате, — роняет он, и мне становится ясно, что он не хочет говорить об этом.
Он откидывается назад и обрывает с герани сухие листья.
— Так как, Нина, насчет званого обеда? — спрашивает Барни.
— То есть?
— Великолепная задумка. Я позову на обед кое-каких подозрительных личностей, — говорит он, имея в виду своих сестер.
Он берет на кухне телефон и выносит к нам. Затем вызывает ресторан и просит:
— Изабель, пожалуйста… Скажите, что ее спрашивает Джерри Тинкайд.
Эти имя и фамилия мне знакомы — я сразу вспоминаю замурзанного дружка Изабель из седьмого класса. Барни придает своему голосу грубые интонации и говорит:
— Малышка, нам нужно встретиться…
Он держит трубку поодаль, чтобы мы услышали смех Изабель. Барни кривляется, болтая с ней, но хочет развеселить и нас. Он поет: «Я построю лестницу в рай» и дальше мычит без слов и марширует, танцует с веткой вместо тросточки. Барни привык быть в центре внимания.
Повесив трубку, он звонит П. К. в ее офис. Она самый молодой адвокат по защите гражданских прав. С ней Барни становится серьезным.
— Эй, Орешек! — говорит он, улыбаясь при этом Лорел, и уходит с аппаратом в комнату.
Я остаюсь на террасе с Лорел. Возникает долгая пауза. Потом она заводит разговор о снятом мною документальном фильме о привратниках. Барни показывал ей этот фильм, и Лорел говорит, кто из швейцаров ей особенно понравился. Она пристально смотрит на меня, когда я говорю, и слушает очень внимательно.
Барни возвращается и останавливается за стулом Лорел.
— Мы поговорили с П. К., Изабель и ее красавчиком… как же его?
— Кажется, Джанкарло, — припоминаю я.
— Точно! — восклицает он.
— А П. К. приведет Роджера?
— Роджер сдан в архив, — говорит Барни, нежно касаясь шеи и щек Лорел. — Жучок, тебе не хочется соснуть?
Он целует ее в затылок, и мне приходит в голову, что я не видела его таким ласковым с тех пор, как он расстался со своей женой Жюли.
Я говорю Барни, что они могут пожить в моей комнате.
Я делаю там уборку, достаю полотенца, а Лорел помогает застелить кровать свежими простынями. Барни говорит:
— Сейчас я буду убаюкивать ее песнями.
Я возвращаюсь на террасу и начинаю составлять список покупок для вечеринки. Когда Барни выходит из спальни, он не присаживается рядом, а прислоняется к стене.
Мне хочется спросить о Жюли, но я не решаюсь. В присутствии Лорел, отдыхающей в моей комнате, я чувствую себя не в своей тарелке. Жюли была частью нашей семьи, а это так просто не забывается. Наконец я не выдерживаю:
— Ты виделся с Жюли?
— Да. — Он улыбается нахальной улыбкой испорченного мальчишки.
— Как она?
— Прекрасно.
На мой вопросительный взгляд он отвечает:
— В четверг мы обедали вместе: я, Лорел и Жюли.
Теперь он серьезен, о чем-то задумался. Потом спрашивает:
— Как отец?
Барни никогда не интересовался отцом.
Я переспрашиваю:
— Отец?
— Ну да!
Я рассказываю ему, что отец сейчас выставляется в новой галерее. В очень хорошей.
Спрашиваю, не хочет ли он взглянуть на пригласительный билет, и Барни опять отвечает:
— Ну да!
Я беру с подноса для почты изящный пригласительный билет, на котором изображены три крошечных репродукции с картин Бена, и передаю Барни со словами:
— Выставка открывается в следующую пятницу.
Барни рассматривает пригласительный билет:
— Может, и схожу. Там видно будет.
Он сидит напротив, я заканчиваю список.
— Покупками займусь я, — заявляет он.
Я спрашиваю:
— Во что ты превратил моего сына?
Он улыбается.
— Не понимаю, о чем ты.
* * *П. К. приходит раньше всех. Она прямо с работы, на ней строгий костюм, в руках солидный портфель. П. К. — низенькая толстушка, но выглядит хорошенькой, с нежными чертами ребенка. От подъема по лестнице ее лицо раскраснелось, в глазах — ожидание. Она целует меня и шепчет: «Жюли здесь?»
Я говорю «нет», и она вздыхает.
— Жюли вроде бы сказала «мы». Не понимаю. — На ее лице появляется выражение задумчивости. — Глупо как-то.
— Он приехал с Лорел, — говорю я. — Она очень славная.
— Прекрасная, — отвечает П. К. без всякого энтузиазма. — А где он сам?
— В винном магазине.
Из спальни появляется Лорел, она только что встала.
— Привет! — говорит она.
Мы с П. К. идем на кухню, где она снимает туфли и чулки и надевает мою черную футболку, которая отлично гармонирует с ее плиссированной юбкой.
— Прикольно, — говорит она сама себе.
Я поручаю ей делать салат.
Лорел присоединяется к нам. Теперь она проснулась окончательно, и ее распущенные волосы льются по плечам.
— Чем могу помочь? — спрашивает она, и П. К. поручает ей резать латук.
Барни возвращается из винного магазина. Увидев П. К., он опускает сумки на пороге гостиной и обнимает ее.
— Здорово, советник, — говорит он, поглаживая ее по спине.
Потом идет в столовую и включает радио. Звучит фантазия Глэдис Найт[14] на тему песни «Heard it Through the Grapevine». Мы начинаем пританцовывать, напевая: «Догадайся, что я знаю». И тут приходят Изабель и Джанкарло.
Изабель слывет в нашей семье первой красавицей. В этот вечер на ней мотоциклетные сапоги, в которых она кажется еще выше ростом.
— Общий привет! — говорит она, обнимая Барни, и представляет всем Джанкарло.
У него квадратная челюсть и длинные черные волосы, он очень красив — совершенно в итальянском духе.
Когда Барни представляет им Лорел, Изабель впадает в игривое настроение. Она изображает из себя жеманную кошечку, каковой отнюдь не является.
Для нее и Джанкарло не хватает места на кухне, поэтому они несут свою выпивку в гостиную. Я предлагаю П. К. составить им компанию, но она говорит: «Барни, иди к ним!»
Мы все собираемся в гостиной — пить коктейли. Я сижу на скамеечке для ног, а Барни, наклонясь ко мне, шепчет на ухо: «Они подружились», имея в виду П. К. и Лорел. Он целует меня в голову и поднимается.
— Ребята, — говорит Изабель, — у меня сюрприз. — Она оборачивается к Лорел и спрашивает: — Барни рассказывал тебе о водяной мельнице?
— Немного.
— Мы с Барни проводили там детские годы. Это была кооперативная ферма. — И поясняет для Джанкарло: — Comunista. — Затем описывает яблоневый сад, соседей, рассказывает, как мы переплывали реку, чтобы послушать народные концерты.
П. К. — вся внимание. Она тоскует по тем счастливым дням, и я ее понимаю.
Джанкарло засматривается на Изабель, изучая ее лицо: то ли он в нее безумно влюблен, то ли плохо понимает по-английски.
— Переходи сразу к охоте, Из, — говорит Барни.
— Нет, — возражает П. К., — продолжай!
Изабель переводит взгляд с меня на Барни, потом на П. К. и снова предается воспоминаниям.
— Мы с папашей ездили туда в прошлое воскресенье. — Она на минуту замолкает. — Помнишь, нам сказали, что там все сравняли с землей?
Барни кивает.
— Так-то оно так, — продолжает она, — да не совсем. — И достает из сумочки фотографии. — Вуаля! — И раздает их нам.
На них изображена крохотная деревушка, которую Барни построил за нашим домом, если, конечно, можно назвать домом сторожку садовника. На краю лужайки он разбил огромную клумбу. Вокруг дома кипело строительство. Барни умудрился расположить к себе строительных рабочих, и они то и дело что-нибудь давали ему для его деревни. Он раздобыл шифер для крыш, металл для мостов и голубое стекло для плавательных бассейнов. Сделал холмы, долины и даже реку и построил дюжину домиков размером с кирпич из своего «секретного строительного материала» — смеси цемента и гравия.