Скунс тем временем вслепую прыгал из стороны в сторону, натыкаясь то на кочку, то на пенек, то на камень. Всем было до слез его жалко.
Сэм терпеливо ждал на крыше, свесив палку с петлей. Он был похож на рыбака, ожидающего клева. Когда скунс оказался около столовой, Сэм быстро нагнулся, накинул петлю на банку и резко рванул. Петля затянулась, и банка соскочила с головы скунса. Зверек от неожиданности подпрыгнул, окатил зазевавшегося мистера Брикля струей вонючей жидкости и задал стрекоча в лес. Мистер Брикль отпрянул назад, оступился и рухнул на землю. Мальчишки, зажав носы, прыгали вокруг него. Мистер Брикль отряхиваясь, поднялся на ноги. Все вокруг здорово воняло скунсом. Он в том числе.
— Поздравляю, Сэм! — кряхтя, сказал мистер Брикль. — Благодаря тебе лесной зверь свободен, а наш лагерь пропитан ароматами дикой природы. Не сомневаюсь, что сей благоуханный эпизод надолго сохранится в нашей памяти. Такое не скоро забудешь.
— Ко-хо! — протрубил Луи. По озеру прокатилось эхо.
В воздухе стоял густой мускусный запах. Мальчишки прыгали на берегу, зажав носы. Некоторые хватались за животы, прикидываясь, будто им вот-вот станет плохо. Мистер Брикль объявил, что пора купаться.
— Вода смоет запах, — пробормотал он, направляясь к своему домику переодеваться.
Каждый день после обеда мальчишки расходились по палаткам на тихий час. Одни читали, другие писали домой, притворяясь, что их в лагере плохо кормят. Остальные просто валялись на койках и болтали. Однажды в тихий час мальчики из палатки, где жил Эпплгейт, принялись его дразнить. Уж больно чудное у него имя.[3]
— Эй ты, Эпплгейт Скиннер! — крикнул один. — Откуда у тебя такое дурацкое имя?
— Так меня мама с папой назвали, — ответил Эпплгейт.
— А знаете, как его по-взаправдашнему зовут? — расхохотался другой мальчишка. — Эпплгейт Кислый. Эй ты, кислятина-вырви глаз!
Дразнилка так понравилась, что все в палатке тут же ее подхватили.
— А ну-ка, потише! — прикрикнул дежурный.
— По-моему, не смешно, — буркнул Эпплгейт.
— И впрямь, какой же он Кислый? — давясь от смеха, прошептал третий мальчишка. — Он Червивый. Эпплгейт Червивый — фу-у, гадость!
Новое предложение было встречено дружным взрывом хохота.
— Да тише вы! — разозлился дежурный. — Всю палатку разнесете. Оставьте Эпплгейта в покое.
— Да-да, оставьте его в покое, — прошептал кто-то, — а не то, гляди, сгниет и будет Гнилой Эпплгейт.
Мальчишки сунули под подушки головы, чтобы заглушить смех.
Эпплгейт и вовсе пал духом. Когда кончился тихий час, он пошел на пристань. Насмешек он не терпел, а потому решил расправиться с врагами. Никому ничего не сказав, он столкнул в воду каноэ и направился в нем через озеро к противоположному берегу. Ему предстояло преодолеть одну милю. Никто не заметил, как он отплыл.
Эпплгейту никак нельзя было уплывать на каноэ одному. Он не сдал зачет по плаванию; зачет по гребле на каноэ он тоже не сдал, — значит, он нарушил правила. Когда он выплыл на глубину, примерно в четверти мили от берега, подул сильный ветер. На озере поднялись волны. Управлять каноэ стало трудно, и Эпплгейт не на шутку перепугался. Внезапно в борт каноэ ударила волна, и оно закрутилось на месте. Эпплгейт изо всех сил работал веслом, но его рука соскользнула, и он потерял равновесие. Каноэ перевернулось, и Эпплгейт оказался в воде. Одежда быстро пропиталась водой и отяжелела. Ботинки тянули его ко дну, и ему едва удавалось держать над водой хотя бы голову. Вместо того, чтобы ухватиться за каноэ, он поплыл к берегу, что было сущим безумием. Ему в лицо ударила волна, и он наглотался воды.
— Помогите! — завопил он. — Спасите меня! Тону! Не вытащите — вашему же лагерю хуже будет! Помогите! Спасите!
Вожатые выбежали на берег, попрыгали в каноэ и лодки и устремились к тонущему мальчику. Один даже сбросил мокасины и сам поплыл к Эпплгейту. Мистер Брикль выскочил на пристань, взлетел на вышку, схватил мегафон и закричал:
— Держись за каноэ, Эпплгейт! Не бросай каноэ!
Но было поздно. Эпплгейтт барахтался в воде, быстро теряя силы. Он уже не сомневался, что скоро пойдет ко дну. Вода уже заливала легкие. Он понял, что недолго сможет держаться.
Впереди всех шла лодка Сэма Бивера. Сэм налегал на весла, не жалея сил. Но люди все равно были слишком далеко.
Когда по лагерю разнесся первый крик о помощи, Луи выходил из-за угла домика начальника лагеря. Он сразу заметил Эпплгейта и всей душой откликнулся на его зов.
«Долететь туда я не смогу, — пронеслось у него в голове, — у меня недавно выпали маховые перья. Но доплыть я смогу быстрее, чем эти лодки».
Сбросив на берег дощечку, мел и трубу, Луи кинулся в озеро и устремился вперед, отталкиваясь от воды сильными перепончатыми лапами и помогая себе крыльями. Даже летом, когда лебеди не могут летать, плавают они удивительно быстро. Мощные крылья Луи рассекали воздух. Его лапы так и мелькали между волн, словно он не плыл, а бежал по ним. В мгновение ока он оставил позади все лодки. Оказавшись рядом с Эпплгейтом, он быстро нырнул, просунул длинную шею между ног мальчика и выскочил на поверхность с Эпплгейтом на спине.
С берега и из лодок раздались громкие крики радости. Эпплгейт лежал у Луи на спине, вцепившись ему в шею. Спасение пришло в последнюю минуту. Еще немного, и он пошел бы ко дну.
— Слава Богу! Молодец, Луи! — кричал в мегафон мистер Бриклы — Лагерь «Кукускус» не забудет этот день! Спасено наше доброе имя! Нас по-прежнему будут называть безопасным лагерем!
Луи не обращал на крики никакого внимания. Он осторожно подплыл к лодке Сэма, который втащил Эпплгейта к себе и усадил на корму.
— Ну и вид у тебя был — верхом на лебеде! — усмехнулся Сэм. — Скажи спасибо, что жив остался. Тебе же запрещено плавать на каноэ!
Но Эпплгейт был слишком измучен и напуган, чтобы отвечать. Он только сидел, уставившись прямо перед собой, и, тяжело дыша, выплевывал воду.
Вечером того же дня, за ужином, мистер Брикль усадил Луи справа от себя, на почетное место. Когда все поели, он поднялся и произнес речь:
— Все мы видели, что произошло сегодня на озере. Эпплгейт Скиннер нарушил правила нашего лагеря, выплыл один на каноэ и перевернулся. Он уже тонул, когда лебедь Луи, стремительно обогнав все лодки, доплыл до него и вытащил из воды. Так Луи спас жизнь Эпплгейту. Встанем же и поблагодарим его за это!
Все мальчики и вожатые повскакали с мест. Они кричали «Спасибо!» и «Молодец, Луи!», хлопали в ладоши и колотили ложками по жестяным тарелкам. Потом все уселись на свои места. Луи чувствовал себя очень неловко.
— Ну, Эпплгейт, — обратился мистер Брикль к мальчику, — надеюсь, что твое чудесное спасение заставило тебя изменить отношение к птицам. Ведь когда ты приехал в лагерь, в самый первый день, ты заявил, что они тебе безразличны. Каковы же теперь твои чувства?
— Меня тошнит, — буркнул Эпплгейт. — Если бы вы чуть было не утонули, вас бы тоже тошнило. У меня еще полный живот озерной воды.
— Это понятно, но как насчет птиц? — напомнил мистер Брикль.
Эпплгейт задумался, а потом сказал:
— Ну, я, конечно, благодарен Луи за то, что он спас мне жизнь. И все-таки, птиц я не люблю:
— Как же так? — изумился мистер Брикль. — Невероятно! Птица спасает тебе жизнь, а ты после этого заявляешь, что птицы тебе безразличны! Что же ты имеешь против них?
— Ничего, — пожал плечами Эпплгейт. — Ровным счетом ничего. Я просто к ним равнодушен.
— Ну ладно, что с тобой делать, — вздохнул мистер Брикль. — Оставим все как есть. Но наш лагерь гордится Луи. Он у нас выдающийся вожатый — замечательный трубач, необычная птица, прекрасный пловец и верный друг. Он заслуживает медали. Я действительно намерен писать прошение о награждении Луи медалью «За спасение утопающих».
Сказано — сделано. Мистер Брикль написал письмо, и спустя несколько дней из Вашингтона приехал человек и привез медаль «За спасение утопающих», которую он в присутствии всего лагеря повесил на шею Луи рядом с дощечкой, мелом и трубой. Медаль была очень красивая. На ней были выгравированы слова:
ЛЕБЕДЮ ЛУИ ЗА ВЫДАЮЩЕЕСЯ МУЖЕСТВО, ПРОЯВЛЕННОЕ ПРИ СПАСЕНИИ С РИСКОМ ДЛЯ ЖИЗНИ ЭППЛГЕЙТА СКИННЕРА.
Луи снял дощечку и написал: «Благодарю за медаль. Это великая честь для меня».
А про себя подумал: «Пожалуй, груз становится тяжеловат для моей шеи. У меня уже и так труба, дощечка и мел, а теперь еще и медаль. Увешан, как рождественская елка. Надеюсь, что смогу летать, когда отрастут маховые перья».
Вечером, когда сгустились сумерки, Луи протрубил отбой. Еще никогда его труба не звучала так прекрасно. Человек, что привез медаль, заслушался его. Он с трудом верил своим глазам и ушам. Вернувшись в город, он рассказал об увиденном всем знакомым. Слава Луи росла; его имя стало известным. О лебеде, который умеет играть на трубе, заговорили повсюду.
13. Лето подходит к концу
У трубы есть три клапана. Когда музыкант играет, он нажимает на них пальцами.
Если нажимать на них в нужном порядке, можно извлечь все звуки нотного ряда. Луи часто смотрел на эти клапаны, но воспользоваться ими не мог. На каждой лапе у него было по три передних пальца, но, поскольку лебедь — птица водоплавающая, они были соединены перепонками. Перепонки мешали Луи нажимать на клапаны по очереди. К счастью, для позывных клапаны не требовались, потому что мелодии позывных состоят только из нот, «до», «ми» и «соль», которые трубач может сыграть, не пользуясь клапанами.
«Ах, если бы я только мог нажимать на эти клапаны! — вздыхал про себя Луи. — Я стал бы играть настоящую музыку, а не позывные. Я смог бы играть джаз, кантри-и-вестерн, рок… Я смог бы играть великую музыку Баха, Бетховена, Моцарта, Сибелиуса, Гершвина, Ирвинга Берлина, Брамса — все-все. Я стал бы настоящим трубачом, а не простым горнистом в детском лагере. Может быть, меня даже пригласили бы в оркестр».
Мысль об оркестре подогревала честолюбие. Луи по-настоящему любил музыку, да и пора было задуматься о том, где заработать денег, когда лагерь закроют.
Как ни хороша была жизнь в лагере «Кукускус», Луи часто вспоминал о доме на Верхнем Красном Скалистом озере в Монтане. Он вспоминал отца и мать, братьев и сестер. Он вспоминал Серену. Он безумно любил ее, и его не оставляло беспокойство: где она, что с ней? По ночам он смотрел на звезды и йечтал о ней. И поздними вечерами, когда лягушка-бык заводила на озере свою протяжную песню, он мечтал о Серене. Порой ему становилось грустно и одиноко, тоска по дому сжимала его сердце. И лишь звуки трубы утешали его. Он был влюблен в музыку своей трубы.
Лето промелькнуло незаметно. В последний день мистер Брикль вызвал к себе вожатых и с каждым расплатился. Луи получил сто долларов — первый в своей жизни заработок. Поскольку ни кошелька, ни карманов у него не было, мистер Брикль положил деньги в непромокаемый мешочек, стягивавшийся наверху тесемкой. Мешочек он повесил на шею Луи рядом с трубой, дощечкой, мелом и медалью.
Луи направился к палатке Сэма и застал мальчика за укладыванием рюкзака. Лебедь снял с шеи мел и дощечку.
«Мне нужна другая работа, — написал он. — Куда мне лететь?»
Сэм сел на койку и задумался.
— Отправляйся в Бостон, — сказал он наконец. — Может быть, тебе удастся получить работу на Лебединой лодочной станции.
Луи никогда не бывал в Бостоне и понятия не имел, что такое Лебединая лодочная станция, однако он кивнул.
«Будь другом, помоги мне», — написал он.
— Всегда рад, — ответил Сэм.
«Возьми бритву и надрежь перепонку на моей правой лапе, чтобы я мог двигать пальцами». Луи вытянул лапу вперед.
— Но зачем тебе нужно двигать пальцами? — удивился Сэм.
«Увидишь, — написал Луи. — Это нужно для дела».
Некоторое время Сэм сидел в нерешительности. Потом попросил у старших вожатых бритву и сделал аккуратный надрез между внутренним и средним пальцами Луи. Потом сделал такой же надрез между средним и внешним пальцами.
— Тебе не больно?
Луи отрицательно покачал головой, подхватил трубу, установил пальцы на клапанах и сыграл: «До, ре, ми, фа, соль, ля, си, до! До, ре, ми, фа, соль, ля, си, до! Ко-хо!»
Сэм рассмеялся.
— Все в порядке, на Лебединой лодочной станции тебя точно возьмут, — сказал он. — Ты теперь настоящий трубач. Только как же ты будешь плавать с перерезанной перепонкой? Ты все время будешь плавать по кругу, потому что левая лапа будет отталкиваться лучше, чем правая.
«Ничего, я справлюсь, — заверил его Луи. — Спасибо за операцию».
На следующий день лагерь опустел. Каноэ были подвешены в лодочном сарае, лодки вытащены на берег, окна домика заколочены от медведей и белок, матрасы упакованы в специальные мешки. Все было готово к долгой безмолвной зиме. И только Луи остался в лагере. Его маховые перья росли быстро, но летать он пока не мог. Он решил, что останется в лагере один, пока не сможет подняться в воздух, а когда сможет, полетит прямо в Бостон.
Без мальчишек на озере было пусто, но Луи стойко переносил одиночество. Он отращивал маховые перья, дни и ночи напролет мечтал о Серене и учился играть на трубе. Все лето он слушал музыку — некоторые мальчики привозили с собой радиоприемники и магнитофоны — и теперь пытался воспроизвести услышанные песни. С каждым днем у него получалось все лучше и лучше. Однажды он сам сочинил песню о своей любви к Сирене и записал снова на дощечке:
Песня, конечно, была посвящена Серене, но Луи не стал упоминать ее имя, сохранив его в тайне.
Его оперение теперь было великолепно: Луи был ужасно горд. Двадцать первого сентября он решился испытать сбои крылья. К его огромному облегчению, они подняли его. Луи взлетел. Труба билась о дощечку, дощечка — о мешочек с деньгами, медаль — о кусочек мела, но все-таки Луи был в воздухе. Он набрал высоту и повернул в сторону Бостона. Его охватил ни с чем не сравнимый восторг — так чудесно было снова оказаться в небе.
«Теперь, когда у меня такая ноша, лететь стало гораздо труднее, — думал Луи. — Лучший способ путешествовать — путешествовать налегке. С другой стороны, все эти вещи мне необходимы. Я не могу расстаться с трубой, если хочу, чтобы Серена стала моей женой, мешочек приходится тащить для того, чтобы отец смог расплатиться с долгом; дощечка и мел мне нужны для общения с людьми; от медали тоже никак нельзя отказаться: ведь я действительно спас жизнь человеку, и люди могут обвинить меня в неблагодарности».
Так думал он, направляясь в Бостон, столицу штата Массачусетс, знаменитый своими печеными бобами, треской и Лебединой лодочной станцией.
14. Бостон
Когда далеко внизу показался Бостон, у Луи замерло сердце — таким прекрасным был город. Внизу протекала река. На ее берегах раскинулся парк, где среди деревьев виднелся пруд с островком. На берегу пруда была пристань, у которой стояла лодка, сделанная в форме лебедя. О лучшем месте нельзя было и мечтать. Кроме того, неподалеку находилась превосходная гостиница.
Луи дважды облетел пруд, потом устремился вниз и со всплеском опустился на воду. Утки тут же окружили его и с любопытством уставились на незнакомца.
Этот парк в Бостоне знает каждый; он так и называется — Городской парк. Все жители Бостона приходят сюда посидеть на солнышке, погулять по аллеям, покормить голубей и белок и прокатиться на Лебединой лодке. Взрослому поездка обходится в двадцать пять центов, ребенку — всего в пятнадцать.
Отдохнув с дороги и перекусив, Луи подплыл к пристани и выбрался на берег. Лодочник, принимавший билеты на Лебединую лодку, был несказанно удивлен, увидев перед собой огромного белоснежного лебедя, у которого к тому же столько всего висело на шее.
— Здравствуйте, — сказал лодочник.
Луи поднял трубу.
— Ко-хо! — ответил он.
Услышав звуки трубы, все птицы всполошились. Лодочник даже подпрыгнул. На целую милю вокруг жители Бостона спрашивали друг у друга: «Что это было?» Ведь никто из них раньше не слышал лебедя-трубача, и впечатление было сильнейшим. Сидевшие за поздним завтраком постояльцы отеля «Риц» на Арлингтон Стрит перестали жевать. Официанты и мальчики-посыльные — все с удивлением спрашивали: «Что это было?»
Но самым удивленным человеком в Бостоне был лодочник. Он внимательно осмотрел трубу, мешочек с деньгами, медаль «За спасение утопающих», дощечку и мел.
— Что вам угодно? — осведомился он наконец.
Луи снял дощечку и написал:
«Играю на трубе. Ищу работу».
— Хорошо, — кивнул лодочник, — работу вы получите. Через пять минут лодка отправляется. Она сделает круг по пруду, а вы должны будете плыть впереди, будто указывая путь, и играть на трубе.
«Сколько вы намерены мне платить?» — спросил Луи.
— Это мы решим потом, когда станет ясно, на что вы способны, — ответил лодочник. — Пока это просто проба.
Луи кивнул. Он поправил на шее свои вещи, спокойно вошел в воду, подплыл к лодке и остановился в нескольких ярдах впереди нее. «Интересно, — думал он, — как эта лодка движется? На ней не видно ни мотора, как на катере, ни весел»
В передней части лодки располагались скамейки для пассажиров; на корме возвышалось странное сооружение в виде лебедя. Внутри оно было пустым. Там размещалось сидение, похожее на седло велосипеда, с такими же, как у велосипеда, педалями.
Когда все пассажиры расселись, откуда-то появился молодой парень. Он забрался на корму, влез на сидение и принялся крутить педали, словно ехал на велосипеде. Гребное колесо тут же завертелось. Лодочник отдал швартовы, и Лебединая лодка медленно двинулась по воде. Луи плыл впереди, загребая левой лапой, потому что в правой он держал трубу.