Допрашивал пленных партизан русский командир батальона. Делал он это с пристрастием. Когда русский человек, находящийся на службе у немцев, почему-то очень старался угодить им, всегда возникал вопрос: ради чего все это он делает? Толи он сам по себе такой советоненавистник, то ли выслуживается напоказ перед немцами. Скорее всего, большинство таких старалось выслужиться и завоевать таким способом доверие к себе. Так и этот бывший советский офицер, теперь русский командир казачьего батальона, выслуживался чужой жизнью ради своей собственной карьеры. Те казаки, которые охраняли пленных, рассказывали, что он загонял иголки мужчине под ногти, а женщине к лицу подносил горящую свечу. Партизаны ничего не сказали и их зачем-то привели в канцелярию. Перед этим, минутой раньше, писарь Москаленко положил в горящую печку банку консервов, чтобы она разогрелась. Когда ввели пленных, он про банку позабыл и весь переключился на пришедших. Банка на огне перегрелась и взорвалась. Впечатление было, будто взорвалась граната. Из печки нас пол, на бумаги на столе и на писаря полетели горящие угли. На какое-то мгновенье возникло замешательство. Перепуганный писарь схватил винтовку. Все заняли боевое положение. Но все быстро разъяснилось. Однако писарь разрядился громкой бранью и свой испуг стал вымещать на пленных. В ход пошли писарские кулаки, ноги и приклад.
На другой день пойманных повели на казнь. На улице лежал снег и было холодно. По улице их вели раздетыми. С мужчины сняли его валенки, и по снегу он шел босиком. На деревенской площади, между двух деревьев укрепили перекладину. К ней привязали веревки и сделали петли. Под петли поставили табуретки. Руки пленных были связаны за спиной, а на шею повешены фанерки с надписью: 'Партизаны, пойманные с оружием. Приговорены к повешению'. Надписи на фанере сделал и повесил на шею сам писарь Москаленко. Пленные молчали. Мужчина иногда выпячивал грудь, делая вид мужественного героя. Потом им предложили встать на табуретки. Они встали. Женщина сама не могла подняться, ее кто-то поддержал, и она тоже стоя молчала и чего-то ждала. По-видимому, никто не хотел одевать петлю на осужденных и все стояли, будто чего-то ожидая. Казалось, что их еще помилуют. Потом из толпы любопытствующих вышел казак и с шутками подошел к виселице. Я расслышал, как он сказал:
- Американский попугай сто лет жил.
Потом еще чего-то, но я не расслышал. Одел на осужденных петлю. Я стоял метрах в пяти-шести и смотрел на лицо женщины. Она заметила это, стала вопросительно метать головой вверх и вниз и мимикой лица как бы спрашивала: 'Что мне делать?' Я опустил глаза. Писарь Москаленко огласил приговор. В это время женщина оказала:
- Умираю безвинно.
Рядом стоящий немец, спросил меня, чего она сказала. Я перевел.
Казак выбил табуретки из-под ног и повешенные, судорожно дергаясь, закачались на веревках. Их лица сразу сделались синими. Женщина несколько раз открыла глаза, будто пытаясь осознать, так ли все это. Потом не было силы закрыть их и она так и осталась висеть с открытыми глазами. Повешенная еще качалась и дергалась, как внезапно к ней подбежал казак и снял с нее валенки. Он поспешил, чтобы его не опередили другие. В это время она обмочилась и написала на руки мародера. Никто ничего по этому поводу не вымолвил ни слова.
Страшно? Да, очень страшно и неприятно. Главное обидно за то, что люди при жизни иногда так дешево ценятся. Что мораль о высоком человеческом предназначении бывает пустым звукам. А посрамляют эту христианскую мораль человеколюбия сами же живые люди, часто испрашивающие у бога к себе милосердия и милости. Если людям рассказать об этом в мирное время, большинства скажет: Какой ужас! Многие отвернутся, не желая выслушивать страшный бред рассказчика. И все же, не смотря на отвращение к жестокостям и убийству, люди регулярно воюют между собой и убивают один другого. И ничего. Даже в своих культовых молельных домах упрашивают своего бога помочь им убить большее количество своих врагов, подчас своих вчерашних друзей и родственников.
Способы убийства людей на войне самые разные и всем известные. От самого примитивного, известного еще пещерному человеку, до сверхсовременного, разработанного учеными в своих засекреченных государственных лабораториях. Все способы убийства считаются вполне надежными, потому что испытаны столетиями. Сколько бывает охов и ахов по этому поводу в мирное время, хотя в тайне все готовятся к этому. И однажды, потеряв голову и забыв клятвы христианского человеколюбия, пресытившись миром и сытой жизнью, начинают все снова.
Называть подряд всех казаков словом жестокие или бессердечные будет не верно. В каждой нации встречаются самые не одинаковые люди. Милосердие, доброта или жестокость не рождаются на свет вместе с человеком. Это есть продукт воспитания. Иначе, нашего бытия или государственной системы. Среди них встречались и такие, которые почти открыто отмежевывались от жестокостей. Но в народе говорят: 'с волками жить - по-волчьи выть'. Потому и поступки людей часто зависели от того, в какую обстановку угодишь. Главная причина или пружина, заставляющая вести себя так или иначе, была где-то на верхах, влияющих на жизнь и поведение подчиненных.
Немецкий план Барбаросса имел установку на уничтожение всех славян, как неполноценной нации, особенно русских. Если на самом верху на столе Гитлера он был только планом, и его было нельзя ощутить на себе, в деле, в жизни, то на самом низу, простыми солдатами, он исполнялся огнем и мечом, и от него пахло кровью и смертью. Вина за злодеяния войны ложилась на весь немецкий народ, хотя все немцы и не были злодеями. Так и среди казаков были люди разного понимания вещей. Были мягкие и были белее жестокие. У них, у казаков, была своя, другая, трудно понимаемая проблема. В исполнители уничтожения русских волей судьбы попали и сами же русские, в данном случае, русские казаки. Машина войны, с установкой на бесчеловечный геноцид русских недочеловеков, была заведена и действовала и действовала по плану, составленному немцами, Гитлером. Гитлер в войне против большевиков освобождал своих солдат от всякого милосердия и морали. Он призывал своих солдат к жестокости ради торжества немецкой нации и его оружия. Казаки не хотели знать этого или в самом деле не знали. Обманутые пропагандой, они были слепым оружием в руках немцев. Многие, одев немецкую форму, надеялись перебежать к своим. Но подобный подвиг почти всегда оканчивался печально. Советские власти не принимали бывших своих, но попавших в беду солдат. Их расстреливали. Твердость поступков законных властей не всегда бывает хороша или оправдана. Казаки зная, что их ожидает на родине, молча мирились со своей судьбой, озлоблялись и с оружием в руках отрабатывали свой хлеб у немцев, воюя против своих же. Даже после окончания войны они все старались бежать на запад. Заграница хоть и не родина, но там их не расстреляют. Своя мать-родина стала злой мачехой. В ответ на попытку запада вернуть казаков на родину силой, многие кончали жизнь самоубийством. Даже ни в чем не повинные жены казаков предпочитали смерть возвращению домой. Женщины, перекрестив себя и своих малолетних детей и, обнявшись перед смертью, вместе с детьми бросались в воды чужой, неродной реки.
В общем то, это обычные картины из времен Отечественной или второй мировой войны. Таких войн, а может быть, и не совсем таких, в человеческой истории было много. А картинок жестокости еще больше. Человечество знает о них. Вспоминая об этом, оно ужасается, проклинает страшные трагедии прошлого. Дает обещания, что подобное больше не повторится. Но все очень быстро забывается и повторяется все снова в новых вариантах, пожалуй, более жестоких, чем прежде.
Может быть, все это зависит не от человека, а от самой природы и в этом кроется вся суть бытия, суть природы вещей. Жизнь есть борьба. Борьба в малом и большом. Биологический отбор? Может быть война есть веление природы, а не результат человеческого мышления? Кто сможет объяснить это правильно? Ведь существует еще много вещей, до конца человекам на понятых и еще не осознанных. Может быть и в этом явлении природы предстоит еще поразмышлять человеку и правильно осмыслить. Бои самцов у животных мы называем естественным отбором. Может быть подобное происходит и с человеком, но в других вариантах. Естественный отбор происходит не только в борьбе отдельных людей, но и целых племен и народов, определяемое у людей словом 'война'.
Зимой 1942-1943 года Советские войска продолжали наступать, а немцы отступали. Это отступление не носило характера поспешного бегства, как это было летом 1942 года у красных. Я это могу оценить т. к. тогда воевал на стороне красных. По крайней мере тогда так казалась мне со стороны. Конечно, может быть где-то и было такое, но то, что видел я, было спокойным отводом войск за несколько дней до подхода советских войск.
Из Сеньково снялся и наш эскадрон. Не было ни стрельбы, ни спешки. Красные были где-то далеко и мы спокойно, вместе с обозом, приехали в Поныри. Никаких немецких войск там не было. На улицах иногда попадались немецкие солдаты без винтовок. Вид этих солдат дальше напоминал дезертиров или солдат, у которых нет начальства. По улицам торопливо бегали русские женщины и подростки. В руках у них были какие-то свертки, немецкие сапоги, одеяла и еще чего-то непонятное.
Увидев нас, немецкое войско, едущее на конях, женщины убыстряли ход и исчезали где-нибудь во дворе. Немецкие солдаты, которые нам попадались на улицах, имели независимый вид и не обращали никакого внимания ни на нас, ни на местных жителей, торопливо несущих какие-то ценности. Казалась, что в городе нет никакой власти. Немцы ушли, а русские еще не пришли. И всяк был сам себе хозяин.
Мы расположились в домах поблизости от железнодорожной станции. Время шло к вечеру, еще было светло. Я решил пройтись, осмотреться. Городок был деревянный, одноэтажный. По улицам, как и до этого, куда-то спешили жители с узлами в руках. Я прошелся к месту, откуда все это несли. Это был большой деревянный дом. Неподалеку находился большой деревянный склад с немецким армейским имуществом. В нем было огромное количество ящиков. Некоторые были уже вскрыты, и из них растаскивалось содержимое. Другие наспех вскрывались или грубо разбивались и по вкусу мародера разворовывались. Некоторые, в основном мужчины, чего-то выискивали по вкусу. Ломом взламывали ящики, быстро осматривали их и переходили к следующим. Большинство выбирали шерстяные немецкие солдатские одеяла. Другие несли ботинки и еще чего-то. Когда я вошел внутрь, то некоторые сочли целесообразнее убежать или спрятаться. Потом видя, что меня не интересуют ни немецкое барахло, ни они сами снова сбежались и принялись за свое прибыльное дело. Чтобы не смущать деловых людей, я вышел.
На железнодорожной станции стояло несколько пустых вагонов. Было не видно ни паровозов, ни железнодорожных служащих, только ветер кружил на путях обрывки старых немецких газет. Вскоре на станции появились советские пленные. Их было человек пятьсот. Вид у них был такой, по которому сразу чувствовалось, что они еще только попали в плен. Шли они ровными рядами, четко отбивая шаг. Все одинаково хорошо одеты, строго по форме. За плечами тряпичные вещмешки и сверху или у пояса, круглые советские солдатские котелки. Не было только поясов, ремней солдатских. Немцы отобрали их. Шли они молча, настороженно или, может быть, с какой-то скрытой радостью. Ведь для них война на этом закончилась. Я подошел поближе. Лица пленных были молодые, бритые и довольно сытые. Я спросил у одного:
- Где попали?
- Под Понырями, - ответило сразу несколько человек. Тот, у которого я спросил, прошел дальше, потом несколько раз обернулся, пытаясь понять, что это за немец, так хорошо разговаривающий по-русски. Он сбился с ноги, слегка отстал, на него натолкнулся сзади идущий, подтолкнул его, и колонна пленных прошла дальше. Конвоиров было совсем мало. При желании можно было легко убежать. Но пленные, по-видимому, не желали убегать. Это понимали и немцы-конвоиры, потому шли, закинув винтовки за плечи, отогревая замерзшие руки в карманах шинелей. Прошедшая колонна советских пленных еще долго в моем мозгу задавала вопросы: 'Почему?' Ведь прошедшая колонна выглядела вполне боеспособной воинской частью. Найдись тогда волевой командир, подай команду к бою, прикажи идти на смерть и, не задумываясь, пошли бы. Они почти мгновенно бы разнесли в пух и прах жалкий эскадрон казаков и остатки немецких властей. Но мои пожелания были всего-навсего отражением детских патриотических рассказов из времен прошлого. В жизни, на деле, такого командира не было, а сами пленные, по-видимому, больше желали остаться пленными и не стремились к подвигам. Я приглядывался ко всему, сравнивал, анализировал и все же никак не мог понять: как и почему немцы побеждают нас? Ведь, чтобы взять в плен такое множество солдат русских, нужно было иметь многократный перевес в силе. Однако немцев нигде не было видно. Даже огромные воинские склады было некому охранять, их не могли вывезти. По этой же причине склады были брошены на разграбление, чтобы не достались русским.
Ночью Поныри бомбили советские ночные бомбардировщики. Это были обычные фанерные самолеты У-2. В мирное время их называли 'кукурузниками'. Наверное потому, что использовались в сельхозработах на полях. На фронте по причине бедности они назывались более грозно - 'ночными бомбардировщиками'. Чаще всего их пилотировали молодые девушки-патриотки. Хвала и честь им. В других армиях таких девушек не было. Это были наши русские амазонки. Может быть, своими мелкими бомбами они и не причиняли большого вреда, но спать немцам не давали. Немцы, просыпаясь от разрывов их бомб, ворчали:
- Опять прилетели русские ведьмы. Сами не спят, и другим мешают.
В этот раз одна бомба упала в наш сарай. У нас убило лошадь, а у хозяина дома ранило корову.
На другой день с утра мы продолжили свое путешествие. Следующая остановка была на станции Малоархангельск. Была ли это в самом деле железнодорожная станция, или же это была маленькая деревушка, я не понял. Вокруг было безлюдно, не было видно ни гражданских людей, ни военных. Простояли там дня три. В Малоархангельске я впервые увидел немцев на войне с немецкой стороны и, может быть, сколько-то понял их тактику ведения войны в тех условиях. Зная пути передвижения русских войск, немцы на их пути выставляли небольшие подвижные, но мощные заслоны. Они, в зависимости от ситуации, могли сколько то обороняться, сдерживая наступление русских, или же очень быстро уйти, сохраняя свою боеспособность. В сравнении с русскими, подвижность у них была очень большая.
По-видимому, за счет этого, сильное и очень подвижное боевое соединение могло утром дать бой в одном месте, а после обеда в другом, за много километров от первого. Пехота, хоть и царица полей, по русскому выражению, но сравниться с самолетом, танком или артиллерией она не сможет, не в состоянии. Войско, быстро сконцентрированное в одном месте, может молниеносно нанести мощный удар по противнику и не ввязываясь в затяжное сражение также быстро уйти с поля боя, оставив противника в раздумье. Или же, нащупав слабое место, очень быстро, всей массой может ворваться в эту слабинку и достичь желаемого. Русская пехота не могла передвигаться так быстро, как немцы, как их механизированные войска. Она не могла ни догнать, ни убежать при необходимости.
Эскадрон расположился в Малоархангельске, а я с несколькими казаками, в крайней избе при выезде из села. Вскоре наши патрули задержали нескольких молодых женщин. Выяснилась, что это жительницы села Сеньково, откуда мы выехали дня два или три назад. Некоторых хорошо знали наши казаки и даже крутили с ними любовь. Женщины куда-то шли по своим делам и рассказали, что в Сеньково пришли красные, и с ними тьма-тьмущая танков. Потом женщины ушли куда-то. Шли они по своей воле, или их послал кто-то, только на другой день в соседнем селе, метров пятьсот от нас, и в самом деле появились русские танки. В этот же день ближе к вечеру метрах в трехстах в стороне от дороги немцы установили три или четыре больших длинноствольных пушки. Мы, русские, тогда еще удивлялись этой немецкой дурости. Чего это они хотят здесь делать? Кругом глухомань непросветная. Даже дорог то нормальных нет. Нет ни солдат немецких по близости, да и защищать то здесь нечего и некого. Придут русские пехотинцы или партизаны и захватят у них эти пушки.
- Вот дураки немцы, - рассуждали мы. Поставили пушки без прикрытия в голом поле. В кого это они собираются здесь стрелять? Дураки и только.
Следующий день был пасмурный, было холодно. Я был в своей избе и лежа на скамейке, читал книгу. Вдруг за окном стали рваться снаряды. Когда я выбегал на улицу, на дороге перед домом и в огороде взорвалось еще несколько снарядов. Спрятавшись за углом избы, я стал наблюдать. На дороге, идущей из соседнего села, стояли танки и стреляли из пушек по нашему селу. Через какое-то мгновение грохот перенесся уже за село, туда, где стояли танки. Немецкие пушки, над которыми мы смеялись, открыли ответный огонь. Это грохотали снаряды при попадании в русские танки. По-видимому, снаряды попадали вскользь, так как от танка при попадании в него снаряда вверх и вниз стороны летели снопы искр, как от точила при заточке металла. Пушки стреляли с расстояния метров триста. Стреляли в бок танкам и промахнуться было трудно. Однако ни один танк не загорелся и не остался подбитым на поле боя. Либо танки были очень хорошие, либо немецкая артиллерия была плохой. Танкисты, по-видимому, не знали о существовании артиллерийской засады. Она стояла мало заметной среди стогов сена, каких-то деревенских оград и брошенных телег и еще чего-то мало понятного. Потому, когда немцы стали стрелять, для танкистов это было неожиданностью, они не могли с боку от себя увидеть стреляющие пушки. Слишком мал обзор у танка. Танкисты поступили правильно. Они, не теряя времени и не пытаясь разузнать, кто и откуда в них стреляет, быстро ушли из-под обстрела. Танки уехали в свою деревню. Короткий и быстротечный поединок между русскими танками и немецкими артиллеристами закончился вничью. Русские снова заняли свои прежние позиции в деревне, а немецкие артиллеристы, чтобы согреться от холода, бегали вокруг своих пушек, приседали и били себя руками по бокам, чтобы не замерзнуть. Позже можно было догадаться, что пехотным прикрытием противотанковых немецких пушек были мы, русские казаки. И не такие уж немцы наивные дурачки, как нам это показалось вначале.