- Ты что, местный немец наверное?
Скопив на спекуляции какую-то сумму денег, я восемьсот марок отдал дяде Саше. Это были мои первые деньги, которые я заработал самостоятельно, потому подробности запомнил на всю свою жизнь. Он деньги вначале не брал. Потом сделал предложение. Купить на эти деньги свинью, и у нас на всю зиму будет мясо. Так мы и сделали. Съездили на телеге в деревню, купили то, что нам было надо и всю зиму, вплоть до прихода советов, ни в чем не нуждались.
Во время сбора винограда, на базаре он был очень дешевым. Все жители брали его килограмм по триста, по пятьсот и больше, смотря по потребности. Делали сухое виноградное вино. Пили сами и еще продавали. Мы сделали вина большую бочку литров на двести, или еще больше. В Молдавии вино пьют все. Но я не видел, чтобы кто-либо из местных жителей был пьян и в таком виде появился на улице, в городе. Молодое вино бывает кислым, как прокисший русский квас, и мне оно не нравилось. Лишь через пару месяцев оно приобретает нужный вкус. Мы пили наше вино утром на завтрак, в обед и вечером. Так делали и все другие. Разбогатеть на спекуляции я не разбогател, но жил сытно и весело.
Хозяевами в Котовске были румыны. Но какой был у них государственный строй и при каком строе жили мы при румынах, толком никто не знал. Нам казалось, что если нет социализма, то должен быть капитализм. Наверное, оно так и было. Жили мы при румынах, как при капитализме. Все жили так, как они хотели, или как могли. Работать нас никто не заставлял. Налогов никому не платили. Никто от тебя ничего не требовал. Сам ты никому ничего не был обязан. Ho если ты будешь умирать от голода, никакие власти тебе не помогут. Ибо властей таких не было. Могли помочь отдельные частные лица по своей доброй воле. Если ты здорово разбогатеешь, про тебя скажут:
- Вот молодец, деловой человек. С таких надо брать пример.
Многие предприимчивые люди открывали свои частные кофе, столовые. Другие строили мелкие кустарные предприятия, или чего-то такое, за счет чего можно было жить. Я, к примеру, возил со стариком с базара кукурузу, уголь, виноград. Мои соседи, женщины, на дому делали кустарные конфеты и торговали ими на базаре. Каждый сам себе находил свое посильное дело и с голоду никто не умирал. Иногда мне приходилось ездить в Тульчин, район, который славился мастерами по изготовлению сапог. От Котовска надо было ехать до станции Вапнярка. Потом пешком еще часа два ходьбы. В Тульчине со времен Суворова стояла старинная русская крепость. В ней во время войны было еврейское гетто. За счет чего жили там евреи, бог их знает. Однажды я проходил мимо. У ворот гетто стояла еврейская девочка лет двенадцати. Она в руках держала кастрюлю и кого-то ждала. Я хотел подойти поближе и поговорить, но она, увидев меня, сразу убежала. Я был в немецкой форме. Ездил я с женщиной, у которой в Тульчине были родственники. Мы у них останавливались и могли переночевать. Они держали что-то похожее на буфет или столовую. Торговали колбасами, копчеными окороками, вином и разными обедами. Все это они готовили сами и поэтому у них бывала хорошая выручка. Нас они угощали очень вкусно и сытно. Жарили на сковороде свиное сало, заливали яйцами, подавали самодельную украинскую колбасу и вино разных сортов, яблочное и виноградное. Тульчин еще славился яблочным вином. Посмотрев, как они богато живут, а они были старики, я понял, что торговля - очень доходная отрасль предпринимательства. До этого я как то не очень это понимал. Я торговал, чтобы не умереть с голоду, чтобы выжить. А сам про себя думал как о нехорошем человеке, спекулянте. Так нас учили в школе.
Чтобы ездить в военное время поездом, нужно было иметь пропуск от румынских властей, иначе могут задержать и отобрать весь товар. Нас с этой женщиной объединяло то, что она ехала под покровительством меня, немца в солдатской форме. Румыны немцев боялись и с ними не связывались. Я при случае мог ее взять под свое покровительство. Иногда так и случалось и все обходилось благополучно. Мне с ней было выгодно тем, что у ней в Тульчине были родственники и она знала мастеров, у кого можно было купить товар подешевле. Кроме всего, сапожники часто вместо кожи на подметки ставили что-то другое, не настоящее. Нас они не обманывали.
В Вапнярке, ожидая поезд, мы останавливались тоже у знакомых моей попутчицы. До войны они жили в Польше. После присоединения Западной Украины к СССР, им показалось, что на Украине украинцам будет жить лучше. Поэтому они с матерью переехали в Вапнярку. Женщины рассказывали, что первое время, когда они приехали, жилось им страшно плохо. Голодали так сильно, что запах хлеба или любой другой пищи они чувствовали на расстоянии. Потом была война. Сейчас они немного торгуют и не голодают. Жили они прямо на станции и поезда останавливались против их окон. Нам это было очень удобно.
Однажды мы с напарницей сидели у них в доме и ожидали поезд. В это время в комнату зачем-то вошел молодой румынский солдат. Увидев меня, он заговорил на хорошем немецком языке и предложил познакомиться. Знакомству он был очень рад. Он подумал, что я настоящий немец и стал рассказывать, в каких городах Германии он был в мирное время, где там учился и еще много интересного, происходившего с ним в Германии. Сам он сын богатых родителей. Но вот война и ему, как и другим пришлось одеть солдатскую форму. Он очень хотел показаться человеком, знающим Германию и немцев. Надеялся, что я оценю его достоинства. Пока я слушал его рассказ, все было нормально. Беда началась после того, когда я начал говорить по-немецки. С первых же слов он понял, что весь свой восторг о жизни в Германии он посвятил не немцу. Румын нахмурился. Помолчав, сказал:
- Фарфлюхтер менш. Ты же не немец. Ты украинец в немецкой форме. Кто ты такой, чего здесь делаешь под видом немца?
Потом, щелкнув затвором винтовки, скомандовал:
- Вставай, пошли в комендатуру.
Делать было нечего, пришлось под конвоем румына мне, немцу, идти в комендатуру. По дороге люди приостанавливались, смотрели вслед и удивленно говорили:
- Чего-нибудь уж натворил.
Идти пришлось недолго. Немецкая комендатура находилась здесь же на вокзале. Когда мы вошли в комендатуру, на нас вначале никто не обратил внимания. Двое немцев были заняты своими делами. Один печатал на машинке, другой рассматривал бумаги. Мой конвоир, румын, объяснял немцам ситуацию на хорошем немецком языке. Он горячился. Потом, не дослушав румына, один из немцев обратился ком мне. Он сказал:
- Вас ист лос?
Я показал свои документы. Сказал, что ездил в Тульчин к своим родственникам. А он, румын, в чем-то заподозрил меня и привел сюда, к вам. Немцы, посмотрев мои документы, сказали, что все хорошо, все правильно, я могу ехать дальше. Но потом добавили, пояснили, что здесь территория не немецкая и на ней действует румынская администрация. В другой раз, при поездке, чтобы я брал пропуск. Нас отпустили и мы вместе с румыном вышли на станцию. Он демонстративно, с пренебрежением отвернулся от меня и пошел в противоположную сторону. Я вернулся на свою квартиру.
Моя напарница, спрятав у соседки наш товар, с тревогой ожидала развязки конфликта.
- Ну, слава богу, - сказала она, когда я вернулся.
При поездке поездом в самом деле нужен был румынский пропуск. Однако на это правило никто не обращал внимания. Ездили без пропусков и куда угодно. Особенно женщины. Иногда в поезде проверяли багаж и документы. При такой проверке надо было как бы шутя дать румыну взятку. Сумму денег весьма символическую. После этого румын становился твоим покровителем и защитником. Румыны были бедны, потому весь их настрой поведения был направлен к обогащению. В этом понимании у них не существовало никакой морали. Румынский солдат, расквартированный на квартире у местных жителей, мог украсть у хозяев такие мелочи, которые солдаты других наций не брали и считали это ниже своего достоинства. Они не стеснялись потихоньку, незаметно взять катушку ниток, столовую ложку, женский платок, не говоря уже о чем-то более ценном. Если румынского солдата при воровстве хватали за руку, то он ни сколько не стесняясь, принимал вид завоевателя, который был вправе, который мог так сделать. И если обворованный хозяин не утихомирится, то солдат может применить и силу. В таких случаях хозяину было выгоднее пострадать материально, чем связываться с мародером.
Советские солдаты тоже плохо питались и были плохо одеты. Наверное, хуже советского солдата никто не питался и не одевался. Тот, кто во время войны был на фронте, вспомнит, чем его кормили и во что он был одет. Никакие жалобы на солдатские страдания не принимались. Говорили, не к теще на блины пришел. Война есть война, а ты на ней солдат.
Советские солдаты на своей территории тоже занимались мелким воровством, но они понимали, что это плохо, и за это могут наказать. Такое понимание было. И если солдат воровал, то это было что-то из необходимого, чаще всего продукты или вещи, которые можно было выменять на еду. Зато в Германии, советский солдат считал себя как бы обязанным отомстить немцам за все то зло, которое они причинили нам в нашей стране. Почти у половины наших солдат кто-то был в оккупации. У многих родные погибли, а села и города были разрушены. Солдат как бы мстил за это и считал себя вправе это делать. Хотя, если честно говорить, то был и соблазн большой, чтобы пошарить по богатым немецким сундукам. После войны в советский союз потоком шли посылки и поезда с немецким имуществом. Везли и офицеры, и солдаты. Если солдат вез из Германии что-нибудь маленькое, что можно было увезти в своем вещмешке, то офицеры везли вагонами. Чем больший чин, тем больший трофей он вез домой. Была такая возможность, и не всегда можно было разобраться, где была месть обиженного, а где отсутствие морали человеческой и нарушение законности. Официально все беззаконности запрещались. Но после таких страшных разрушений в стране и столь бедственного положения населения в тылу, подобная экспроприация не замечалась. И к ней, по-видимому, относились терпимо. Потому, сразу после окончания войны, в стране у населения появились немецкие трофейные радиоприемники, одежда, фотоаппараты, и даже автомашины. Один мой знакомый, был он в чине капитана, привез для дочки пианино. Оно стояло у них на видном месте и они очень гордились приобретением. Дочка, хоть и не училась музыке, но на слух
Советские солдаты тоже плохо питались и были плохо одеты. Наверное, хуже советского солдата никто не питался и не одевался. Тот, кто во время войны был на фронте, вспомнит, чем его кормили и во что он был одет. Никакие жалобы на солдатские страдания не принимались. Говорили, не к теще на блины пришел. Война есть война, а ты на ней солдат.
Советские солдаты на своей территории тоже занимались мелким воровством, но они понимали, что это плохо, и за это могут наказать. Такое понимание было. И если солдат воровал, то это было что-то из необходимого, чаще всего продукты или вещи, которые можно было выменять на еду. Зато в Германии, советский солдат считал себя как бы обязанным отомстить немцам за все то зло, которое они причинили нам в нашей стране. Почти у половины наших солдат кто-то был в оккупации. У многих родные погибли, а села и города были разрушены. Солдат как бы мстил за это и считал себя вправе это делать. Хотя, если честно говорить, то был и соблазн большой, чтобы пошарить по богатым немецким сундукам. После войны в советский союз потоком шли посылки и поезда с немецким имуществом. Везли и офицеры, и солдаты. Если солдат вез из Германии что-нибудь маленькое, что можно было увезти в своем вещмешке, то офицеры везли вагонами. Чем больший чин, тем больший трофей он вез домой. Была такая возможность, и не всегда можно было разобраться, где была месть обиженного, а где отсутствие морали человеческой и нарушение законности. Официально все беззаконности запрещались. Но после таких страшных разрушений в стране и столь бедственного положения населения в тылу, подобная экспроприация не замечалась. И к ней, по-видимому, относились терпимо. Потому, сразу после окончания войны, в стране у населения появились немецкие трофейные радиоприемники, одежда, фотоаппараты, и даже автомашины. Один мой знакомый, был он в чине капитана, привез для дочки пианино. Оно стояло у них на видном месте и они очень гордились приобретением. Дочка, хоть и не училась музыке, но на слух
что-то играла.
В Германии можно было много взять. Страна, не в пример России, была богатой. Во время войны наши газеты писали о странном мародерстве немецких солдат на нашей оккупированной территории. Но что мог взять в полунищей России немецкий холеный солдат и отослать к себе домой? Курицу или поросенка? Питание немецкого солдата было отличным и забавляться беготней за голодной, тощей курицей, просто было лень и не было такого интереса. Кроме всего, курицу надо было ощипывать, готовить. Солдату это было лень, а русские крестьяне готовили примитивно, не вкусно. Если и ели еду, приготовленную русской деревенской бабой, то либо ради уважения к хозяйке, или с большой голодухи. Посылать же в Германию, к себе домой старые обноски или, как российскую экзотику, лапти, было не умно. А что-либо ценное было спрятано или эвакуировано. Немцы забирали ценности по-своему. Они забирали у населения не по отдельности чего-нибудь, а в огромной массе. У всей деревни, или у целого района отбирали пшеницу или целиком весь скот, а крестьян превращали в беженцев. Выгоняли из своих домов вместе с детьми. Много ли старик или женщина с ребенком на руках, могла взять в дорогу? Немецкие планы и их действия отличались своей широкомасштабностью, решительностью и исполнительностью. Им было не характерно мелкое солдатское мародерство. Может быть, все это было потому, что условия жизни немцев в Германии были иными. При более богатой жизни были свои, другие, интересующие немца вещи. Ценности российского крестьянина или заводского работяги не вписывались в уклад жизни богатого немецкого горожанина. У советских жителей не было тех ценностей, которые предрасполагали бы немца к мародерству. В своем поведении немец во многом отличался от славянина, венгра или румына. Даже в отношении с женщинами они были другими. Вместо грубой мужской активности, преобладало деликатное взаимопонимание. Наверное, потому наши русские девушки так охотно принимали немецкие ухаживания. Многие из них, при отступлении немцев, бросали свой дом, родителей и уходили вместе с ними.
В общении с нами, немцы чувствовали свое превосходство. Это же чувствовали и мы сами. Хотя боялись их и ненавидели, как наших завоевателей. Во все века никому не нравились завоеватели, какие бы они ни были. При случае немцам нравилось демонстрировать свое великодушие к нам. И это у них получалось хорошо. При входе в дом их солдаты снимали с головы пилотку. Здоровались. Мужчин угощали сигаретами. Иногда угощали детей конфетами, гладили их по головке. Спрашивали, как их звать и где их папа. Рассказывали, как однажды такой сердобольный постоялец, угощая ребенка конфеткой, спросил:
- А где твой папа?
Ребенок был несмышленыш, и на такой вопрос хорошему дяде, от всей души ответил:
- Мой папа на фронте, бьет фашистов.
Был конфуз, но все обошлось благополучно. Немец перестал гладить по головке ребенка, а мать смутилась и перепугалась.
В жизни люди бывают то добры и великодушны, а иногда злобны и жестоки. Все это не само по себе существует, а чаще всего качества заранее обдуманные и на что-то рассчитанные. Доброта и великодушие сильного перед слабым тоже есть своеобразная корысть, только психологического характера. Кто здесь выигрывает больше, сказать трудно. Если дающий набирает очки за свое душевное богатство, то не менее доволен бывает и получающий. Поступок приятен обоим и возвышает человека перед другими существами. Все это знают, но ни у многих такое получается. И все таки, пожалуй, больше выигрывает одаривающий.
Такое вежливое отношение немцев бывало не ко всем. В основном, к людям интеллигентным. В деревнях, к крестьянам отношение было совсем другим. Советские крестьяне жили бедно. Их избы были тесны и неопрятны. Зимой, когда бывают сильные морозы, скот, находящийся в хлевах и дырявых сараях, часто гибнет от холода. Чтобы сохранить от гибели народившихся телят, кур или какую-то другую живность, они все это устраивали в своей избе под кроватью, или в какой-либо загородке. Получалось жилице для
совместного человеко-скотского проживания. Запах в избе мало чем отличался от запахов скотного двора. Все это делалось по крайней нужде и жестокой бедности. Жизнь российского крестьянина столь сложна, а сам он так беден, что безвыходность положения заставляла мириться со многим. Так оно и было.
Когда в условиях войны обстоятельства заставляли проживать в тесной и неопрятной русской избе людей двух совершенно непохожих наций, то, как и должно быть, возникала взаимная неприязнь. Обе нации принадлежали к живым двуногим родственным существам, определяемым в науке, как 'хомо сапиенс'. Только завоеватель был опрятным, чистеньким, выбритым, наглаженным и сытым человеком. А русский крестьянин по своему внешнему виду и укладу жизни выглядел перед немцем подобием пещерного человека. Потому их трудные взаимоотношения нуждаются в особом понимании. Хотелось бы услышать непредвзятый ответ нейтрального человека. Как бы себя почувствовал житель города, у которого в доме газ, ванна, горячая вода и утепленный туалет, а на полу ковры и пылесос. Чтобы почувствовал, и как бы себя повел человек любой национальности, если ему предложат спать или жить в одном помещении вместе со скотом, да еще с навязчивым запахом человеческой антисанитарии. Люди в тесноте тоже не благоухают розами. Думаю, что ответ будет у всех одинаковым. Какой будет ответ, я не скажу. Немецкие солдаты в подобных случаях часто или не очень часто поступали просто. Всех жителей избы вместе с их скотом выгоняли на улицу. В этом случае каждый может поразмышлять, как бы поступил он сам, попав в ситуацию немецкого солдата на войне против русских. Грязь всем неприятна. Может быть, по этой причине они и присвоили нам прозвище 'русские свиньи'. Мне лично это неприятно. Россия велика и многолика. Немцы в своих качествах чаще бывают похожими, хотя и среди них бывают разные. Часто говорят, что все люди имеют одинаковые желания, настроения и стремления. Все хотят иметь немного счастья, удачи в делах, солнца над головой и мирной жизни. Но не у всех все это одинаково получается и бывает. В конфликтах и особенно в войнах эти неодинаковости людей и целых наций усиливаются пропагандой и еще больше создают разницу между людьми и усиливают неприязнь и конфликты. Война есть война. Она делит людей на своих и врагов. Даже если человек не участвует в войне непосредственно, то все равно, в душе и своем сознании ясно представляет кто свой и за кого он болеет, даже если он прикидывается нейтральным. Так и среди мирного населения были свои и чужие. Потому, чтобы не попасть в беду, нужно было уметь лавировать и маскироваться. Больше всего это касалось молодежи.
Зима 1943-1944 годов в Котовске была не холодной. Часто шел дождь со снегом. Было сыро и много грязи на дорогах. Совсем как у нас в Фергане. Я часто вспоминал ее и сравнивал с Котовском. Уж очень было много похожего в климате. Парни из соседних дворов в такую погоду от нечего делать по вечерам собирались у кого-нибудь дома весело провести в своей компании длинный, зимний слякотный вечер. Котовск в то время был городком многонациональным. Но больше было русских и украинцев. Еще издавна там проживала большая немецкая колония. Было много молдаван, румын, и еще разных других национальностей. Открытого враждебного настроения между нациями не замечал. Внешне все жили дружно и были между собой любезны и приветливы. Кроме всего, лицом и своей внешностью люди ничем не отличались. Как и все другие люди жили, трудились, ходили друг к другу в гости, думали о своем благополучии, растили своих детей. Украинцы и русские были из смешанных браков. Почти у каждого кто-то из родителей был русский или украинец. Потому любой из них мог себя считать и тем и другим. Многие хорошо разговаривали по-молдавски, хотя к ним относились с некоторым пренебрежением. Была среди русско-украинцев поговорка, что бог создал человека, а черт козу и молдаванина. Казалось, что все варятся в одном и том же житейском котле с одинаковыми радостями и человеческими огорчениями. Но где-то в тайниках человеческой души у каждой были свои желания и надежды, связанные с победой или поражением солдат своей нации.