– Спасибо, Олежка. А то я ночь не спал, всё думал, где взять. У тебя даже просить не хотел. Ты ведь и так весь завод поднял.
Голенев мягко отстранил мэра:
– Ну ладно, хватит нежностей. Давай счет. А Стеколкина освободи до праздника по случаю твоего вступления. Как это у штатников называется?
– Ты имеешь в виду, так сказать, американского президента?
– Его самого.
– У них это называется инаугурация.
– Вот, вот… Выпусти его перед этой самой своей инаугурацией.
– Достал ты меня. Хорошо, выпущу я его, а как работать вместе? Я этого гада видеть не смогу…
– Ты же политик, вот и дипломатничай. – Усмехнулся Олег.
– Ладно, как-нибудь. – Тихон затушил сигарету и уселся за письменный стол: – Систему воздушной очистки мы закупим в Германии. У японцев цена скромнее, но дорога разницу съест.
– В Германии, так в Германии… Да, у меня к тебе еще одно дело. – Вспомнил Голенев.
– Говори, я могу писать счет и, так сказать, слушать.
– Мака хочет взять на себя расходы по питанию детдомовцев. Помоги технически это оформить.
– Я же тебе говорил, что это удивительная девушка! Кстати, ты ее скоро увидишь?
– Возможно… – И Голенев провел расческой по волосам:
Постников смущение друга не заметил. Он открыл ящик стола и достал конверт:
– Передай приглашение. В среду ей вручат наградной документ.
– Орден, что ли?
– Нет, свидетельство о том, что она стала почетным гражданином города.
– Не хило… – Олег спрятал конверт в кейс. Он долго пользовал свой потрепанный рюкзачок времен военной службы, но бумаги в нем носить не удобно, пришлось завести кейс.
– Хорошо, передам.
В кабинет заглянула секретарша Постникова Юля.
– Простите, Тихон Иннокентьевич, тут к Голеневу пришли.
– Пусть заходят. – Разрешил мэр.
Олег не успел удивиться, кто бы мог прийти к нему сюда, в кабинет Постникова, как в дверях возник Нелидов.
Начальник милиции явился обедать в столовую мэрии. Обычно он закусывал в ресторане интуриста, но сегодня посещать «Глухарь» не стал. В мэрии поварихой работала дородная тетка Марфа, которая готовила три неизменных блюда. На первое щи с капустой, а на второе бефстроганов или поджарку. Причем разницу между ними Курдюк не различал, хотя знал толк в кулинарии. Поэтому он и предпочитал ресторан. В мэрии кормили дешево, зато в ресторане с полковника денег не брали вовсе. И сегодня он изменил привычке не из соображений экономии. Курдюк решил переговорить с Максютой. Они уединились в уголок и совмещали обед с тихой беседой.
Максюта оставил недоеденные щи и подвинул к себе поджарку:
– Мне не нравится, что эта сучка затихла.
– Она же обещала помочь освободить Славу. Посмотрим…
Максюта перешел на шепот:
– Боюсь, что ее молодчики шлепнут Постного, а дальше, сам понимаешь.
Полковник самодовольно улыбнулся:
– Ты, Данилка, не прав. Пока Стеколкин в камере, Постному ничего не угрожает. Под бумагой и подпись Славки, а сейчас у него железное алиби. А она не такая дура, чтобы этого не учитывать. Я уверен, она по этой причине и сделает все возможное, чтобы Славку освободили. Так что спи спокойно, дорогой товарищ.
– А стоит ли его освобождать? – Задумчиво спросил Максюта. Данилу Прокопьевича посетила мысль, что без Стеколкина вполне можно обойтись: – Понимаешь, Ваня, дельного юриста мы найдем, и не за долю в деле, а за приличную зарплату. А на двоих все делится куда легче, чем на троих.
– Ты забыл о девчонке Кащеева? – Напомнил Курдюк: – Она штучка не простая.
– А ты на что? Уберет Постного, засади ее за решетку лет на двадцать.
– Хорошо сказать. У нее бумага. Она и из лагеря нас достанет.
Максюта снова зашептал:
– У вас в зоне иногда происходят разборки. Раз – и нет девочки, и мы с тобой вдвоем.
– Ты пойдешь мэром? Усмехнулся Курдюк.
– Офанарел? Мне только этого не хватало! – От удивления Максюта заговорил громко. Курдюк его одернул:
– Тише ты! Вон Юлька заявилась. – И полковник кивнул на дверь, в которую вошла секретарша мэра. Оба чиновника приподнялись, изобразили на лице нечто похожее на улыбку, снова уселись и молча принялись за поджарку. Беседы не возобновляли, дожидаясь, куда Юля сядет. Она устроилась в другом конце столовой, за столиком у окна, что друзей вполне устраивало.
– Хули, я должен идти мэром? Я что, похож на придурка? Продолжил удивляться Данило Прокопьевич.
– Не гоношись. Вот для того, чтобы прикрывать наши затеи из кабинета мэра, Стеколкин полезнее на свободе. Что случись, спросят с него. Видишь, какие дела в стране творятся. Не знаешь, при каком строе утром проснешься…
– Пожалуй. – Согласился Максюта. – И снова зашептал: – Но от девки все равно стоит избавиться.
Курдюк тоже перешел на шепот:
– Уберет Постного, поговорим.
– Чего говорить, убрать ее следом и все дела.
– Забыл, она с афганцем дружбу водит. Скорей всего затащила парня к себе в койку. Пусть его роль прояснится. Потом к этому вопросику вернемся. – Курдюк махом влил в себя стакан компота и поднялся: – Ладно, пойду, послужу родине.
Максюта кивнул, медленно допил свой компот и ложечкой доел фрукты. Его кабинет находился в здании мэрии, и он от службы родине и в обед не отрывался.
Одноногий дед Корольков не только дежурил на лодочной станции под деревней Щеглы в качестве сторожа, он теперь в ней и жил. Хозяин кооператива Николай Матвеевич Солохин разрешил инвалиду занять маленький чуланчик в самом здании. Корольков быстро обустроился. Лежанку он соорудил себе из трех спасательных кругов, связав их между собой, чтобы ложе во сне не разъезжалось. На круги уложил поролоновый коврик, предназначенный для загара посетителей. На дворе стояла осень, никто уже загорать не пытался, и коврик до следующего лета оставался вакантным. Одеяло и подушку Николай Матвеевич привез сторожу из дома. Из обрезков досок, оставшихся после строительства, дед сам сколотил столик и лавку. Одежды он носил немного, и шкафа не понадобилось. В каморке имелась лампа без абажура и розетка для кипятильника. Электрической плиткой Солохин сторожу пользоваться не разрешил. Хозяин знал о слабости своего работника к горячительным напиткам и опасался пожара. Кооператор много отсутствовал, закупая на базах оборудование для станции и выправляя бумаги. Он уже приобрел четыре водных велосипеда, а еще раньше закупил десять лодок. Лодки долго стояли на прицепе и, вполне возможно, оставались бы на нем до следующей весны, но Николай Матвеевич очень серьезно готовился к пикнику по случаю вступления в должность мэра города. Он понимал – создав условия для отдыха городского начальства, заслужит их благосклонность. А это в его начинающемся бизнесе имело большое значение. Для нормальной работы требовались всякие формальности, связанные с безопасностью клиентов. При желании начальство всегда сумело бы найти причину станцию закрыть. После праздника Солохин мог надеяться, что подобного желания у них не возникнет. Поэтому и спустил лодки на воду.
После того как они оказались в реке на причале, Королькову дремать в беседке уже не пришлось. Угнать лодки по воде куда проще. Это могли сделать и мальчишки. Необязательно с целью воровства, а для того, чтобы покататься. Правда, весла хранились на станции, но малолетних разбойников это вряд ли смущало. Подростки из деревни Щеглы часто торчали на берегу, поглядывая на новенькие лодочки с видимым интересом. Среди мальчишек имелось несколько отъявленных хулиганов, и сторож вынужден был постоянно проявлять бдительность. Но старик знал, что долго на воде лодки и велосипеды не пробудут. На зиму их поднимут на берег, и он сможет расслабиться. Расслаблялся дед при помощи жигулевского пива, нередко повышая градус добавкой, как он говаривал, «белого вина». Получая небольшую зарплату, инвалид мог себе раз в неделю это позволить. Корольков никогда не напивался до полного свинства, иначе Солохин не рискнул бы предложить ему работу. Дед выпивал понемногу, предпочитая находиться в благодушном настроении круглые сутки.
Сегодня сторожа никто не тревожил. Солохин вчера уехал в Москву получать свидетельство на свой лодочный кооператив, и Корольков на три дня остался за хозяина. Мальчишки с утра учились в школе, а два пенсионера, дремавшие на берегу с удочками, опасности не представляли.
Дед выпил натощак бутылку пива, сварил в кружке с помощью кипятильника яйцо вкрутую и старательно корявыми пальцами лишал его кожуры. Трапезничал в беседке, откуда мог обозревать территорию. Он разрезал яйцо на две части, уложил на ломоть черного хлеба и, пережевывая остатками зубов свой бутерброд, любовался пейзажем. Бутылка пива уже согрела его внутренности и настроила на блаженно-лирическую волну. Он размышлял на тему своей одинокой жизни. Наконец и он дожил до настоящего счастья. Инвалид имел кров и, к небольшой пенсии, зарплату сторожа. Хозяин не слишком допекал его поручениями, а во время службы, работник мог дышать свежим воздухом, рыбачить и наслаждаться прекрасными видами. Сегодня над рекой стелился утренний туман, обещая теплый осенний день.
Станция расположилась на высоком берегу Глуши. До поворота, где виднелись сваи разрушенного моста, река текла медленно. Еще до большевиков там стояла мельница Василия Прохорова. Мельник прославился тем, что вырастил одиннадцать сыновей и всем дал образование. Один из его сыновей после революции даже служил заместителем наркома легкой промышленности, но затем, в тридцать седьмом, сгинул. Посадили и остальных братьев. Сам Василий Прохоров попал под «раскулачку» и умер в Сибири. Мельницу деревенская беднота разграбила, и в наши дни от нее даже фундамента не осталось. Но в месте, где она стояла, сохранился омут, который так и звали «прохоровским». А чуть дальше торчали опоры бывшего мостика. За ними начинались пороги, и Глуша спокойный нрав меняла на бешеный. Бесилась она метров двести, затем затихала и, насколько видел глаз, несла свои воды медленно и степенно.
Корольков до поворота прогулок не совершал. Тропинку вдоль берега рыбаки протоптали, но хромать по ней на костылях, инвалиду не хотелось. Покончив с трапезой, он аккуратно собрал яичную скорлупу в пакет, а пустую бутылку от пива поставил в уголок под лавку. Бутылки старик сдавал и относился к стеклянной таре бережно.
Туман постепенно поднимался, и солнце начинало припекать. Корольков снял телогрейку, положил ее на скамью беседки и хотел уже вздремнуть, как услышал треск мотоцикла. Мотоциклист приближался не со стороны Щеглов, а с дороги, ведущей в Глухов. Старик видел, как он переехал мост и свернул к нему. Хозяин никаких распоряжений насчет гостей не давал, но сторож на всякий случай поднялся и, прихватив костыли, из беседки вышел. Лихо развернув своего железного коня, мотоциклист притормозил у здания лодочной станции, огляделся и, заметив сторожа, газанул к нему. Внешность парня показалась Королькову знакомой. Но вспомнить конкретно, кто прикатил, он не смог. Инвалид в лицо помнил почти всех жителей города, но далеко не всех знал по имени.
Тем временем молодой человек спешился, поставил свой мотоцикл на подпорку и широко улыбнулся:
– Привет, дедушка! Не помешал?
– Как мне можно помешать, я, видишь, ничего такого здесь не делаю. – Улыбнулся в ответ сторож, обнажив несколько желтых от табака сохранившихся зубов.
– А я еду мимо, смотрю, красотища какая. Раньше тут пустой берег, а теперь и лодки, и беседка… Никак станцию открыли?
– Еще не открыли. – Ответил старик. Но восхищение парня ему пришлось по душе. Корольков с недавних пор станцию считал своим домом, и похвала парня его радовала.
Мотоциклист тем временем быстро оглядел беседку, заметил в углу, под лавкой, пустую бутылку пива:
– Вижу ты, дед, «жигулевское» уважаешь. У меня его нет, а вот пару банок немецкого всегда при себе имею. Давай их откупорим на природе.
– Ты же за рулем. Дух пойдет, – напомнил Корольков, но глазки у него засветились.
– Ничего, пока с тобой посижу, проветрится, – успокоил заботливого инвалида мотоциклист и извлек из кармана две банки: – Открывать умеешь?
– Королькова заграничным пивом иногда угощали, и он с банкой быстро управился. Парень поднялся в беседку, посасывая пиво, внимательно осмотрел причал, про себя быстро пересчитал лодки и водяные велосипеды, пристегнутые цепями к сварным перилам, после чего уселся на скамейку и позвал сторожа:
– Присаживайся, дедуля. Я на двух ногах стоять не люблю, а тебе на одной и подавно не в масть…
– Да я на трех, как видишь. – Пошутил инвалид, но поднялся и на лавку присел.
– Один скучаешь? – Поинтересовался мотоциклист.
– А чего мне скучать? Сам сказал, тут красотища. А один давно. Бабка у меня еще шестнадцать лет назад погибла, с тех пор и кукую. Привык уже…
– Я тебя в городе часто видел.
– Да я тебя тоже где-то видел, только не припомню где. – Ответил Корольков.
– Меня Игорьком зовут. – Представился парень. А где видел, там меня уже нет…
– Сидел, что ли? – Предположил сторож, оглядывая богатую татуировку на обеих руках нового знакомого. На пальцах левой руки он даже успел сложить слово «Хруст».
– Было дело. Отмотал свое. – Признался Игорек.
– Вор? – Улыбнулся дед.
– В закон не вошел, так по мелочам с малолетства. Теперь завязал. Работаю.
– Это правильно. – Похвалил Корольков, со смаком вытягивая остатки из банки: – Тюрьма сладкой не бывает. А воле человек радуется.
– Что правда, то правда… Лодку покататься не отстегнешь?
– Не могу. Хозяин такого права мне не давал. Откроем для народа, приезжай.
– Где сам-то?
– Хозяин, что ли?
– Ясное дело.
– В Москве Николай Матвеевич.
– И долго ты один на хозяйстве?
– Еще пару дней, если не задержатся. Оне там по делам.
Парень поднялся:
– Ну бывай, дед. Найду время, заскочу, угощу тебя пивком…
– Приезжай. А за угощенье спасибо. Только немецкого не вози. Слабое оно, и кислым отдает. Лучше «Жигулей» нету.
– Чудак ты, дед. «Жигулевское»-то дешевле. – Мотоциклист сбежал с крыльца беседки, крутанул ногой стартер, уселся в седло и, газанув, покатил в сторону дороги.
«Молодой, а душевный… Пивком побаловал» – подумал Корольков о посетителе. Потом долго вспоминал, где его видел. И вспомнил. Парень приезжал с молодой подружкой Кащеева, в одной из машин ее сопровождения. В тот день Мака встречалась с начальником милиции, а дед Корольков дремал в беседке. Но дремал чутко, и братков разглядел всех.
Нелидова его главный акционер огорчил. Вместо того чтобы выдать деньги на ремонт отелей, велел переправить их в Германию и вручил счет банка. Голенев пытался оставить Алексея Михайловича переночевать в Глухове, но тот торопился назад, и Олег сам повез его в Москву.
– Машинка у тебя для миллионера самая подходящая. – Морщась от грохота неисправного глушителя, поддел компаньона Нелидов.
– Да, гремит. Надо трубу заварить, все руки не доходят. – Оправдывался Голенев. По дороге они больше молчали. Бывший афганец понимал, что расстроил своего директора, но поделать ничего не мог. Деньги надо было пустить на цементный завод Постникова. Олег и начал их зарабатывать, потому что когда-то дал слово Тихону помочь со строительством. Теперь оставался последний штрих, и затормозить уже готовый к пуску комплекс было бы для него непростительно.
– Придется вернуть отели обратно. Стыдно, конечно, вроде не дети, но жизнь есть жизнь. – Грустно рассудил Нелидов.
– Давай пока подождем, вдруг я что-нибудь придумаю… – Ответил Олег.
– Не больше недели. А то еще за простой городские власти денег потребуют.
Километров за двадцать до Москвы пошел сильный дождь. Впереди тащилась фура. Ее окутало водяное облако. Голенев не видел, что происходит впереди, и обгонять грузовик на узкой трассе опасался:
– Когда у тебя самолет? – Спросил он Нелидова.
Алексей Михайлович посмотрел на часы:
– Еще есть время. Регистрация начнется в двадцать два сорок.
– Тогда успеем. – Прикинул водитель. У них оставалось еще четыре часа. Олег надеялся вскоре добраться до кольцевой дороги, а там, если повезет обойтись без пробок, езды до аэропорта не больше часа.
– Помнишь Жвания? – Неожиданно спросил Алексей Михайлович.
Бандита Жвания Голенев помнил хорошо. Один раз он его проучил, а второй раз выручил. Жвания арестовали по подозрению в убийстве Тони. Он виделся с женой Голенева накануне ее гибели. Тогда Олег уже догадывался, чьих это рук дело, и за бандита поручился. Жвания выпустили.
– А что ты о нем заговорил?
Нелидов усмехнулся:
– Набивается в компаньоны. Стоит ему заикнуться, не один миллион выложит.
– Алеша, ты же знаешь, с этим народом связываться нельзя. Его один раз подпустишь и, считай, делу конец.
– Конечно, знаю. Прокручиваю в уме разные варианты, и выскочило.
Голеневу все же удалось обогнать фуру, и он поднажал. Беседовать, не повышая голоса, рев глушителя не позволял, и до пригородов Москвы они больше не разговаривали. В Люберцах переезд оказался закрыт. Уже прошло два поезда, а шлагбаум все не поднимали.
– Если думать о компаньоне, есть Новатный. С чехом у нас опыт совместной работы имеется. Он мужик приличный. Могу позвонить. – Продолжая тему, предложил Олег.
– Позвони. – Сразу согласился Нелидов: – Я о нем почему-то сам не подумал.
Тепловоз гнал через переезд нескончаемый поток вагонов. Путешественники, к своему огорчению, заметили, что состав начал замедлять ход. Но поезд, медленно протащив перед ними последнюю цистерну, все же не остановился, и шлагбаум, наконец, открыли.
– А Ирочка у нас больше не работает. Уехала в Москву: – Уже перед аэропортом решился сообщить Нелидов и, не дождавшись реакции, добавил: – А мне жаль, что у вас так сложилось. Хорошая она девочка.
– Мне тоже грустно. Но полюбить ее я бы уже не смог.
– Конечно, это твое личное дело. Только одному, да еще с детьми, очень не просто… Я вот без Нины Петровны даже и не представляю, как бы жил…