– Мы никому впрямую не говорили о внучке Корзона. Ни я, ни Сережа, а тем более Степан ее имя не называли. – Настаивал на своем Голенев. Мака сделала вид, что ей разговор мужчин наскучил, и снова уселась смотреть журнал.
– Будем ждать. Другого выхода у нас все равно нет. – Высказался Олег. Он отпустил Скворцова, и они втроем занялись делами.
– Я согласна вложить бабки в ваши гостиницы. – Впервые заявила Мака двум своим компаньонам. До этого она только интересовалась деталями, и своего согласия открыто не высказывала.
– Значит, начнем реконструкцию. – Потер руки Нелидов.
– Я вижу, ты доволен. А помнишь, при первом разговоре кривился. – Напомнил Олег.
– Каюсь, поскольку к женщинам в серьезных делах отношусь без особого энтузиазма. Но Мака случай особый. С ней я готов рискнуть… – Ответил Алексей Михайлович и подмигнул девушке.
Они принялись обсуждать фирмы, кому поручить ремонт и не заметили, как наступил вечер.
– Я хочу есть. – Сказала Мака, когда за окном стемнело.
– Приглашаю поужинать у меня дома. – Предложил Нелидов: – А заодно Маку с женой познакомлю. Моя супруга Нина Петровна назначена директором двух отелей, и дамы должны найти общий язык. Голенев не возражал, Мака тоже. Они вышли из офиса, и в это время к дверям подкатил Жвания. Бандит, сверкая золотом коронок, выбрался из лимузина и отозвал Голенева в сторону:
– Я верну тебе девчонку без выкупа. Но у меня есть условие.
– Говори.
– Ты не будешь требовать крови похитителей. И не станешь докапываться, кто они.
Олег посмотрел бандиту в глаза:
– А у меня есть выбор?
– Выбор у человека всегда есть. – Усмехнулся Жвания: – Можешь дать деньги, девчонку вернут. Нюхай след, мсти, делай что хочешь. Но тогда я тебе никаких гарантий давать не буду.
– Твои дружки?
– Некорректный вопрос. Но, как друг, я тебе отвечу. Это не мои дружки. Они очень молодые люди. Но родителей этих молокососов я знаю. Сопляки решили сами подработать, и старшим ничего не сказали. Решать тебе.
– Я принимаю твои условия. Когда?
– Завтра вечером.
– Раньше не можешь?
– Нет, геноцвали. При всем желании раньше не получится. Ребенка не успеют привезти, она далеко.
– Хорошо, подождем. – Ответил Олег. Жвания еще раз сверкнул фиксом и уселся на заднее сидение. Перед тем как лимузин тронулся с места, бандит бросил быстрый взгляд на Маку. Девушка улыбнулась краешками губ и отвернулась.
– Когда он кончит говорить слова присяги, включай гимн Советского Союза. – Распорядился Самуил Прудкин, заглянув в радиорубку актового зала. Редактор газеты «Вести Глуши» отвечал за церемонный протокол торжественного мероприятия. Молодой радист Яша Ципкин включать гимн не желал.
– Наш мэр демократ, а гимн коммунистический.
– Делай, что тебе говорят. Демократического гимна пока нет. – Настаивал редактор. Тем временем Постников заканчивал свою речь. Он представил Вячеслава Анатольевича Стеколкина в качестве своего вице-мэра и вызвал его на сцену. Из зала раздались жидкие хлопки, и Стеколкин поспешил сцену покинуть. Настал заключительный момент торжественной церемонии. Постников положил руку на портрет Ельцина и произнес слова присяги, которую сам сочинил накануне ночью:
– Я, мэр города Глухова, торжественно клянусь заботиться о здоровье и благосостоянии граждан города. Гарантировать законность и порядок на его территории, способствовать процветанию свободы и демократии.
Поняв, что с присягой покончено, Яша Ципкин включил гимн. Сотрудники мэрии и приглашенные горожане переглянулись. Первым поднялся Андрей Макарович Телкин. Бывший секретарь райкома сделал это автоматически. У него вошло в кровь – играют гимн, вставай. За ним начали подниматься остальные. Ко второму куплету стоял весь зал. Гимн звучал без слов, но пожилые люди шевелили губами, напевая про себя знакомый текст михалковского панегирика. «Нас вырастил Сталин на благо народа, на путь и на подвиги нас вдохновил».
Постников замер на трибуне бледный. Ему ничего не оставалось, как дослушать ритуальную мелодию запрещенной ныне организации. При последнем аккорде раздались аплодисменты.
– Спасибо, друзья. – Глухим голосом произнес принявший присягу мэр, медленно спустился с трибуны и уселся в кресло первого ряда. Его место с одной стороны оберегала Татьяна, с другой секретарша Юля. На опустевшей сцене появился Прудкин. По плану после присяги Постникова шел концерт самодеятельных артистов.
Прудкин объявил выход местного поэта Зиновия Корякина. Тот неловко потоптался у микрофона и начал читать свой стих, посвященный родному городу. Читал он монотонно, завывая в конце каждой рифмы:
Постников не слушал. Он наклонился к уху секретарши и спросил:
– Какой болван надумал запустить сталинский гимн?
– Не знаю, Тихон Иннокентьевич. Наверное, Прудкин. Ему поручили провести мероприятие.
– Зятек Андрея Макаровича… – сообразил Постников и вспомнил слова жены «Маше не повезло». Теперь до него дошел их смысл.
– Помолчи, Тиша. Нехорошо, на тебя люди смотрят. – Шепнула мужу Татьяна. Тихон кивнул и стал смотреть на поэта. Тот читал уже довольно долго, но Постников отметил не стихи, а лоснящийся костюм Корякина, его не раз чиненные сапожником башмаки и сорочку, застегнутую неправильно. Поэт галстука не надел, а пуговицы у шеи перепутал.
Тихон снова наклонился к уху Юли:
– Надо бы выдать ему пособие из личного фонда мэра. У тебя есть его адрес?
– Не знаю. Но вы не волнуйтесь, найдем если нужно, – ответила секретарша.
– Тихон, помолчи, – опять одернула его Татьяна.
– Да, да, конечно, Танечка…
После поэта три крепкие бабы пропели частушки. Лицо гармониста показалось мэру знакомым. «Где я его видел?» – стараясь не морщиться от громких визгливых голосов певиц, пытался припомнить Постников. Наконец вспомнил. Это случилось несколько лед назад. Тихон тогда еще служил в промышленном отделе. На автобазе шел товарищеский суд. Судили механика автобусного парка. Он по пьянке не докрутил колесо, и автобус на полном ходу завалился на бок. Жертв среди пассажиров, к счастью, не оказалось, но ушибов и ссадин они получили множество. Теперь мэр мог наслаждаться музыкой механика.
После певиц Прудкин объявил гимнастический этюд. Десять девочек с лентами показывали зрителям свои номера. На мастериц высокого класса они не тянули, но стройные ножки и маленькие грудки доставили залу куда большее удовольствие, чем стихи занудливого Корякина и визгливые голоса матрон. Но мэра и гимнастки увлечь не смогли. Постникову очень хотелось домой. Прийти, закрыться в своем кабинете и сидеть в тишине и полумраке. Но он обязан присутствовать на мероприятии до конца.
Концерт длился три часа. В восемь вечера голова у мэра раскалывалась. Но и после концерта отправиться домой ему не светило. В столовой накрыли стол для маленького банкета. Банкет организовал на свои средства Павел Михайлович Паперный и ждал Постникова и сотрудников мэрии. Портить людям праздник Тихон не имел права.
В столовой собралось человек пятьдесят. Паперный зачитал лично сочиненное приветствие законно избранному мэру. В приветствии он позволил себе несколько шуток, и Постникову оно понравилось. Серьезного застолья Паперный не планировал. Закончив читать, он обратился к собравшимся:
– Господа, граждане, товарищи, прошу минуту внимания. Завтра в двенадцать часов все сотрудники мэрии приглашаются на пикник. Сбор на площади перед зданием. Сюда подадут автобусы. Автомобилистам советую оставить свои машины в гаражах, поскольку на пикнике вам предложат не только чай. Вы меня понимаете? – По одобрительным возгласам собравшихся, Павел Михайлович сделал вывод, что его поняли и продолжил: – Так же нами намечена большая спортивная программа. Ее гвоздем станет гонка на лодках всех начальников мэрии. Наш уважаемый Тихон Иннокентьевич одержал бесспорную победу на выборах. Посмотрим, как он покажет себя на воде. Дадим возможность реабилитироваться и неудачному претенденту. Вячеслав Антонович Стеколкин тоже участвует в соревнованиях. А теперь наполните бокалы шампанским. Пьем за нашего мэра. Ура!
Тихону пришлось со всеми чокаться. Его поздравляли, трогали за рукав. Постников кивал и улыбался. Через пятнадцать минут стол опустел, и, наконец, он получил возможность тихо смыться. Татьяна вывела мужа через запасной выход, и они оказались на улице. Домой шли пешком.
– Устал? – Спросила Татьяна.
– Голова раскалывается. Всегда, так сказать, терпеть не мог праздников, а таких, где приходиться выпячиваться, и подавно.
– Ничего не поделаешь, это входит в амплуа мэра. Но не переживай, еще завтра отмучаемся, и начнутся спокойные рабочие будни.
– Ничего не поделаешь, это входит в амплуа мэра. Но не переживай, еще завтра отмучаемся, и начнутся спокойные рабочие будни.
– Шутишь? Откуда спокойные?! В следующий понедельник придут фильтры, и появится немецкий инженер. Его рабочий день стоит, так сказать, десять тысяч долларов. Надо так организовать процесс, чтобы он ни минуты не простаивал.
– До понедельника, Тиша, еще надо дожить. – Резонно заметила Татьяна, вовсе не подозревая, что в ее фразе заложен тайный зловещий смысл.
Любому из подручных сухумского авторитета Вано Жвания убить человека означало не больше чем раздавить таракана. И только один из них никогда не брал в руки пистолета или финки. Прирожденный жулик и аферист Рудик Погосян умел ограбить ротозея, так запудрив ему мозги, что жертва сама начинала жалеть своего обидчика. Песня великого барда Булата Окуджавы «Мы не поклонники разбоя», написанная для Кота Базилио и его рыжей подруги Алисы, вполне годилась и для Рудика. Помимо афер, Погосян обожал детей. Его жена Анаит родила мужу троих мальчиков и двух девочек. Мальчиков звали Арамчиком, Левончиком и Нельсоном, а девочек Марьям и Карина. Старшему мальчику исполнилось одиннадцать, младшей девочке пять. Они все жили в большом доме на окраине Сухуми, по соседству с обезьяним питомником. Каждую неделю любящий отец водил своих отпрысков смотреть на обезьян. Дети давно уже определили своих четвероруких любимцев и готовили для них гостинцы. Но вот уже несколько дней их в питомник не пускали. С того самого дня, когда к ним привезли погостить девочку из России. Она была много старше детей Рудика, и им казалась совсем взрослой. Но самое удивительное, гостья оказалась страшной соней. Спала почти круглые сутки. А когда просыпалась, много ела, потом сидела на скамейке в саду и смотрела вокруг удивленными глазами, словно ничего не понимала.
Рудик сказал детям, что девочка приехала отдохнуть после тяжелой болезни и ей надо много спать. Им даже запретили с ней разговаривать, потому что разговоры могли девочку утомить. Но разговаривать с ней было невозможно, поскольку она на вопросы не отвечала и на детей Рудика не обращала никакого внимания. Мальчики бегали на нее смотреть, когда она сидела на скамейке. Девочки с любопытством наблюдали за ее трапезой. Следов тяжелой болезни дети у гостьи не заметили. В меру упитанная, с вьющимися локонами, она выглядела цветущей юной девой с вполне развитыми женскими формами.
Не только отмена походов в обезьяний питомник нарушили обычную жизнь в семье Погосянов. С появлением девочки сильно изменилась и Анаит. Дети привыкли, что мама всегда смеется, бегает по дому, сама как ребенок, вприпрыжку, и когда не готовит на кухне, играет с ними. Теперь Супруга Рудика из дома не выходила, часто запиралась в своей комнате и плакала.
Вчера дети слышали, как родители сорились. Анаит укоряла мужа в бессердечии. «Не могу же я отказать Вано! – оправдывался отец – Он же мой босс. И потом, ей у нас ничего не грозит. Я тебе мамой клянусь, для денег я бы никогда не пошел на такое! Но тут простая хохма. Ты знаешь, хохмы я люблю. А главное, это просьба самого Жвания».
Дети поняли, о ком говорил папа. Дядя Вано часто приезжал к ним на большой розовой машине. Однажды его водитель, пока папа беседовал с самим дядей Вано, даже прокатил Арамчика с Нельсоном и Левоном по городу. У папы тоже имелась хорошая машина. Но она была с крышей, а у машины дядя Вано крыша могла открываться. Сегодня днем дядя Вано опять приехал. Они с папой долго кушали, потом вывели девочку, которая гостила у них после болезни, усадили в машину и куда-то увезли. Мама опять ушла в свою комнату плакать. Потом вышла и собрала детей в саду.
– Вы уже у меня большие. Я хочу вас предупредить, кто бы вас не спрашивал о девочке из России, всем говорите, что ничего не знаете и никогда ее у нас не видели.
– Но мы же ее видели?! – Удивился Арамчик.
– Если вы об этом кому-нибудь скажите, нашего папу заберут чужие дяди, и он никогда не поведет вас к обезьянкам.
Аргумент подействовал безотказно. Дети обещали молчать, а Анаит вдруг улыбнулась, вырвала из рук Марьям скакалку и стала весело через нее прыгать. Через минуту они уже все вместе носились по саду.
Папа вернулся поздно вечером.
– А где больная девочка? – Спросила Карина.
– Она поправилась, и мы с дядей Вано отвезли ее домой. Только ты никому не говори об этом.
– Я знаю. Мама нам уже сказала, если мы проболтаемся, тебя заберут чужие дяди, и ты никогда не сводишь нас в питомник.
– Умница моя. – Улыбнулся Рудик и погладил дочку по голове.
Моня Корзон плакал, не вытирая слез и не смущаясь окружающих. Старый музыкант плакал от счастья. Его внучка, его родная Фирочка снова с ним! Мало этого, она здорова, прекрасно выглядит, и на девочке не видно никаких следов насилия. Любящий дедушка испытывал чувство необыкновенной радости и благодарности к Голеневу, который сумел каким-то образом договориться с похитителями.
В пять часов вечера Вано Жвания, как и обещал, привез внучку в офис Олега. Никакого выкупа платить не понадобилось. Голенев сухо поблагодарил Жвания и сказал, что теперь они в расчете. Корзон не понял, о каких счетах шла речь, но он был и не в состоянии вникать в нюансы их отношений. Он обнимал внучку и плакал. Немного успокоившись, старик позвонил дочери и сказал, что Фира нашлась.
Нелидов сам, на своей «Волге», отвез их домой. Но перед тем как выйти из офиса, Моня обратился к Голеневу:
– Олег, сегодня один из лучших дней в моей жизни. Я должен это отметить. Приглашаю тебя и всех твоих друзей в «Ласточку». Весь вечер я буду играть только для вас. Идите в кафе, заказывайте любые яства, Корзон за все платит. Я отвезу Фирочку ее маме, и сразу в кафе.
Голенев с Нелидовым пытались отказаться от его щедрости, но старик начал обижаться.
Нелидов увез счастливого деда с внучкой, оставив в офисе Голенева и Маку.
– Ты удовлетворен? – Спросила Мака, когда они остались вдвоем.
– Не очень, но какое это теперь имеет значение.
– Вижу по твоей кислой физиономии, что имеет.
Олег грустно улыбнулся:
– Все подмечаешь…
– Я же ведьма.
– Если ты ведьма, скажи, откуда бандит привез ребенка? Ведь выкупа он не получил и даже не пытался. А сама девочка ничего не помнит. Видно, эти подонки чем-то ее накачали.
– Жвания сделал тебе одолжение и еще найдет способ с тебя получить. Я знала Кащеева, а они все одинаковые.
– Но ты не ответила?
– Ты хочешь знать место, или имена похитителей?
– И то, и другое.
Мака расхохоталась:
– Дурачок, я только чувствовала, что девочка жива и ей ничего не грозит, а имена и фамилии ведьмы не выясняют. Ты намерен пригласить меня в кафе?
– Естественно.
– Я без вечернего платья.
– Ты мне и так нравишься.
– Тогда пошли, немного побродим по городу, а потом поужинаем под скрипку этого еврея.
– Не люблю, когда людей называют по национальности.
– Прости, я забыла… Под скрипку твоего друга.
– Так лучше.
Вечерами становилось прохладно, и с открытой веранды кафе «Ласточка» столики занесли внутрь. Для Голенева и его друзей хозяин кафе Артур Иванович Лескопопулос, по кличке Грек, приказал составить несколько столов вместе, организовав нечто гигантское. Голенев пригласил всех бойцов летучего отряда, вместе с их начальником, и Степу Хорькова. Нелидов привез свою жену. Пока готовили стол, Олег подошел к хозяину:
– Артур Иванович, наш щедрый музыкант вознамерился платить за всех. Пока его нет, я бы хотел расплатиться за вечер сам. Сделайте одолжение, учтите ужин примерно на десять персон и принесите мне счет.
– Олег, вы меня знаете не первый день. Неужели вы думаете, что я разрешу Моне расплачиваться за такой вечер? Я осведомлен о причине, по которой имею честь видеть вас и ваших друзей. Не лишайте меня радости гостеприимства. Моня будет для вас бесплатно играть, а я прошу вас быть гостями моей кухни.
– Это слишком дорогой подарок. – Возразил Олег.
– Поверьте мне на слово, делать подарки куда приятнее, чем их принимать. Да вы и сами об этом прекрасно знаете. Мы же христиане, давайте оба поблагодарим Всевышнего за то, что Артур Лескопопулос может себе это позволить.
– Спасибо, Артур Иванович. Мне нечего на это возразить.
В семь часов вечера Моня Корзон поднялся на эстраду. Старый музыкант облачился в белый фрак и выглядел великолепно. Только покрасневшие глаза выдавали, сколько ему довелось пережить за несколько последних дней. Скрипач проверил микрофон и медленно осмотрел зал. Все столики кафе оказались занятыми. Взгляд музыканта остановился на лице Олега. Моня долго и пристально посмотрел ему в глаза и поднял скрипку. Над столиками зазвучала музыка, которую он раньше никогда не играл. Это была мелодия еврейской молитвы. Гости поняли, что Корзон сегодня что-то задумал. Так свой концерт он никогда не начинал. Закончив печальную, рвущую душу молитву, он, без всякой остановки, перешел на венгерскую плясовую. Лица посетителей тут же повеселели. Закончив танец, Моня опустил скрипку, постучал пальцем по микрофону, затем снял его со стойки и сказал: