– А как же Дина? – спросил я.
– А что Дина? – Она как будто даже удивилась. – У нее, между прочим, есть ты – отец! И бабушка есть. Не помрет твоя Дина, не беспокойся!
После этих слов я онемел… и не нашелся, что ей ответить. Тупо смотрел, как она чертыхается, не попадая ногой в туфлю. Как хлопает дверью. Как быстро идет по дорожке к калитке. Как наклоняется и нюхает распустившийся бледно-розовый пион.
Она всегда любила пионы…
И все… Ее уже нет! А до меня никак не доходит… еще не доходит.
Только одна мысль: как я мог? Как я мог прожить с ней все эти годы? Как я мог не заметить? Не почувствовать ничего? Как?
Это мучило меня больше всего. Ну и, конечно, Дина. Мои страдания показались мне чушью и пустяком, видя как страдает наша общая дочь. Вернее – моя дочь. Теперь – только моя.
А потом я кое-что припомнил. Как душно ей было в Л. Как она сетовала, что вернулась сюда. Как мечтала вернуться обратно в Москву. Как завидовала красивым тряпкам Дины Михайловны, жены директора. Ее квартире и должности. Как-то она сказала:
– Ах, как бы я хотела быть хозяйкой!..
– Хозяйкой чего? – удивился я. – Ты вроде и так хозяйка…
– Жизни, милый! – рассмеялась она и потрепала меня по щеке – как щенка, как пацана потрепала. Да я по сути и был ее щенком – мальчишкой, которого она всерьез так и не приняла.
Торопливо собираясь, она чмокнула дочку и посмотрела на меня:
– Прости, Валик! Не получилось! Я так хотела быть хорошей матерью, дочерью и женой! Честно – хотела! Прости…
И все… Мы остались одни. Дина, кажется, все поняла: мама уехала навсегда. Я, конечно, что-то врал – командировка, отпуск, то да се… Но девочка моя мне не верила… А потом начались проблемы. Какие – ты знаешь. Я очень пытался быть хорошим отцом. Но даже самая средняя мать… Ты понимаешь…
Я понимала! Ах, как я понимала! Уж кто, как не я…
Я тут же вспомнила всю свою боль. Сердце так защемило, что на глазах выступили слезы.
Валентин взял меня за руку. А потом обнял. Мы долго стояли так, держась за руки и обнимаясь.
Утром, проснувшись раньше всех, я испуганно посмотрела на часы: полседьмого! Дина может проснуться!
Я растолкала Валентина и отправила в комнату девочки. Дина крепко спала. Я легла на раскладушку и… закрыла глаза.
Я дождалась? Я дождалась своего счастья? Своей судьбы? Своей любви? Да, дождалась! В конце концов… Сколько можно? Сколько можно страдать? Каждому человеку изначально дана своя мера горя: кому стакан, кому – бадейка. Кому – целое озеро. Я свое не измеряла. Но мне показалось, что из своей грязной лужи я уже все испила.
Мы быстро позавтракали, стараясь не смотреть друг на друга, и отправились в путь. Только в этот день все было другим.
Все было счастливым и светлым. Все было радостным и родным.
На небе светило солнце, было совсем тихо, безветренно и довольно тепло.
Мы гуляли в зоопарке, потом обедали в какой-то пельменной, и все, включая пересоленный бульон и слипшиеся пельмени, казалось нам вершиной кулинарного искусства. Мы были такими счастливыми!..
После обеда мы поехали в «Детский мир». И вот там мы оторвались! Дина оживилась и вдруг захотела и куклу, и пластиковую кухню с плитой и кастрюльками, и клетчатую юбку с бахромой, и желтенький свитерок с брошечкой, и нарядное платье в синий горох. А мы покупали все это, не считая денег, и были опять счастливы! Потому, что у нашего ребенка горели глаза!
Наверное, так счастлива я не была даже с Димкой. Дина протянула мне руку и смущенно посмотрела на меня:
– Лидия Андреевна! А вы умеете делать прически?
– Прически? – растерялась я. – Ну… не знаю. Можно попробовать… – я была в замешательстве.
– Да я вас научу! – оживилась Дина. – Все просто! – …Коса «рыбий хвост», знаете? А французская? А жгуты из косичек? – тараторила девочка. – Может, попробуем?
Я кивнула. И увидела счастливые глаза моего мужчины.
А потом мы купили большой торт и решили отпраздновать нашу поездку, наше путешествие дома. Точнее, в гостях у Дениса.
Дина болтала без умолку, глядя по сторонам. Щебетала, что ей очень-очень нравится Москва! Куда больше, чем Л. И сколько здесь всего интересного! И какие красивые люди! И какая одежда, да? А машины? А дома? Нет, вы посмотрите! А магазины? Сколько же здесь всего! – восхищалась Дина.
Мы с Валентином переглядывались и улыбались.
Назавтра было воскресенье, и мы должны были возвращаться домой. А уезжать не хотелось. Совсем не хотелось… Но что делать… жизнь диктовала свое.
В автобусе мы с Валентином сели вместе – так захотела Дина. А она уселась впереди нас и тут же уснула.
Я положила голову ему на плечо, а он взял мою руку. Мы ни о чем не говорили, боясь спугнуть, расплескать свое счастье.
Так, молча, мы и проехали весь долгий путь до нашего города. Дина почти всю дорогу спала. В Л., на вокзале, мы долго прощались.
– Ну и куда в следующий раз? – спросил Валентин.
– А давайте в Питер поедем! – вырвалось у меня. – Там так красиво!..
– В июне, на белые ночи! – подхватил Валентин. – Вот будет поездка!
И мы распрощались.
Ночью я вспомнила про косу «рыбий хвост» и улыбнулась. Будем учиться! Я уже успела соскучиться и по нему, и по Дине, его дочери. Очень соскучиться.
Так началась моя новая жизнь. И она, эта жизнь, была замечательной и прекрасной.
Дина понемногу менялась и становилась другой. Она начала задавать на уроках вопросы, на переменах ходила с девочками, ссорилась с мальчишками и прибегала из буфета, обсыпанная сахарной пудрой. Обычный ребенок. Только очень красивый. И еще – очень родной.
С Валентином мы встречались по вечерам. Бродили по улицам, сидели в нашем единственном и убогом кафе «Забредай!». В народе его называли «Бред». Иногда – в нашем дворе на скамеечке. Баба Мотя ложилась рано.
О нашем будущем мы не говорили.
Наконец Валентин сам начал тот разговор. Сказал, что очень любит меня и не представляет без меня жизни. Что Дина тоже ко мне очень привязана и без конца говорит про «Лидию Андреевну».
«Твое имя просто не сходит у нее с языка! – признался Валентин. – Она стала прекрасно есть, нормально спать и с удовольствием делать уроки».
– Теща все понимает – в смысле то, что у меня появилась женщина, – продолжил Валентин. – Она ничего не имеет против, нет. Но, Лида… Привести тебя туда, в ее дом, я не могу! Мне это неловко. И еще, бабку жалко. И так она настрадалась. С такой-то дочуркой… А тут я, ты, Динка… Ну и вообще… Что делать, Лида? Я не знаю, прости, – грустно вздохнул Валентин. – Снять квартиру и съехаться? – и он вопросительно посмотрел на меня.
А что я могла ответить? Конечно, надо было что-то предпринимать. Думать. Решать. Искать варианты. Строить семью. Мы оба были готовы к этому. Иначе – зачем это все? Люди мы взрослые, многое повидавшие. Раненые и «подстреленные».
Раз уж так повернула судьба! Только мне показалось, что эти слова и это решение должна принимать не я! Не я должна предлагать и не за мной должно быть последнее слово. А Валентин… он словно ждал моих распоряжений.
Мы снова молчали, а потом он сказал:
– И Дина, знаешь… Ну, ты должна понимать: с ней ведь… не всегда просто, Лида! К тому же – чужой ребенок. Ты точно к этому готова? Я… боюсь за Дину, – тихо продолжил он, – ей и так досталось, как ты понимаешь. Больше я рисковать не могу.
Я удивилась его вопросу. Очень удивилась. Да неужели он не видит? Не понимает, что такое для меня его девочка? Я испугаюсь сложностей? Не слажу с ребенком? С ребенком, который давно стал мне родным? В конце концов, я – педагог. Учитель. С детьми ладить умею. Чего он боится? Что у нас не получится? И почему Дина снова будет страдать?
Я почти обиделась, но потом взяла себя в руки и попыталась его понять: он – отец и этим все сказано.
– Давай подождем, – успокоила я Валентина. – Что нам торопиться? Пусть Дина привыкнет к тому, что в вашей жизни есть я. А потом… Ну, в конце концов, снимем квартиру. Или… – я помолчала, – может, уедем? Мир огромен! Может, в Москву… Ей так понравился город! А не хочешь в Москву – да куда угодно! Хоть на Дальний Восток! Мы молодые, у нас есть профессии. И вместе мы ничего не боимся!
Валентин молча кивнул. Он согласился со всеми моими разумными доводами. И еще мне показалось, что он облегченно вздохнул… Нет, мне только показалось… А мне-то хотелось совсем другого! Мне хотелось, чтобы он возразил: зачем тянуть время? Мы так счастливы, Лида! И я так люблю тебя! И ты – замечательная! Давай сходиться и налаживать жизнь!
Да и при чем тут его теща? Какое мне дело до всего этого? И зачем мне ее дом? Я на него не претендую.
Предложить ему поехать ко мне? В мою деревню? Нет, этого я точно не хочу! Там все – как кладбище воспоминаний. Димка, баба, Полина Сергеевна… Мои пьянки и мой аборт. Не хочу! Дом свой я закрыла. И закрыла его навсегда – как «закрыла» ту свою жизнь.
И еще: он – мужик, я – женщина. Я на все готова, на все. Сдвинуться с места, поменять свою жизнь. Лишить себя привычных удобств. Хорошей работы. Воспитать его дочь. Любить его вечно. Быть ему верной и все разделить. Но я не готова делать ему предложение! Предложение – привилегия, извините, мужчин.
И еще: он – мужик, я – женщина. Я на все готова, на все. Сдвинуться с места, поменять свою жизнь. Лишить себя привычных удобств. Хорошей работы. Воспитать его дочь. Любить его вечно. Быть ему верной и все разделить. Но я не готова делать ему предложение! Предложение – привилегия, извините, мужчин.
И снова все пошло по-старому. Нет, все было хорошо и даже отлично. Но… мы ведь давно не подростки, и вся эта жизнь, с ее прогулками по вечерам, бестолковым сидением в кафе, на скамейке у дома, в чужих подъездах… Все это было довольно мило в первые месяцы…
В школе, конечно, все знали о нашем романе. Но особенно не судачили. А может, судачили, но без меня. В конце концов, мы оба были свободными, семей ничьих не разбивали, сердец тоже, чужих супругов не уводили. Что нас обсуждать? Да и Дину и ее отца все жалели. Интереснее было обсуждать личную жизнь нашего завуча, Дины Михайловны. А там все бурлило и пенилось! Только пахло паршиво… с душком была эта история. Народ разделился пополам: кто-то осуждал ее мужа-гуляку и жалел Дину, а кто-то жалел полюбовницу Марину, родившую директору сына. А решения директор по-прежнему не принимал. Чего тянул – непонятно. И чего тянула гордая Дина? Тоже не ясно. Женщина красивая, гордая, умная. Зачем ей все это? Может, любит его? Так любит, что готова простить? Или готова терпеть, лишь бы он не ушел? Одни догадки… А Дина Михайловна была по-прежнему холодна, неприступна, и что творилось у нее в душе – никто не понимал. Красивая, с ровной спиной и холеными руками с безупречным маникюром, с изысканной стрижкой, в заграничных шмотках, на высоченных каблуках. В ушах бриллианты. И аромат французских духов тянулся шлейфом за ней по коридору. Все ясно: прошла Дина!..
Я часто думала о том, как ей, наверное, плохо. Одной, в огромной, красивой и пустой квартире. Среди заграничной мебели, хрусталя и картин. Среди ковров и деликатесов. Я представляла, как она, не зажигая света, бродит босиком по коврам и вглядывается в черноту ночи – прислушивается, не остановится ли у подъезда машина и не хлопнет ли дверь подъезда. Не приехал ли ее блудный муж? А раз уж приехал – значит, дома ему все-таки лучше, чем там? Невзирая на молодость той, невзирая на их общего сына. Значит, он хочет домой? Значит, здесь его дом, а вовсе не там? Значит, он… нуждается в ней? Значит, просто так сложилось, и он ее не… разлюбил? Ну, до конца? Бывает же так: рожает молодая девка от солидного и небедного мужика, правда? Чтобы обеспечить будущее свое и своего… выблядка. Пользуется тем, что жена не смогла. А у нее получилось! Легко, без проблем. Мерзкая молодая тварь, здоровая кобыла! Решила, что перепрыгнешь? Меня перепрыгнешь, Дину? Ан нет! Не получается, да? То-то! И вообще… мы еще посмотрим. Мы поглядим, кто кого!
Так думает Дина. Я хорошо представляю все ее мысли. Я тоже кое-что испытала и кое-что поняла. Прочувствовала, как это, когда тебя предают. Врагу не пожелаешь… Хотя почему же? Разве я не желала зла этой тихой и бледной Маше? И ему, моему бывшему мужу? Разве я не хотела, чтобы им было так же больно, как мне? Очень даже хотела! И мне не стыдно в этом признаться. Себе…
А для Валентина я останусь «святой и непорочной Лидой» – так будет правильней. И мои «бесы» останутся только со мной.
И все было по-прежнему. К лету я совсем раскисла. Время шло, а ничего не менялось. Нет, у нас все было прекрасно! Валентин был со мной нежен, и я чувствовала его любовь. Но вот шататься по подворотням мне надоело.
И тогда я сама завела разговор. Он молча выслушал меня, согласился и сказал, что надо «начинать».
– Начинать что? – усмехнулась я. – Мы разве еще не начали?
Валентин был серьезен.
– Начинать новую жизнь! – строго сказал он. – Совместную, Лида!
И я затрепетала, словно школьница. Словно семиклассница, влюбленная в первый раз. Он решил: у нас будет семья!
Аплодисменты! Фанфары и туш!
И мы стали обсуждать проблемы насущные: снять квартиру или полдома, сделать, если нужно, кое-какой ремонт. Комнат точно должно быть две: наша и Дианина. Наконец, объясниться с тещей и… зажить счастливо и навсегда!
Я выдохнула и подумала, что было бы, если бы я не начала разговор?
Ну да ладно! В конце концов важен результат! А что все мужики – народ нерешительный, так это я давно поняла.
Мы стали искать жилье. Нашли – полдома в слободке, на окраине, недалеко от домика тетки Моти. Во второй половине жил хозяин – дед Антон, одинокий вдовец. Тетка Мотя сказала, что дед не вредный и жить «нам даст». Денег он попросил немного – мы потянули. А вот жилье оказалось совершенно запущенным: выцветшие, белесые обои свисали со стен рваными клочьями. Куски потолка, оклеенного белой бумагой, со временем ставшей желтой, с грязными разводами и засохшими трупами комаров и мух, то и дело «падали» на голову. Мебели почти не было: колченогий стул, пара табуреток и стол, накренившийся набок. На потолке – лампочка Ильича. Ни холодильника, ни нормальных кроватей, ни белья, ни посуды – ничего! Туалет, правда, в доме. И вода. Ну что ж… Мы решили дом брать. Из хорошего, у деда был прекрасный сад – с грушами, яблонями и вишнями. Как Дине там будет здорово играть! – подумали мы и решились облагораживать эту нору.
Ну и принялись за дело: купили обои и краску, новый линолеум, новую плиту, взяли в кредит холодильник. Подклеили, побелили, настелили. Отмыли и оттерли. Купили дешевую люстру, пару кастрюль и сковородок, чайный сервиз и обеденные тарелки. Шторки и два дивана: маленький – девочке, побольше – нам. Оставались еще телевизор и письменный стол – для меня и Дианы. Ну и гардероб. Но денег уже не хватило, и потому с гардеробом и столом решили подождать. На улице лето, каникулы, а к осени купим!
Я наводила чистоту и уют. О, с каким удовольствием я это делала! Навешивала в комнате Дианы картинки, пришивала к занавескам цветное кружево, положила коврик с кисками у ее дивана. Словом, я очень старалась. И делала это от всего сердца и всей души! Строила наш с Валентином дом – наш общий и первый дом. Дом для нашей семьи.
Бабе Моте я сказала, что съеду в конце августа – как раз, когда закончим наши переделки и обустроимся. Она поплакала, погоревала и попросила навещать ее. Однажды, на базаре, я поймала на себе взгляд: на меня смотрела пожилая и незнакомая женщина. Посмотрела внимательно, настороженно и отвернулась. Я мельком взглянула на нее и тоже отвернулась. И лишь спустя пару минут поняла: эта женщина – Дианина бабушка и Валентинова теща. Вот кто так внимательно меня изучал! Вспомнила, что смотрела она недобро, с прищуром. Впрочем, ее можно понять: у ее внучки появилась мачеха. А что из этого выйдет – не знает никто.
Даже я, если честно… Все-таки я немножко боялась… Да что там – немножко! Я БОЯЛАСЬ! И вообще, я давно боялась всего – любых отношений. Хорошего отношения ко мне – не очень красивой, бедной, одинокой, когда-то покинутой женщине – боялась. Меня можно любить? Или так – полюбить? И все мои жуткие комплексы, «дарованные» Полиной Сергеевной и моим бывшим мужем? Значит, есть во мне червоточинка? Да нет, не червоточинка – огромный и жирный червь, живущий глубоко внутри меня. И этот червь очевиден! Первой его заметила дорогая Полина Сергеевна. Ну и последователь ее, так сказать, – мой бывший муж Димка. Разглядели они ущербность – сначала в маленькой девочке, а потом и во взрослой девушке. Обнаружили. И решили держаться подальше.
А он, Валентин? Не заметил? Или пока не заметил? То есть все впереди?
Боже, как страшно… Как же мне стало страшно и плохо…
И я снова стала бояться себя…
Я пыталась разубедить себя. Я себя уговаривала. Разглядывала в зеркало и шептала, что я – милая и приятная женщина. Я симпатичная. У меня хорошее лицо, славная улыбка и глубокие глаза. Так говорил мой любимый учитель. В конце концов, я не спилась, не опустилась. Вытащила себя из глубокой и вонючей ямы. Выстояла, разгребла кучу камней, под которыми была почти что погребена. Отползла, отдышалась и – я снова живу! Я – живая и готовая к счастью! И я, в конце концов, никому не делала плохо.
К середине августа мы наконец съехались. О, как я была оглушительно счастлива! Я просыпалась очень рано, зажмуривала глаза от утреннего солнца, бьющего в маленькое окно, и осторожно касалась губами плеча Валентина. А вдохнув его аромат (божественный аромат тела любимого!), я осторожно вставала с кровати – не дай бог его разбудить! – и кралась на кухню.
Ставила чайник, выскакивала в сад – босыми ногами, по росе, немного прохладно, щекотно и очень приятно, – поднимала с мокрой земли розовощекие яблоки и бежала обратно.
Быстро, очень быстро разводила в миске тесто на оладьи – жидкое, как сметана. Крошила туда кусочки яблок и ставила на огонь сковородку. Оладьи шипели, пузырились, румянились – и по кухоньке плыл сладкий аромат штрифеля и запеченного теста.
Закипал чайник, а в миске уже высилась горка оладьев. Я бежала к Дине и садилась на край ее тахты. Я дула ей на ресницы, и они, длиннющие и густые, вздрагивали и начинали трепетать. И девочка моя мне улыбалась!