– Ты не спишь? – спросила тихо.
– Нет. Хочешь, ложись со мной.
Она не ответила, продолжала сидеть, низко склонив голову, потом сказала:
– Он тебе понравился, да?
– Ты о Максиме? По-моему, он симпатичный.
– Симпатичный, – хмыкнула она. – Брось. Все бабы только на него и пялились. Он назначил тебе свидание?
– Нет. С чего ты взяла?
– Если она выйдет за него, я руки на себя наложу.
– Что ты болтаешь? – не выдержала я.
– Максим расплачивался с официантом. Я видела. Это он за все платил. Думаешь, просто так? Я убью ее…
Я приподнялась и обняла сестру за плечи.
– Успокойся.
– Тебе хорошо говорить… что я буду делать, если он и вправду… я люблю его.
– Ты же его совсем не знаешь, – начала я, прекрасно понимая, что мои слова для нее пустой звук.
– Мне кажется, я ждала его всю жизнь.
«Если учесть, что сегодня ей исполнилось восемнадцать, ждала она не так долго», – подумала я и мысленно выругала себя за эти слова.
– Скажи мне правду, – продолжала она. – Если он тебе позвонит…
– То, что он понравился тебе, для меня веский повод с ним не встречаться.
– Ты правда так думаешь? – спросила она с надеждой.
– Конечно. Ведь ты моя сестра.
Она поцеловала меня, мы легли и обнялись, укрывшись одеялом.
– Он очень красивый… а какой у него голос… я думала, что упаду в обморок, когда он танцевал со мной, обнял меня… Жанна, он считает меня ребенком, я вижу, как он разговаривает со мной и как с тобой. К тебе он относится как к взрослой. Я хотела вести себя кокетливо, чтобы он все понял, но у меня не получается. Ты научишь меня, как надо разговаривать с мужчинами?
– Боюсь, что мой опыт никуда не годится. Но что-нибудь придумаем, – сказала я, чтобы ее успокоить.
– Что, если мне самой позвонить ему? Как думаешь? Только бы мамаша не вмешалась. Так противно думать, что он спит с ней. Представляешь, он и эта старая баба… я… я что угодно сделаю, лишь бы принадлежать ему.
– Янка, он тебя почти вдвое старше, – попробовала я ее вразумить.
– Ну и что? Отец был старше матери на двадцать лет и женился на ней.
«Пожалуй, с его стороны это было ошибкой», – мысленно решила я.
– Первое впечатление бывает обманчиво, может, в следующий раз он не покажется тебе таким привлекательным.
– Знаешь, о чем я подумала? Я скажу ему, что у меня уже были мужчины, чтобы он не считал меня ребенком.
– Я бы не стала этого делать, звучит как предложение.
– А мне плевать.
– Вот что, давай-ка спать, – вздохнула я, покрепче обняв ее.
Янка в самом деле вскоре уснула, а я лежала, боясь потревожить, ее, и размышляла над словами сестры. Макс расплачивался в ресторане? Вполне возможно. У Музы вряд ли были деньги на это пиршество. Выходит, они в самом деле любовники? То, как она себя вела, такую мысль не исключает. Я нахмурилась, вдруг поняв: мои догадки вызывают у меня отвращение сродни тому, о котором говорила Янка. Хотя, надо признать, несмотря на то что Муза старше его, они красивая пара. Пожалуй, их отношения ровными не назовешь, боюсь, он заставит мачеху страдать, с его стороны особой привязанности не ощущается. Он что-то говорил о деньгах, намекнул, что богат. Музу только деньги и интересуют. Так, может, здесь не любовь, а партнерские отношения? Вот только что их связывает?
Утром мать с дочерью опять отчаянно скандалили. Я решила, что семейных радостей с меня достаточно, и тихо смылась. Болтаться по городу в одиночестве быстро надоело, я позвонила Уманскому и порадовалась, застав его дома. Если кто и знал что-то о моей бабке, то, безусловно, он.
– Приезжай, – сказал мне Уманский.
Я взяла такси и вскоре уже выходила возле нарядного дома за высоким забором.
Уманский жил здесь последнее время в одиночестве. У него был сын, но он с ним поссорился несколько лет назад, по слухам, с тех пор они не виделись и даже не разговаривали. Причину размолвки я не знала, хотя версий слышала множество. Геннадий Сергеевич был ювелиром, причем не просто ювелиром, говорят, его слава гремела по всей России, он имел большие связи и здесь, и за границей. Потом интересы его расширились, он стал заниматься антиквариатом. Когда ему исполнилось семьдесят, он решил отойти от дел. Предположительно это и послужило началом размолвки с сыном, который стал его наследником. С уходом старик, как видно, поторопился, обладая крепким здоровьем и завидной энергией, без любимого дела он вскоре заскучал. Но сын уже не желал играть роль второй скрипки, и последовал разрыв. Бабка обзывала Усманского старым маразматиком, утверждая, что только идиот способен проявлять такую принципиальность в отношении единственного ребенка.
– Он ждет, что тот прибежит к нему, – ворчала она. – Ждет, но сам первый шаг ни за что не сделает. А между тем должен бы знать, что характером Витька весь в папашу. Вот они, как два барана на узком мостике, и козыряются.
Теперь, глядя на дом Геннадия Сергеевича, я подумала: как ему, должно быть, одиноко здесь, и пожалела, что не навестила старика раньше.
Возле калитки был звонок. Я нажала на кнопку и тут сквозь прутья металлической решетки увидела Геннадия Сергеевича. Он шел по вымощенной камнем тропинке в белых брюках, шелковой рубашке и панаме, высокий, грузный, улыбка пряталась в аккуратно подстриженной бороде. Еще в юности я решила, что он очень похож на Хемингуэя на знаменитой фотографии, где тот уже в возрасте, одетый в свитер.
– Ну вот, моя девочка пожаловала, – засмеялся Уманский и махнул рукой. – А я пошел взглянуть на розы. Один куст особенно хорош, я назвал эти цветы «Жанна», в твою честь.
Он открыл калитку, расцеловал меня и повел в сад, где у него была целая плантация роз.
– Вот, взгляни.
Розы в самом деле были дивные, я наклонилась, внимательно разглядывая бутоны. Геннадий Сергеевич остался доволен произведенным впечатлением.
Мы бродили по саду, и я расспрашивала о его житье-бытье. Судя по всему, розы занимали в списке его жизненных ценностей самые верхние позиции, о сыне он даже не упомянул. Мне не хотелось уходить из сада, но Уманский повел меня в дом.
– Надеюсь, ты никуда не спешишь? – спросил он.
– Не спешу.
– Слава богу. Как там твои родственники?
– Когда я уходила, перешли на повышенные тона.
Он серьезно кивнул.
– Твой отец… понять не могу, почему он жил с этой бабой.
– Наверное, любил ее.
– Наверное, – вздохнул Уманский. – Я слышал, его фирма практически банкрот?
– Похоже, что так, – пожала я плечами.
– Может, оно и к лучшему, – заметил он и стал заваривать чай. «Вряд ли Муза с этим согласится», – подумала я, а Уманский продолжил: – Надеюсь, ты не обидишься на старика, если я выскажу свое мнение: твой отец был никудышным бизнесменом.
Признаться, его слова меня удивили.
– Почему?
– Все-таки обиделась? – улыбнулся он.
– Нет, ведь теперь это не имеет значения. Просто хочу понять…
– Видишь ли, это тоже своего рода талант, далеко не каждый им обладает, у твоего отца таланта не было, так, способности, да и то средние.
– То же самое говорила бабуля, – вздохнула я.
– Она была исключительно умной женщиной, – заявил Уманский, глядя куда-то вдаль, и на мгновение мне показалось, что его больше нет в этой комнате, он ушел далеко в своих мыслях, и я робко кашлянула, надеясь тем самым вернуть его к действительности. – Н-да, – кивнул он и улыбнулся мне.
– Вы ее любили? – спросила я.
– Это общеизвестный факт, я ее любил, а она меня нет, категорически отказывалась выйти за меня замуж. Первый раз я сделал ей предложение двадцать лет назад, она придумала смехотворный предлог для отказа, видите ли, я ее младше. Через десять лет разница в возрасте уже просто не имела значения, тем более что твоя бабка всегда выглядела моложе меня, да и казалась крепче, но она все равно отказалась, заявив, что теперь мы два трухлявых пня.
– Я на днях была у Марго, она утверждает, что бабуля выходила замуж по расчету, чтобы замести следы, у нее была некая тайна, которую она хранила. – Я хихикнула, предлагая считать мои слова шуткой, но Уманский кивнул с очень серьезным видом.
– Терпеть не могу Марго, но в данном случае она, пожалуй, права. Тайны у твоей бабки, безусловно, были. Из-за одной такой тайны мы с ней однажды так поругались, что не разговаривали почти год.
– Вы мне об этом расскажете?
– Конечно. Но сейчас я бы хотел поговорить о другом. – Он посмотрел на меня и сообщил: – Она оставила тебе деньги.
– Я знаю. Предполагалось, что они пойдут на мою учебу, но папа сам ее оплачивал…
– Нет-нет, – поднял руку Уманский. – Ты не поняла. Речь идет о совсем других деньгах.
– Нет-нет, – поднял руку Уманский. – Ты не поняла. Речь идет о совсем других деньгах.
– Да? – я смотрела на него выжидающе.
– Я повторюсь, твой отец был плохим бизнесменом, и дела у него шли так себе, о чем твоей бабке было прекрасно известно. Я узнал, что она в больнице, и поехал к ней, хотя незадолго до этого события мы в очередной раз здорово поругались. Она выгнала меня, но на следующий день сама послала за мной. Я, конечно, приехал. Она чувствовала, что ей осталось недолго, оттого и хотела, чтобы я выступил в роли ее душеприказчика. Твой отец очень ее беспокоил. Она собиралась оставить деньги ему, но уже в больнице передумала и обратилась ко мне. «Он все пустит по ветру, – сказала она. – Или еще хуже, эта его баба все потратит на тряпки». И твоя бабка решила оставить деньги тебе. Я, признаться, ее в этом решении поддержал, единственный здравомыслящий человек в семье – это ты, на тебя бабуля и возлагала свои надежды.
Разумеется, зная твой характер, она была уверена: получив деньги, ты незамедлительно отдашь их отцу, поэтому мы договорились, что ты их получишь только после его смерти, точнее, я сам имел право решать, когда передать тебе их, смотря по обстановке. Чтобы у тебя не возникло неких мыслей по этому поводу, сообщаю: деньги лежат на счетах, открытых на твое имя, воспользоваться ими никто, кроме тебя, не может, у меня лишь есть документы, которые в случае моей смерти окажутся у моего адвоката. Разумеется, он передаст их тебе. С моей точки зрения, ситуация сейчас не самая подходящая: тебе еще целый год учиться, больших денег тебе не понадобится, Но если вдруг все-таки… я охотно помогу тебе из собственных средств. Узнав, что у тебя есть деньги, твои родственники, вне всякого сомнения, приложат максимум усилий… – Он махнул рукой. – Бабка была права, с твоим характером ты все им отдашь, а ей этого очень не хотелось, и я обязан с этим считаться. Ко всему прочему есть еще фирма. Спасти положение ты не сможешь, но денег, безусловно, лишишься. Я уверен, дети не должны расплачиваться за грехи отцов, но главное, что в этом была абсолютно уверена твоя бабушка. Это твои деньги, и только твои. Конечно, она и предположить не могла, что твой отец умрет через шесть лет после нее, думаю, она надеялась, что произойдет это как минимум лет через пятнадцать, когда ты уже будешь взрослым, вполне самостоятельным человеком и, скорее всего, у тебя уже будет своя семья, о которой и надлежит позаботиться. Так что я оказался в довольно сложном положении и после долгих размышлений пришел к выводу: в настоящий момент неразумно отдавать тебе эти деньги.
– Я не стану с вами спорить, – пожала я плечами. – Отец об этом знал?
– Нет. Она видела, что дела его идут далеко не блестяще, и, наверное, собиралась ему помочь решить финансовые проблемы, но в больнице передумала.
– Вы сказали папе о том, что его мать оставила мне деньги?
Уманский покачал головой.
– Она категорически запретила мне делать это. Даже взяла с меня слово. И я, разумеется, его сдержал. Это большие деньги, Жанна.
– Большие? – переспросила я. – И отец о них не знал? Но откуда они у бабушки?
– Это как раз одна из ее тайн, которую она не пожелала открыть даже перед смертью, – грустно улыбнулся Уманский. – Я думаю, кое-что об этом должен знать мой сын, но вряд ли он расскажет.
– Ваш сын? – растерялась я.
– Да, после нашей ссоры она предпочла иметь дело с ним.
– Какое дело?
Все, что он говорил, просто не укладывалось в моей голове.
– Попробую объяснить. Впервые твоя бабка обратилась ко мне лет двадцать пять назад, мы тогда только познакомились. Моя жена… Что ты так смотришь? У меня была жена…
– Разумеется, – промямлила я: если у него есть сын, то удивляться не следует. С тех пор как я увидела Уманского впервые, он всегда мне казался старым и был одиноким, но ведь когда-то у него была совсем другая жизнь и он был молодым, хотя мне в это трудно поверить.
– Так вот, моя жена обожала театр, среди ее друзей было много актёров, и однажды Марго привела к нам твою бабушку, конечно, тогда она вовсе не была старой, мне она, по крайней мере, казалась молодой и очень красивой. Она заглядывала к нам время от времени, а потом случилась эта история с соседским мальчиком. Ты знаешь о ней?
– Нет, – покачала я головой.
– Неудивительно, – пожал плечами Уманский. – Твоя бабушка не из разговорчивых.
У нее были соседи, обычная семья. Не думаю даже, что они особенно дружили. И вдруг их сын заболел. Очень серьезно. Ему необходима была операция, но в нашей стране их не делали. Кто-то сказал матери, что подобные операции делают в Германии. В то время выехать из страны было не так просто, необходимо получить разрешение и прочее… Но главная проблема была в другом, операция стоила больших денег, у родителей ребенка их, естественно, не оказалось. Твоя бабуля приняла в его судьбе самое горячее участие. В один прекрасный день она куда-то уехала, никому ничего не сказав. А когда вернулась, принесла мне бриллиант. Редкой красоты, надо сказать. Попросила продать его. Я выполнил ее просьбу, а она отдала деньги родителям ребенка.
– Операцию сделали? – спросила я.
– На все бюрократические препоны ушло очень много времени, мальчик умер в Германии еще до операции.
– Бабка сказала, откуда у нее бриллиант?
– Нет, – помедлив, ответил Уманский. – Впрочем, я не спрашивал.
– Почему?
– Видишь ли, люди моего поколения пережили непростые времена, далеко не обо всем принято было спрашивать. Я был уверен, что камень – фамильная реликвия.
Тогда я не знал, что твоя бабушка… в общем, я считал, что она из благородных, как говорили в старину. Такая мысль приходила в голову не только мне, многие ее знакомые так считали. Потом времена изменились, твой отец развелся с твоей матерью, вернулся в наш город и решил заняться бизнесом. Ему понадобились деньги, и вот тогда твоя бабка вновь обратилась ко мне. Принесла несколько камней.
– И вы опять не задали ей вопросов? – усмехнулась я.
– Не задал. Хотя уже был хорошо знаком с ней и знал кое-что в ее биографии… Но, как я уже сказал, в прежние времена многие предпочитали помалкивать о своем происхождении. Но однажды я изменил своим правилам и задал ей вопрос, который меня интересовал. И этому была веская причина.
– Что ответила бабка?
– Ничего, – развел он руками. – Она категорически отказалась что-либо объяснять. Я настаивал, мы поссорились и почти год не разговаривали.
– Вы сказали, у вас была причина проявить любопытство?
– Да. Была. Сейчас ты все поймешь.
Он поднялся, подошел к секретеру и стал что-то искать в ящике, стоя ко мне спиной и продолжая рассказ:
– В то время у твоего отца возникли финансовые трудности, серьезные. Его мать решила ему помочь, оттого и обратилась ко мне. Она принесла колье, редкой красоты камни, работа настоящего мастера. Такие вещи встречаются не часто. Произведение искусства. Разумеется, продать такой шедевр непросто, за настоящие деньги, я имею в виду. У меня много знакомых за границей, с которыми я вел дела, к одному из них я и обратился. Он живет в Израиле. – Уманский вернулся за стол, держа в руках два листа бумаги, исписанных мелким почерком. – Я переслал ему фотографию колье с его подробным описанием и вскоре получил от него письмо. Вот оно. – Старик протянул мне листы бумаги. – Прочитай.
С некоторой робостью я взяла письмо в руки и стала читать.
«Дорогой Геннадий. Рад был получить от тебя весточку, ты знаешь, я всегда готов тебе помочь, считая тебя своим другом. Думаю, и ты обо мне того же мнения. Это позволяет обратиться к тебе с просьбой, которая вряд ли покажется тебе нескромной, когда ты поймешь, в чем дело. Не помню, говорил ли я тебе, что наша семья до конца тридцатых годов жила в Вильнюсе, тогда этот город называли Вильно. Мой отец был сыном потомственного ювелира, владельцем нескольких магазинов в Вильно и других городах. «Штайн и сыновья» – фирма старая, хорошо себя зарекомендовавшая, впрочем, об этом ты, конечно, знаешь. После смерти деда его дело унаследовали сыновья – мой отец и его старший брат. О нем, точнее, о его семье, и пойдет речь. Не удивляйся, прошу тебя, и дочитай мое письмо до конца. У моего дяди было две дочери, старшую звали Анна Штайн. В начале тридцатых она училась в Германии, у нее был большой художественный талант, она мечтала стать художницей. Отец ее в этом поддерживал. В Германии Анна познакомилась с немцем по имени Ральф Вернер. Не помню точно, но, кажется, он родился в Риге, был из очень хорошей обеспеченной семьи, воспитанный молодой человек, учился в Германии в университете. Они полюбили друг друга, и он сделал ей предложение. Моя семья не стала возражать против этого брака, дядя очень любил свою дочь и желал ей счастья. День свадьбы был назначен, и к этому торжественному дню мой дядя решил сделать подарок дочери, он работал над ним больше года. Колье с рубинами и бриллиантами. Ты, наверное, уже понял: это то самое колье, фотографию которого я получил от тебя. Мой отец очень стар, но он не сомневается, это колье сделал его брат, конечно, стопроцентной уверенности быть не может, пока мы имеем дело с фотографией, и все же я склонен ему верить. У старика до сих пор прекрасная память. Но дело, собственно, не в этом. Свадьбе не суждено было состояться. В Германии начались известные события, и жених отказался от своих намерений, не пожелав связать судьбу с еврейкой. Анна вернулась в Вильно, она очень страдала, особенно когда узнала, что Вернер женился на богатой немке. Я думаю, она любила этого человека. Возможно, и он любил ее, хотя с таким же успехом он мог быть охотником за приданым. До нас доходили слухи о том, что он связался с фашистами и сделал неплохую карьеру, стал офицером СС. Все это только усугубило страдания моей несчастной сестры. Перед самой войной отец решил уехать в Палестину, в тот момент уже было ясно, чем может обернуться для нас желание остаться на Родине, но его брат ехать отказался. Он верил в немецкую культуру и немецкую нацию. Рассказы о событиях в Германии в то время многим казались небылицами. Путь в Палестину был долгим и трудным, и на новом месте нам поначалу жилось нелегко, но мы остались живы, так что нам всем следует благодарить бога за то, что он внушил эту мысль отцу. Семья его брата осталась в Вильно. Все остальное мы знаем по рассказам немногочисленных свидетелей. Незадолго до прихода русских дядя все-таки решил уехать, но теперь сделать это оказалось еще труднее. Вдруг тяжело заболела младшая дочь, отъезд пришлось отложить. Потом город заняли немцы. Что пришлось испытать евреям, оказавшимся на оккупированной территории, рассказывать тебе не надо. Мы не имели с семьей дяди никакой связи, однако после войны нам удалось разыскать женщину, которая до войны работала в нашем магазине. Так вот она рассказала, что дядя с семьей все-таки покинул город и помог им в этом тот самый Ральф Вернер. Он оказался в Вильно и разыскал свою бывшую невесту. С этого момента их следы окончательно теряются, удалось кому-нибудь спастись или нет, неизвестно, но совершенно точно: в вильнюсском гетто их не было. Возможно, этот немец действительно любил сестру и оказался порядочным человеком, помог семье бежать из города. Но что было с ними дальше? Теперь ты понимаешь, дорогой Геннадий, какие чувства мы все испытали, получив эту фотографию. Конечно, мы не надеемся через столько лет найти кого-то из членов семьи дяди. Будь они живы, изыскали бы возможность связаться с нами, хотя и в этом я не уверен. Но мы были бы благодарны за любые сведения об их судьбе. Конечно, дядя мог продать колье еще до оккупации, но, как я уже сказал, любые сведения для нас важны, потому очень прошу тебя дать нам возможность связаться с человеком, который попросил тебя продать колье. Если же это по какой-то причине невозможно, надеюсь, что ты не откажешься сам поговорить с ним, вдруг ему что-то известно о ювелире Штайне из Вильно и двух его дочерях? Очень на тебя рассчитываю. Мой старый отец надеется перед смертью получить весточку о своем брате. Заранее тебе благодарен».