Артем не был верен Лесе. Он считал, что в их ситуации о супружеской верности, ревности или браке в традиционном смысле слова вообще не может быть речи. У него появлялись женщины. Когда они видели детский стульчик на кухне, настроение тут же менялось.
– У тебя есть ребенок? – спрашивали они все как одна.
– Да. Дочь, – отвечал он.
– А где она?
– Уехала с женой на море.
– Понятно…
– Что понятно?
– Ты развлекаешься, пока жена с ребенком на море.
– А других вариантов быть не может?
– Тут без вариантов.
Никто из женщин знакомство продолжать не хотел. Да Артем и не стремился. Не объяснять же каждой, что вот так все получилось. Что Лесю он не любит и она совсем не та женщина, с которой он собирался прожить жизнь, что семьи как таковой нет, что дочь он не видит, что не понимает, как жить дальше.
Он и вправду не знал, как жить дальше. Леся отдалялась все больше и, к ужасу Артема, становилась все более зависимой от Анжелы, все более на нее похожей.
С другой стороны, ему никогда не было так плохо и одиноко. Он не хотел свободы, не хотел независимости. Ему надоело все – и работа, и его жизнь, он сам себе надоел.
Как всегда, спонтанно, он собрал чемодан и полетел к ним. Мечтал только об одном – чтобы Анжелы, когда он приедет, не было дома. Он хотел поговорить с Лесей один на один. Надеялся, что она его поймет.
Он ввалился на террасу, тяжело дыша. Леся сидела с книжкой и пила чай.
– Ой, привет, – ахнула она. – Ты чего не позвонил?
– Послушай, – начал он с порога, – давай я уволю Анжелу, и мы будем жить втроем.
– Ты с ума сошел? Как уволим? А я? А Катюша? Она к ней привыкла.
– Ты же понимаешь, что так дальше продолжаться не может. У нас семьи нет. – Артем уже понял, что зря приехал, зря затеял этот разговор.
– Как нет семьи? Все же хорошо было. Что-то случилось?
– Ты делаешь вид или на самом деле не понимаешь?
– Что не понимаю?
– Лесь, ты же не идиотка. Какая семья? Вы здесь, я в Москве. К Катюше вы меня не подпускаете. С тобой у нас никогда ничего не было.
Леся заплакала.
– Перестань, пожалуйста, только давай без слез, – попросил Артем.
– Все же хорошо было, – тихо повторила Леся. – Кто тебя к Катюше не подпускал? Пожалуйста, подходи, сколько хочешь. Мы думали, ты сам не хочешь, занят, устал. Хотели, как лучше.
– Кто такие мы? Ты и Анжела? У тебя своя голова есть на плечах? – Артем не заметил, как перешел на крик. – Да ты даже с матерью перестала общаться. Без Анжелы шагу ступить не можешь. С подругами не встречаешься, никуда не ходишь, о работе не думаешь.
– У меня же Катюша…
– Давай наймем няню.
– Зачем? – испугалась Леся. – Я сама, не надо няню. Я правда думала, что тебя все устраивает…
– Ничего ты не думала….
– И что теперь?
– Не знаю. Не знаю. Я так больше не могу. Это не жизнь, а какое-то подобие. Выбирай, или мы уезжаем втроем, или расстаемся. О Катюше я буду заботиться. О тебе тоже. Но у тебя будет своя жизнь, у меня – своя.
Леся продолжала плакать.
– Она совсем маленькая. Ты же не можешь меня бросить с маленьким ребенком.
– Я тебя не бросаю. Ты меня вообще слышишь?
– Слышу, не кричи. Я не могу так сразу решить. Мне нужно подумать.
– О чем тут можно думать?
– Не знаю…
– Думай. Анжелу я в любом случае уволю. Надоело. Давно надо было это сделать.
Артем услышал грохот. Еще не повернувшись, он спинным мозгом почувствовал, что все плохо. Очень плохо. Леся подскочила и кинулась в комнату. Анжела лежала между диваном и журнальным столиком.
– Анжела, Анжела, Артем, что с ней? Нужно врача! – закричала Леся.
Врач в больнице сказал, что у Анжелы был инсульт. Есть опасность, что правая часть туловища не восстановится или восстановится только частично. Нужна длительная реабилитация, хороший уход, спокойствие.
Артем улетел.
«Как Анжела?» – написал он Лесе. Разговаривать ему не хотелось.
«Она слышала наш разговор. Поэтому и инсульт», – ответила Леся.
«Ты хочешь сказать, я во всем виноват?»
Леся не ответила.
* * *Артем прилетел к ним через месяц. Сидел на террасе и смотрел на этих двух обреченных друг на друга женщин. Теперь уже Леся ходила за Анжелой, как за маленьким ребенком, – кормила кашкой, поила из кружечки, делала гимнастику. Анжела продолжала бурчать, что каша переслащенная, а чай – горячий. Расцветала она только тогда, когда Леся усаживала к ней на диван Катюшу. Девочка ползала по Анжеле, дергала ее за нос, зарывалась в одеяло – Анжела здоровой рукой прижимала малышку к себе и щекотала.
Артема Катюша не узнавала, считала чужим и начинала плакать, как только он приближался.
– Это папа, – говорила Леся, – иди к папе.
Катюша закатывала истерику и лезла на диван к Анжеле. Артем сделал несколько попыток подойти к дочери, но каждый раз девочка заходилась плачем. Он больше не пробовал.
– Не расстраивайся, – пыталась успокоить его Леся. – Она просто еще маленькая и быстро забывает людей.
На свежем воздухе, при Лесином уходе Анжела шла на поправку, но рука, как и предупреждал врач, не восстановилась до конца – была прижата к телу, как сухой, безжизненный отросток. Впрочем, Анжела легко приспособилась обходиться одной – готовила, гладила, застилала белье, играла с Катюшей. Только ковры не могла вытряхивать и белье выжимать. В хозяйственном она купила себе швабру и ведро со специальной воронкой для выжимания и бодро мыла пол.
Поскольку Артем с Лесей так и не зарегистрировали брак официально, оформили только свидетельство о рождении Кати, по документам они были свободны друг от друга. Но Артему хотелось поставить логическую точку.
Он решил сходить в церковь и узнать, как можно развенчаться. По дороге спустился к пляжу – покурить, дать себе время собраться с духом.
В шезлонге сидел сосед-художник.
– Артемушка, мой хороший, рад тебя видеть, – обрадовался он и раскинул руки для объятий.
– Хорошо здесь, – сказал Артем, глядя на дальний камень.
– Везде хорошо, когда на душе хорошо, – отозвался художник.
– А мне плохо что-то, – признался Артем.
– Это нормально. Ты же живой, и душа у тебя живая…
– Только делаю все не так. Все наперекосяк в последнее время получается.
– Тогда вернись в начало и пойди другой дорогой.
– Легко сказать…
– Ты в церковь зайти хотел?
– Как вы догадались? – удивился Артем.
– А куда тут еще идти? Или направо – на кладбище, или налево – в церковь.
– Можно еще прямо, – улыбнулся Артем.
– Нет, прямо только на помойку, – отмахнулся художник. – Если ты батюшку ищешь, то он в Старом городе, на пирсе рыбачит.
Артем дошел до Старого города, спустился туда, где стояли пришвартованные лодки и собирались рыбаки. Батюшка стоял неподвижно и смотрел на поплавок. Поплавок подергался и успокоился. Батюшка даже не пошевелился.
– Здравствуйте, – подошел к нему Артем.
– Здравствуй, – ответил батюшка.
– Я хотел спросить… если я не могу больше… то можно как-нибудь, есть ли какая-то процедура….
– Ты про развенчание? – сразу понял его батюшка.
– Да, – выдохнул с облегчением Артем.
– Может, придете вместе? Поговорим?
– Не имеет смысла. Я бы к вам не пришел, если бы не был уверен.
Батюшка внимательно посмотрел на Артема и кивнул.
– Хорошо, все сделаем.
– Спасибо.
– На службу не зову, все равно не придешь.
– Извините.
Батюшка кивнул, подтянул леску и стал рассматривать крючок. Потом снова закинул удочку.
* * *– Ты не уволишь Анжелу? – спросила Леся, когда он рассказал ей про разговор со священником. – Ты ведь не сможешь ее уволить?
Артем уже понял, что никуда он от Анжелы не денется. Или она от него. А точнее – они друг от друга.
– Мы же сможем с Катюшей приезжать к тебе на море? – опять спросила Леся.
– Конечно. Когда угодно, – ответил он.
– Удачи тебе, – сказала она.
– И тебе тоже.
Артем долго жил один. Пока не встретил Елену. Ему с ней было комфортно: она не лезла в его жизнь, он – в ее. Они существовали даже не вместе, а параллельно. Были его друзья и ее друзья – настолько разные, что никогда бы не стали общими. Был общий дом – ее квартира, куда он переехал, потому что так было удобно Елене. Но Артем в нем чувствовал себя гостем. Впрочем, его это не тяготило, а она, казалось, и не задумывалась о том, как он себя чувствует. Они вместе путешествовали – как правило, Елена хотела куда-то поехать и предлагала ему присоединиться. И это тоже устраивало обоих.
У Елены имелись бывший муж и взрослая дочь, которая жила отдельно. Она поддерживала добрососедские, совсем не душевные отношения с обоими, даже с дочерью, что поначалу Артема удивляло, а потом он решил, что раз это всех устраивает, то почему бы и нет. Поначалу он представлял себе идиллическую картинку – как он станет забирать Катюшу в один из выходных и Елена с ней будет играть. Но та осталась доброжелательно-равнодушна.
– Я спокойно отношусь к маленьким детям, – сказала она.
Артем пожал плечами и тоже принял все как должное. У Елены была спокойная, четко спланированная жизнь, и она не собиралась ее менять ради кого бы то ни было. Даже ради Артема. Она предлагала ему совместное проживание без тех обязательств, которые предполагает семья. Он был волен согласиться или нет. Он согласился. Елена была красива, умна. Самодостаточная, беспроблемная женщина. Артем долго не мог для себя подобрать определение – почему он живет именно с ней, пока наконец слово не всплыло само – ему с ней было удобно.
Только в свой дом на берегу моря он перестал ездить. Елене этот дом не понравился – она предпочитала отели. Городок ей тоже не понравился, к тому же она считала идиотизмом каждый год ездить в одно и то же место, когда вокруг столько других. Да и Артема туда уже совсем не тянуло. Именно Елена предложила дом сдавать – друзьям, знакомым – не пускать пожить, как делал Артем, а именно сдавать.
– Как я могу брать деньги с друзей? – удивился он.
– Элементарно, – спокойно ответила она. – Не захотят одни, найдутся другие.
Она оказалась права – друзья друзей, знакомые знакомых друзей готовы были заплатить за проживание. Анжела составляла график приездов-заездов, убирала и следила за домом. С Артемом они давно не виделись – разговаривали по телефону. Летом дом не пустовал никогда.
Вот что по-настоящему удивляло Артема, так это отношения Анжелы и Леси. Он так и не смог понять, что случилось, – после так называемого развода Леся уехала жить к маме и, это он знал совершенно точно, Анжеле даже не звонила. Домработница тоже вычеркнула Лесю из жизни, и не только Лесю, но и Катюшу. Даже не заикалась о них. Как будто и не было тех месяцев и этих людей. Впрочем, разбираться в женской мотивации Артем не собирался. Так – значит, так.
* * *В дом на море переселился Димка. Он вообще-то был врачом. Педиатром, и очень хорошим. Работал в поликлинике, ездил по частным клиентам, недостатка в которых не испытывал. От одного его вида замученным, уставшим, взволнованным мамам становилось легче. Он не был красавцем, но от него веяло такой уверенностью, таким спокойствием, что в него влюблялись моментально – как в человека, как в доктора. Высокий, с сильными, но мягкими и нежными пальцами, тихим бархатным голосом, Димка приходил в дом и «разводил беду руками». Дети его обожали и совершенно не боялись.
– Сейчас как сделаю укол в попу! – хмурил брови Димка, и ребенок заходился счастливым смехом.
Он рисовал зеленкой смешные мордочки или цветочки на коленке больного. Из шпателя мог соорудить мачту на бумажном кораблике. Заодно лечил маму, бабушку и всех, кто был в доме. Снижал давление, давал телефон хорошего гинеколога, прописывал крапиву, чтобы росли волосы, и витамины «от усталости» – так, между делом. Главным делом своей жизни, которое любил больше всего на свете.
У него, помимо знаний и опыта, был несомненный дар. Уже заходя в квартиру, моя руки в ванной, он знал, чувствовал – по запаху, атмосфере, – чем болен ребенок и что нужно делать. Даже в поликлинике на приеме он через стену ощущал детей, сидящих на банкетке под дверью кабинета, – у кого ринит, у кого температура…
Его любили не только за дело, но и за слово – он умел рассмешить и всегда радовался, когда у мамы с застывшим в глазах страхом медленно, очень медленно трогались в улыбке уголки рта. Он был блестящим пародистом – голосом Фаины Раневской читал нудный диагноз, голосом Михаила Боярского диктовал схему приема лекарства. Его любили. Его нельзя было не любить. Он держал хохочущего ребенка за ногу вверх ногами, чтобы пересчитать зубы. Он ползал под столом и надувал воздушные шарики. Он никогда не приходил в дом с пустыми руками – шоколадки, конфетки, жвачки, яблоки. В его руках они становились волшебными, исцеляющими.
Он не помнил, как зовут мам, но помнил имена детей и последний поставленный диагноз. Даже если ему звонили через год – мама представлялась, называла фамилию…
– Как зовут ребенка? – спрашивал Димка.
– Миша, – отвечала мама.
И Димка тут же вспоминал, что год назад Мише было четыре года и три месяца и у него была ангина.
Димка не был женат, у него не было детей, но благодаря пациентам ему казалось, что у него много жен и много детей. Он был из тех мужчин, кто разбирается в женской физиологии. Женщины ему рассказывали то, что никогда не рассказали бы даже мужу, – про спайки, боли при половой близости, депрессию, даже отчаяние. В него влюблялись. Тайно и явно. Его соблазняли. Невольно и сознательно. Димка умел держать дистанцию. У него было еще одно ценное качество – он не умел обижать женщин. Даже отказывал так, что женщины воспринимали отказ как комплимент.
* * *Он сидел в кабинете и уже с утра чувствовал – должно что-то случиться. Но на приеме было мало народу – обычный осенний вирус. Димка не понимал, почему ерзает на стуле и почему ему так неспокойно. Когда она вошла в кабинет, он впервые в жизни не знал, что сказать. Впервые в жизни он обратил внимание сначала на мать, а потом на ребенка.
Худенькая, почти девочка. Она смотрела так… Димка никогда не видел такого взгляда. Он видел много мам с огромными, расширенными от ужаса зрачками. Видел много красавиц и не красавиц. Он не мог объяснить, какая она. Ей было страшно – он это чувствовал. Она хорошо знала, что делает, – это он тоже сразу почувствовал. Она хотела отдать себя в его руки, но оставляла за собой последнее слово.
У ребенка, мальчика, был ее взгляд. Малыш не плакал, хотя Димка чувствовал, что ему больно, он сразу почувствовал его боль, нестерпимую даже для взрослого. Он сразу понял, что ничем не может помочь этому ребенку. Он – не его пациент.
– Как тебя зовут? – спросил он мальчика.
– Алексей Звонарев, – ответил тот.
– Давай я тебя посмотрю, Алексей.
У этого малыша был серьезный, взрослый взгляд.
– Мама, не волнуйся, – сказал мальчик, тоже очень по-взрослому.
Димка осмотрел его, как положено, хотя мог этого и не делать – он сразу все понял, все почувствовал сердцем.
– Вы же знаете, что я скажу…
– Да, знаю, – ответила мама Леши.
– Вам нужно в больницу. У вас есть направление?
– Да, есть.
– Тогда зачем я вам?
Маму звали Кира. Как Димка узнал позже, Катерина. Ей посоветовали его какие-то знакомые. Димка приехал к ним на дом, как она просила, – не хотела класть сына в больницу, но врач рядом был необходим. Она положила деньги за визит на тумбочку.
– Я не возьму, – сказал он.
– Почему?
– Я не смогу помочь Леше. Вы это знаете.
– Знаю.
Им был отпущен год, за который Димка прожил целую жизнь. В этот год он обрел сына и жену. Не по документам. В сердце. Все получилось как-то сразу и так, как должно быть. Он переехал к ним – Кире с Лешей, и сразу все сложилось. Он ставил Леше капельницы, учил его кататься на велосипеде, ходил с ним в кино на мультики. С Кирой им не нужно было говорить – они понимали друг друга без слов. Она сразу и безоговорочно впустила его в свою жизнь и отдала ему свою. У него было ощущение, что он знал ее всю жизнь, что встречал ее из роддома с Лешкой, что видел, как мальчик делает первый шаг. Она показывала ему фотографии – он их проживал. Про Лешиного отца он не спрашивал, она не рассказывала.
По ночам у нее случались истерики. Она закрывалась в ванной и плакала. Димка стучался и просил его впустить. Она не открывала. В один из вечеров он сломал дверь, схватил ее и обнял. Они сидели на холодном кафеле, она плакала, а он обнимал ее за плечи и шептал «шшшшш». Больше она не закрывалась и не плакала. Ложилась к нему на колени на диване и молчала. Он гладил ее по волосам.
Димка знал, что Леша скоро умрет. Знала это и она. Кира не просила, чтобы он спас ее сына, чтобы что-то сделал. Об этом не надо было просить – Димка и так поставил на ноги всех знакомых.
– Чуда не будет, – говорили ему.
– Я знаю, – отвечал он. Хотя сам до последнего верил в это пресловутое чудо. Верил, что может отдать этому мальчику свое здоровье, свою силу. Отдавал.
Леша умер у него на руках. Димка плакал и не отпускал его. Кира вызвала «Скорую» и медленно, палец за пальцем, отлепила Димку от малыша. Она не проронила ни слезинки. Димка кулаком разбил дверь в ванную в щепки.
Теперь уже она его держала у себя на коленях и гладила по волосам, приговаривая «шшшшш».
То, что было потом, он помнил фрагментами. Помнил, что на кладбище появился красивый молодой мужчина в дорогом костюме и держал Киру за плечи, а она лежала головой у него на груди и вздрагивала. Димка понял, что этот мужчина – отец Леши. Он видел саму Киру – с чернющими синяками под глазами. И ничего не мог для нее сделать.
После похорон они не виделись. Он забрал свои вещи и уехал, потому что почувствовал, что она не может его видеть. Почувствовал, что ей становится больно – глядя на него, она вспоминала о сыне. Расстались они так же, как встретились – без слов, в одно мгновение.