После возвращения из Вьетнама Скиннер ценил каждый прожитый день. Война, а затем и работа в Бюро научили его, что все может измениться в любой момент. Не важно, насколько ты уверен в себе или считаешь, что подготовился к чему угодно. Все могло – и менялось – мгновенно. В одной песне пелось: «хоть изменения непостоянны, но они случаются постоянно», и в этом была своя правда. Скиннер старался проживать каждую минуту осознанно. Пытался радоваться любому хорошему мгновению, будь то просто объятие жены или нечто сложное вроде помощи в уничтожении преступной группировки, распространяющей детское порно. Он ценил такие моменты и находил в них опору в тяжелые периоды.
Однако в последнее время, похоже, все шло из рук вон плохо.
Его брак рушился. Оглядываясь назад, Скиннер мог бы сказать, что плохие дни начались уже очень давно. Сейчас он чувствовал, что уже ничего не исправить и судьба не подарит ни отсрочки, ни второго шанса. После шестнадцати лет брака у них снова разные банковские счета, разные друзья и разные жизни. Когда они с Шерон оказывались дома в одно время, что случалось теперь не часто, они чувствовали себя чужими. Их разговоры стали редкими, предельно вежливыми и банальными, хотя в первые годы они могли часами разговаривать обо всем на свете. Скиннер не мог припомнить, когда они в последний раз прикасались друг к другу и искренне говорили «Я люблю тебя», а не отзывались механически, словно отвечая «Будьте здоровы» на чей-нибудь чих.
Как и многие другие, Скиннер мог бы уйти с головой в работу и забыть о семейных проблемах, но, увы, она была источником еще большего стресса. В качестве заместителя директора Бюро Скиннер должен был принимать решения и делать выбор. И прямо сейчас он очутился на распутье: между несправедливо обиженным сотрудником и давлением одного из руководителей Бюро, который явно использовал служебное положение в своих сомнительных тайных целях. Того самого руководителя, что оставил на столе Скиннера пепельницу, полную окурков.
Безусловно, Скиннер знал, что агент Малдер не обвинял его в закрытии так называемого отдела «Секретных материалов» и переводе его самого в общий департамент, который в данное время занимался прослушкой телефонов. Эти приказы поступили от высшего руководства ФБР, а говоря менее официально, но более точно – от сегодняшнего собеседника Скиннера. Человека, оставившего все эти окурки в пепельнице. Но как непосредственный руководитель Малдера Скиннер все равно вынужден был принимать на себя и возмущение агента, и его дерзкий тон. Он понимал и гнев, и разочарование молодого человека, да и сам испытывал те же чувства. Как несправедливо! Малдер – один из лучших агентов Бюро. Один из самых перспективных за все шестьдесят лет его существования. Он заявил о себе еще до выпуска из академии. И вот теперь все его таланты будут потрачены впустую из-за грязных интриг курильщика. Попробовав надавить на начальство и выяснить причины отстранения агента, Скиннер столкнулся той же непробиваемой стеной молчания, что и Малдер, когда начинал задавать слишком много вопросов.
Однако все эти эмоции не имели принципиального значения, Скиннер должен был опираться в своих решениях на логику, чтобы защитить и самого Малдера, и его напарницу Скалли. Скиннер подозревал, что если он этого не сделает, то перевод в общий отдел окажется еще не самым плохим, что может случиться с Фоксом Малдером. Так что каждый день Скиннер, оказавшийся меж двух огней, занимал выжидательную позицию и не принимал никакого решения, пытаясь сохранить баланс между двумя противоположными интересами и задаваясь вопросом, как долго он еще сможет так продержаться.
Да, ночная пробежка под звездами была бы кстати. Может, получится придумать что-нибудь или просто отвлечься на несколько минут от всех этих мыслей. Хорошие поступки, дурные дела… Звезды равнодушно смотрят с ночного небосклона – мирозданию безразличны тревоги людей, их борьба, победы и поражения.
И, может быть, после пробежки ему удастся нормально заснуть, хотя вряд ли. Еще до того, как их брак с Шерон начал трещать по швам, жена заставила его обратиться в клинику нарушений сна. Слишком часто он просыпался среди ночи, крича от ужаса, в поту. Он сказал ей, что ему снится Вьетнам, и не лгал. Но это была не вся правда. Его мучил один и тот же кошмар – снилась старуха, лишь один раз встреченная им во Вьетнаме, но про нее он не рассказывал ни Шерон, ни кому-либо другому.
Однажды ночью во время патрулирования отряд Скиннера расстреляли из засады. Всех до единого. Его тоже. Несколькими мгновениями позже Скиннер вдруг понял, что смотрит сверху вниз на свое распростертое на земле тело. Спокойно и без страха наблюдал он за подошедшими к нему вьетконговцами, видел, как они забрали форму, оружие, снаряжение и как ушли. А когда на рассвете появились морпехи, Скиннер, по-прежнему со стороны, смотрел, как его собственное тело уложили в мешок для трупов. Спустя две недели он очнулся в госпитале в Сайгоне, где и узнал, что уже практически перед самым погребением у него обнаружили пульс.
Эту часть истории Шерон знала – и только она одна. А вот то, что какая-то старая женщина оставалась с ним все то время, – об этом он не рассказывал ни единой душе. Старуха появилась, когда он упал после выстрела и увидел себя со стороны. Она оставалась рядом с ним до тех пор, пока он не очнулся в больнице, поддерживала его и уносила прочь от яркого, манящего света.
Скиннер не верил, что получил тогда, как бы это назвал Малдер, околосмертный опыт. Он был уверен, что и старуха, и все прочее – это просто галлюцинации, вызванные тяжелым ранением и тем количеством препаратов, которые он принимал, чтобы справиться с происходящим на войне. И все равно даже спустя годы он просыпался от собственного крика, видя ее во сне.
Ну что ж, неудивительно, если его брак разваливается.
Скиннер снял очки и потер переносицу – там начинала пульсировать головная боль. В этот момент кто-то постучал в дверь.
– Входите. – Скиннер снова надел очки и выпрямился.
В открывшуюся дверь заглянул один из уборщиков, парнишка из Гватемалы, на вид лет двадцати с небольшим. Он улыбнулся Скиннеру, тот ответил коротким кивком.
– Вы сегодня задержались. Много работы?
– Да, но надо же кому-то ее делать.
– Зайти попозже?
– Нет, – покачал головой Скиннер. – Все нормально, я как раз собирался уходить.
Убедившись, что компьютер заблокирован и выключен, он взял портфель, пальто и оружие и вышел из кабинета. За его спиной парень, тихонько напевая что-то, принялся за уборку. Скиннер вспомнил себя в этом возрасте. Он не проходил проверку службы безопасности, как этот парнишка, чтобы получить работу уборщика в штаб-квартире ФБР, а записался добровольцем в морскую пехоту и уже через три недели выстрелом в голову убил вьетнамского подростка-смертника, обвешенного гранатами.
Ушел воевать добровольцем.
Застрелил смертника с гранатами.
Скиннер сам решал, каким путем идти, и пусть иногда и совершал ошибки, что ж, не важно, главное – это был его выбор. А став старше, он пытался жить, не делая выбор вообще.
Скиннер старался не думать, какая стратегия хуже.
– Сделай мне одолжение: убедись, что пепельница пуста. Запах отвратительный.
– Без проблем, – кивнул парень. – Она уже переполнена. Знаете, вы слишком много курите.
Скиннер промолчал, решив не объяснять, что он не курит вовсе.
* * *Он спускался в подвал, рассчитывая забрать спортивную одежду и кроссовки из своего шкафчика в спортзале, и прошел мимо офиса Малдера. Когда Скиннер только начинал здесь работать, в этой тесной комнатушке сначала держали копировальную технику, затем отдали под офис «Секретных материалов». А теперь их расформировали.
Единственным знакомым Скиннеру человеком, который тратил на сон еще меньше времени, чем он сам, был Малдер. Вполне вероятно, он до сих пор сидел в офисе, корпел над каким-нибудь делом. Решив проверить достижения Малдера в деле телефонной прослушки, он постучал в дверь, приготовившись услышать какую-нибудь саркастическую реплику. Когда Малдер не ответил, он открыл дверь и вошел внутрь. Свет в офисе все еще горел, но Малдер уже ушел. Нахмурившись, Скиннер подошел к его столу, на котором громоздились кипы отчетов и расшифровок записей. Скиннер не смог сдержать улыбку при взгляде на блокнот Малдера: среди записей угадывались рисунки летающих тарелок, фигура девушки, спирали и нечто вроде снежного человека. Но Скиннер снова нахмурился, стоило ему углядеть, что спрятано под папками с отчетами.
Скиннер вытащил подборку газетных статей, первая из которых, судя по дате, вышла две недели назад. Она называлась «Два трупа найдены в канализации» и не имела никакого отношения к порученному Малдеру делу. В подзаголовке уточнялось, что два ассенизатора были растерзаны неизвестным животным.
– Да какого ж черта!
Похоже, Малдер все еще собирал материалы по прежней работе, хотя это было ему официально запрещено.
Сжав челюсти, Скиннер пролистал остальные вырезки: все они были посвящены нападениям неизвестного животного и гибели нескольких бездомных в канализации. Скиннер покачал головой и посмотрел на последнюю публикацию, датированную нынешним утром. При взгляде на фотографию в статье у него перехватило дыхание, а язва напомнила о себе резкой болью. На снимке был спуск в канализацию, вероятно, возле очередного места убийства, и группа людей, попавших в кадр: спасатели, полиция, зеваки. В стороне от них держался еще один бродяга. Фотография была черно-белой, и тот мужчина оказался вне фокуса, но…
– Рамирес?
Неужели? Скиннер всмотрелся внимательнее. Мужчина на черно-белой фотографии казался намного старше, чем мог бы быть Рамирес, но, возможно, всему виной его потрепанный вид. У него была грязная одежда, спутанные длинные волосы и борода, а руки и лицо покрыты грязью или болячками.
Но глаза мужчины и шрам на левой щеке, который не могла скрыть даже неухоженная борода, не оставляли места сомнениям.
– Рамирес…
Про умиротворяющую пробежку Скиннер больше не вспоминал.
Он аккуратно отделил последнюю вырезку и сунул ее в карман, остальные вернул на место. Затем вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Перед выходом из здания он проверил табельное оружие, портфель и захватил свой пистолет. Бюро поощряло агентов носить оружие во внеслужебное время, Скиннер подчинялся, но доверял своему кольту больше, чем дерьмовому казенному глоку.
– Сегодня не пойдете бегать, сэр? – спросил его на выходе охранник.
– Нет, собираюсь встретиться со старым другом.
Дак Хо, Вьетнам. Август 1970 года
В джунглях даже ночью держалась влажная, липкая жара. А от дождя становилось лишь хуже.
Девятнадцатилетний Уолтер Скиннер сидел на корточках в банановой роще в трех километрах от Дак Хо и слушал, как барабанят по густой листве капли дождя. С промокшей одежды капала вода. Скиннер раздраженно прихлопнул очередного комара. Даже насекомые во Вьетнаме живучие и совершенно не боятся грозы, в отличие от их американских собратьев. Он шлепнул себя по шее обеими руками, прибив двух комаров, и вытер ладони о штаны, но на них все равно осталась кровь.
Часом ранее их патруль обнаружил комплекс подземных туннелей, расположенный как раз в центре банановой рощи. Им было приказано охранять вход, пока не пришлют туннельных крыс, которые уничтожат объект. Морпехи рассредоточились по территории, и хотя Скиннер не мог никого из них увидеть, но знал, что они рядом. Его позиция располагалась справа от входа в туннель. Рядом присел недавно выпустившийся из учебки уроженец Сиэтла Кайл Либек. Присматривать за ним поручили Скиннеру.
– Покурить-то пойдем сегодня? – шепотом спросил в темноте Либек.
– А как же! Без курева тут вообще не жизнь, – отозвался Скиннер. – Но только попозже. Если вьетконговцы заметят огонь, не успеешь оглянуться – снесут тебе голову. Зажженная спичка – тут как мишень, понимаешь? Да и вообще я все еще под кайфом от вчерашней кислоты.
– В каком смысле, под кайфом? ЛСД? Здесь? Старик, ты рехнулся? – Глаза Либека округлились от изумления.
– Расслабься, – отмахнулся Скиннер. – Я в порядке. Сейчас только чуть под парами.
– Господи, Скиннер…
– Я в порядке, говорю же. Закончился бы этот чертов дождь, и было бы вообще зашибись.
– Как думаешь, сколько нам еще тут ждать?
– Столько, сколько потребуется. Ты же знаешь, как это: то поторапливайся, то жди.
Где-то в стороне заорал радиопередатчик. Птицы и насекомые продолжали шуметь, дождь не переставал, теперь он больше походил на густой, мокрый туман. Несмотря на жару, Скиннер поежился, словно от холода.
В конце концов из темноты их окликнул лейтенант, сигнализируя о своем приближении, чтобы не быть подстреленным по ошибке. Он пришел с еще одним солдатом.
– Скиннер, Либек, – сказал лейтенант. – С вами останется сержант Рамирес из первого батальона. Он здесь, чтобы разобраться с туннелем. Вы оба будете ему помогать, покажите, что вы обнаружили.
– Так точно, сэр, – отозвались оба.
Солдаты смотрели друг на друга молча, пока офицер вновь не исчез в темноте.
– Так, парни. Вы оба слишком высокие для работы в туннелях, – сказал наконец Рамирес. – Так что можете не париться, вниз вам лезть не придется. Просто покажите мне вход, а об остальном я позабочусь.
– А что ты будешь делать? – поинтересовался Либек.
– То же, что и обычно, – пожал плечами Рамирес. – Спущусь вниз, разведаю территорию, обойду мины-ловушки, соберу разведданные, а потом взорву все к чертовой матери.
– Звучит рискованно, – сказал Скиннер. – Уверен, что хочешь пойти в одиночку?
– Я люблю работать один. Туннели, конечно, хреновое место для прогулок, но у меня больше шансов выбраться оттуда живым, если я смогу сосредоточиться на деле. А я не смогу сосредоточиться, если мне придется присматривать за парочкой морпехов.
– Да пошел ты.
– Без обид, парни. Можете назвать меня козлом, если вам станет от этого лучше, но вы ж понимаете, что к работе в туннелях вы ни черта не готовы. В отличие от меня.
Либек посмотрел на вход в туннель:
– А что там внизу?
– Мины-ловушки точно есть. Иногда попадаются летучие мыши, змеи или крысы. Я как-то спускался в туннели Хо Бо, это лес к северу от Сайгона, так туда вьетконговцы запустили отравляющий газ.
– Надеюсь, на тебе был противогаз?
– К счастью, да. Хотя обычно я хожу без него. Там и без противогаза в темноте ни черта не видно, а с ним еще хуже. Но в тот раз я почему-то надел его. В любом случае, парни, вы остаетесь тут, наверху. А если услышите пальбу, не дергайтесь, это мой приветственный салют узкоглазым.
– Уверен, что помощь не потребуется? – еще раз спросил Скиннер.
– Пока я не начну кричать – нет. – Рамирес ухмыльнулся. – А тогда… ладно, тогда можете протянуть мне руку помощи. Или помолиться.
– Молитвы – не мой вариант. После месяца здесь я уже ни во что не верю.
Рамирес улыбнулся еще шире, освобождаясь от лишнего снаряжения и складывая его в аккуратную кучку.
– Придурок ты, а не морпех. Тебя зовут-то как?
– Скиннер.
– Не фамилия, имя.
– Уолтер.
– Слушай сюда, Уолт. Расслабься, а то ты слишком грузишься. И, по-моему, сидишь на какой-то дури. Лучше бросай. Поверь, с ней ты во Вьетнаме не выживешь.
Скиннер фыркнул:
– У тебя есть предложение получше?
– Попробуй расслабиться и получать удовольствие от прогулки. Это же просто Диснейленд, и мы тут на каникулах. – И без дальнейших слов Рамирес нырнул в туннель, исчезнув в его темном нутре.
Скиннер и Либек молчаливо ждали его возвращения.
Минуты, казалось, еле ползли. Мокрый туман снова превратился в дождь, комары возобновили нападения, а джунгли наполнились звуками: кашлем кого-то из морпехов, треском радиоприемника, щебетом птиц и стрекотом насекомых.
А затем из-под земли раздался приглушенный выстрел.
Вздрогнув, Скиннер и Либек вернулись ко входу в туннель. Оттуда послышались еще два выстрела, затем ужасный крик боли и еще три выстрела, один за другим.
Со всех сторон раздавались оклики остальных солдат, желавших знать, что случилось.
– Какого черта там происходит? – спросил Либек испуганным голосом. – Там что, какое-то животное?
Вместо ответа Скиннер, наклонив голову, вошел в туннель. Он спускался все ниже и ниже, и узкий проход вел его только вперед, никуда не сворачивая. Снизу тянуло холодным воздухом и едким пороховым дымом. Прищурившись, Скиннер вглядывался в темноту и ждал новых выстрелов. Но все было тихо.
– Темно хоть глаз выколи. – Скиннер повернулся к напарнику. – Фонарик взял?
– Взял. Я хотел оставить его, ты же сказал не таскать с собой все барахло, но я думал почитать комиксы, а без него…
– Дай мне фонарик, – перебил его Скиннер. – Сам возвращайся наверх и приведи лейтенанта и остальных парней.
– А я не могу пойти с тобой?
– Нет! Делай, что сказано!
Судя по лицу Либека, тот был только рад выбраться наружу. Он порылся в рюкзаке, нашел фонарик, передал его Скиннеру и побежал за остальными.
Скиннер включил фонарик и направил луч света вперед. Темнота окружила его, словно раздосадованная вторжением на ее территорию. Глубоко вздохнув, он пригнулся и продолжил спуск, настороженно прислушиваясь, нет ли чужого движения рядом. В туннеле стояла тишина. Луч фонарика прыгал по стенам и полу в поисках мин-ловушек. Чем дальше шел Скиннер, тем уже становился туннель. И хотя он двигался, пригнувшись, головой все равно задевал потолок туннеля.
В конце концов, чтобы продолжать двигаться вперед, ему пришлось ползти. С трудом удерживая винтовку и фонарик, Скиннер отмахивался от паутины, лезущей ему в лицо, и пытался разглядеть ловушки или врагов, до того как станет поздно.