И вот сегодня он нашел охотничий рог. А значит, сегодня снова кто-то умрет. И дело снова поручат Бьорну – он блестяще их раскрывал, улики сами шли в руки, преступники оказывались легкой добычей. Ему казалось даже, никто не скорбит о тех двух, которых он застрелил при аресте, а служебное расследование и последующее взыскание было простой формальностью.
Порой ему казалось, что люди вокруг него понимают больше, чем говорят. И знают, возможно, больше, чем он сам. Но Бьорн не рисковал проверять.
Тем более теперь, когда очередной жертвой стала Берта.
Он вернулся домой, положил рог на стол, позвонил в участок и сказался больным. Потом машинально закурил очередную сигарету и откинулся в кресле, разглядывая свои трофеи, расставленные на книжных полках. Берта как-то спросила его, почему у него в книжном шкафу целых две совершенно пустые полки. Сказала, что это выглядит возмутительно по-холостяцки, и обещала подарить ему на грядущее Рождество какой-нибудь пылесборник, просто чтобы заполнить это пустое место.
Сейчас Бьорн подумал, что рог на полку уже не влезет. И у него появится в книжном шкафу третья пустая с виду полка. Впрочем, Берта мертва, а Клаус никогда не простит Бьорну, что он взял ее убийцу живым. Так что никто не придет больше в его квартиру и не станет задавать глупых вопросов.
Бьорн вдруг резко поднялся, пересел за рабочий стол и откинул крышку ноутбука. У него сохранился электронный адрес психотерапевта, к которому он ходил на принудительную терапию. Бьорн открыл электронную почту и потратил следующие полчаса, в подробностях описывая все, что с ним происходило с того дня три года назад, когда он нашел подкову. Он строчил, как сумасшедший, едва попадая по клавишам и роняя на клавиатуру пепел с сигареты, не замечая, что она давно догорела до фильтра и потухла. Потом дрожащим пальцем ударил по «энтеру». «Письмо отправлено» – высветилось на экране, и только тогда Бьорн осознал, что не ввел в поле адрес получателя. В таких случаях почтовый сервис всегда выдавал напоминание, письма без указания адресата не отправлялись. Но это отправилось. Он проверил папку «Отправленные» – письмо было там, со статусом «Успешно доставлено».
Бьорн захлопнул крышку ноутбука. Машинально похлопал ладонями по бокам, нащупывая новую пачку сигарет. Он ничего не ел сегодня, но есть не хотелось, хотелось только курить. Охотничий рог ярко и холодно сверкал перламутром в электрическом свете.
Ноутбук внезапно включился: Бьорн увидел, как загорелся индикатор. Такое и раньше с ним случалось, сенсор мог сработать и при закрытой крышке, но у Бьорна болезненно екнуло внутри. Он снова открыл ноутбук, дождался, пока загрузится страница почты – и почти не удивился, увидев новое сообщение.
Там было всего несколько слов: «Вытащите из ноутбука батарею. Тогда я смогу вам позвонить». Поле «От кого» оказалось пустым.
Бьорн бросил взгляд на индикатор заряда ноутбука. Тот стоял на нуле. Машина вообще не должна была включиться.
Бьорн перевернул ноутбук, сорвал крышку с аккумуляторного отсека и извлек батарею. Ноутбук не был подключен к розетке кабелем, и, лишившись батареи, экран предсказуемо погас. А через несколько секунд загорелся снова. На экране возникло окно скайпа с входящим вызовом от неизвестного абонента.
Бьорн ответил. Разумеется, он ответил.
– Здравствуйте, – сказала женщина, появившаяся на экране. – Я получила ваше письмо.
Бьорн никогда ее раньше не видел. На вид лет тридцать пять, может, немного больше. Не красивая, скорее ухоженная, с неброским макияжем и темными волосами, заплетенными в тщательно уложенную на затылке косу. Женщина находилась в комнате, живо напомнившей Бьорну кабинет психоаналитика, которого он посещал: два кресла, в одном из которых и сидела женщина, и стол между ними, на котором стоял ее ноутбук. Это неожиданно заинтересовало Бьорна куда сильнее, чем то, каким образом она с ним связалась.
Поэтому он сказал вовсе не то, что, наверное, следовало сказать:
– Я писал не вам. И если вы мозгоправ, то должны бы уважать конфиденциальность клиентов, даже чужих.
Женщина, кажется, удивилась такому агрессивному приветствию. Но тотчас справилась с удивлением и улыбнулась мягкой, безусловно, профессиональной улыбкой. Теперь Бьорн мог поспорить на свою годовую зарплату, что она и впрямь мозгоправ.
– Вы написали мне. Именно мне. Хотя сами не осознавали этого.
– Любите потрепаться про бессознательное и все такое, да? – не выдержал Бьорн.
– А вы разве нет? Мне показалось – да, судя по вашему письму и по тому, что вы посещали психотерапевта. Кстати, полагаю, нам следует познакомиться, прежде чем продолжать разговор. Меня зовут Сельма Хелсом. А вас?
Он мгновенно подумал, что надо пробить ее по полицейской базе данных, – а вслух сказал:
– Вы же видели мою подпись на письме.
– Это ваше настоящее имя?
– Да.
– Хорошо, рада познакомиться с вами, Бьорн. Жаль, что этого не произошло раньше. Кстати, у вас очень красивые трофеи, – добавила она, переведя взгляд выше его плеча.
Бьорн невольно обернулся, проследив направление ее взгляда. Она смотрела на книжные полки. Те две полки, которые до сих пор выглядели пустыми для всех, кроме него.
– Кто вы, черт вас дери?
Сельма Хелсом слегка приподняла подведенные брови. Улыбнулась мягко, но немного строго, словно прося его не торопиться.
– Я хочу с вами встретиться, – сказал Бьорн, не дождавшись ответа на свой вопрос. – Как можно скорее.
– Ничего не выйдет.
– Вам кто-то мешает? Вы боитесь?
– Не то и не другое. Вернее сказать, – она задумалась на миг, – пожалуй, я действительно немного боюсь. До сих пор. Но не больше, чем вы. Мы не сможем встретиться по другой причине. Хотя вы правы, будет лучше, если мы попытаемся. Где вы живете, Бьорн?
Он назвал ей адрес. Отчего-то это не показалось глупым, хотя, бесспорно, именно глупостью и было, ведь он понятия не имел, кто эта женщина. Сельма выслушала и кивнула.
– Я знаю этот район. Через полчаса могу подъехать. Там есть какое-нибудь людное место?
– Кафе на углу Гетланс и Авенайн.
– Я буду там через час. Ждите меня у барной стойки.
Бьорн вышел из дома сразу – он решил, что с куда большим удовольствием скоротает время за стаканом виски, чем в своей пустой квартире с произвольно включающейся техникой. В кафе теперь было куда более людно, и Бьорн сел к барной стойке, потому что не осталось ни одного свободного столика. Он заказал выпивку и принялся потягивать ее, медленно погружаясь в холодную, вязкую апатию. Какого черта он сидит здесь и набирается в самом начале дня? Ведь сегодня он нашел рог. Это значит, что сегодня в городе снова совершится убийство. А раз он об этом знает, то обязан что-то предпринять… Но он не предпринял ничего, только допил виски и сделал бармену знак повторить.
Дверь кафетерия открывалась и закрывалась, звякая звонком над входом, люди входили и выходили. Когда Бьорну подали вторую порцию, в кафе вошла женщина средних лет – тридцать пять или немного больше, не красавица, но ухоженная, с неброским макияжем и темными волосами, аккуратно уложенными на затылке. Она подошла к стойке и села, скользнув по Бьорну равнодушным взглядом, положила на колени сумочку и заказала скотч без льда. Бьорн взглянул на нее только раз – она была не в его вкусе, да и кто снимает женщин в десять часов утра?
«Какого черта я здесь все-таки делаю?» – спросил он себя снова со странным чувством раздраженной тревоги. Он попытался вспомнить, зачем вообще спустился в кафе… и не смог. Хотя, вероятно, он просто решил позавтракать. Ну вот, пришел позавтракать, а взял выпивку. Паршивый признак.
– Герр Линдстрем, это не вы оставили утром зонт? – спросил бармен, и Бьорн облегченно вздохнул. Ну конечно! Он оставил здесь зонт. За ним-то и пришел.
Он заказал оладьи и салат с брокколи, быстро все съел, расплатился и вышел, все еще снедаемый неприятным ощущением, как будто забыл или упустил нечто важное.
Когда он переступил порог своей квартиры, экран его ноутбука светился. Шел вызов по скайпу, но когда Бьорн ответил, то изображения не увидел. Только услышал голос, который узнал сразу, хотя слышал перед этим всего один раз. Это была Сельма Хелсом.
– Ну что? Убедились?
Бьорн моргнул. Убедился в чем? И тут его точно кипятком ошпарило. Он спустился в кафе не за завтраком – Сельма Хелсом назначила ему встречу. Но когда она вошла, Бьорн не узнал ее, он вообще едва ее заметил. И она его тоже. А сейчас…
– Почему я вас не вижу? – спросил он, и впервые за этот день его голос прозвучал немного хрипло.
– Я звоню не с компьютера, а с телефона. Стою через улицу от вашего дома. Я вытащила из телефона батарею. Иначе ничего бы не вышло.
– Что за хрень сейчас произошла там в кафе? Почему вы со мной не заговорили?
– Почему я вас не вижу? – спросил он, и впервые за этот день его голос прозвучал немного хрипло.
– Я звоню не с компьютера, а с телефона. Стою через улицу от вашего дома. Я вытащила из телефона батарею. Иначе ничего бы не вышло.
– Что за хрень сейчас произошла там в кафе? Почему вы со мной не заговорили?
– Потому что в тот момент не подозревала, что знаю вас. И не совсем понимала, зачем мне понадобилось спозаранку ехать через полгорода, чтобы позавтракать в дешевом кафе. С вами ведь произошло то же самое?
Бьорн потрясенно молчал. Удивительно, но из всех диких и необъяснимых вещей, происходивших с ним за последние годы, именно этот случай оказался тем, что смогло вывести его из равновесия. Может быть, это стало просто последней каплей… а может, дело в том, что теперь эти дикие вещи происходили не только с ним. Теперь есть кто-то, кому можно задавать вопросы.
– Мы с вами говорим через аппараты, которые не подсоединены к источникам энергии, – медленно проговорил Бьорн.
– Да.
– Это невозможно.
– Да, конечно.
– Но когда мы встречаемся, как обычные люди, мы… словно не существуем друг для друга?
– Вы все правильно поняли. Думаю, вашему психотерапевту было легко и приятно работать с вами.
Бьорн стиснул зубы. Уперся лбом в сжатый кулак, с трудом удерживаясь от искушения врезать себе промеж глаз и… проснуться. Да, проснуться наконец.
– Сельма, вы знаете обо всем этом намного больше, чем говорите. Хватит дразнить меня.
– Но я вовсе не дразню вас, Бьорн. Если бы я вам сразу сказала, вы бы все равно захотели со мной увидеться. А теперь вы знаете, что это невозможно. Что единственный способ общения между нами – это способ в обход реальности. Той реальности, которую мы привыкли считать единственной.
– Кто вы, Сельма? – повторил Бьорн, и тогда она наконец ответила:
– Я загонщик. А вы охотник. Думаю, вы знаете об этом давно.
Его точно ударило молнией в мозг. Красные пятна заплясали перед глазами. Голова наполнилась нарастающим гулом, в ушах зазвенело, кровь прилила к лицу, пульс подскочил до ста пятидесяти ударов в минуту. Раздувающий ноздри конь, бьющий по земле копытом, с которого отлетает подкова. Сокол, с которого снимают клобучок, резко кричит, срывается с вытянутой руки и уносится ввысь. Свирепый лай собак, почуявших запах крови, собак, на шеях которых сверкают золотые медальоны с оскаленными черепами…
– Вспомнили? – услышал он голос Сельмы – тихий, с трудом пробивающийся сквозь обрывки скомканной реальности. – Или еще не до конца? Думаю, они покажут вам. У вас ведь есть телевизор? Выдерните шнур из розетки.
Бьорн сделал, как она сказала, двигаясь, точно во сне. И как только погас красный индикатор сети в нижнем углу экрана, телевизор ожил. Сначала на нем был только белый шум, и Бьорн просто смотрел, ожидая, что произойдет дальше. Но потом он понял, что вихрь трескучих помех на экране – это на самом деле снег. Белая вьюга, забивающаяся в глаза и нос; рот у Бьорна был прикрыт колючим шарфом и хоть как-то защищен от пронизывающего мороза. Он шел по дороге от своего дома к стоянке такси, мел снег, настоящая метель – редкость в преддверии Дня Всех Святых. Бьорн шел по дороге, пряча лицо от снега, и как раз переходил дорогу на перекрестке, когда услышал в небе странный гул, поднял голову и увидел их…
Дикий Гон.
Они несутся через темное, лишенное звезд и луны небо, словно небесные светила смяты и раздроблены копытами их коней. С ними лошади и псы, фавны и минотавры, черти и ведьмы, скелеты и тени. Они хохочут, рыдают, воют, воспевают псалмы, они стреляют из аркебуз и метают копья, их сотни, и ни у кого из них нет лица. Впрочем, у некоторых все же есть. В одном из них Бьорн узнал себя. Он был охотником, скачущим на огромном вороном жеребце, подкованном лишь тремя подковами, и сокол с расправленными крыльями сидел на его руке у локтя – без клобучка. В другой руке Бьорн держал воздетый кинжал, но ножен не было. За спиной его висел арбалет. А рядом с копытами коня неслась собака – черный пес без ошейника.
Бьорн смотрел на свое лицо, мертвое оскаленное лицо с белыми пустыми глазами. Он не сомневался, что это он и есть, больше того – что он есть там прямо сейчас, скачет в небе с Дикой Охотой, как вечная и неотъемлемая ее часть.
А потом он увидел еще одно лицо. Рука об руку с Бьорном-охотником неслась всадница, которую он сразу узнал. Больше не было неброского макияжа и строгой прически, длинные темные волосы реяли на ветру. Ее глаза тоже светились белым. Она тоже была неотъемлемой частью Дикого Гона.
Экран погас.
Бьорн долго стоял, глядя в потемневшее стекло. Потом услышал голос Сельмы, доносящийся из динамиков ноутбука:
– Бьорн, вы еще там?
Он теперь знал, что ему не нужен микрофон, чтобы она услышала его слова. Поэтому ответил, не оборачиваясь.
– Да. Спасибо, что показали мне. Я и правда… как будто забыл.
– Знаю. Я тоже время от времени забываю. Но вы не одни, вам есть кому напомнить. А потом кому-нибудь напомните вы.
– Вы тоже встретили его три года назад? Дикий Гон, в ночь Хеллоуина, во время метели?
– Да. И тоже, как вы, шла по перекрестку. Вы ведь знаете легенду? Кто встретит ночью Дикий Гон, тот падает замертво, но кто в этот миг стоял на перекрестке, того Гон забирает к себе. Вы полицейский, Бьорн, и вам лучше всего подошла роль охотника. А я… – он услышал тихий, стеклянный смех, напомнивший ему ее прозрачные белые глаза – там, в вихре толпы, где она сейчас неслась бок о бок с ним. – Я, как вы выразились, мозгоправ. Из мозгоправов получаются неплохие загонщики.
– Вы имели какое-то отношение к убийствам, происходившим в Фюллинге в последние годы?
– Я знала всех убийц. И да, я знала об их намерениях, если вы на это намекаете. Я направляла их мысли и стремления в нужное русло. Дикий Гон охотится за темными душами, но чтобы охотник взял след, нужно навести его на дичь.
– Берта Фердельсон. Жертва последнего из них, она… Я знал ее. Она любила меня.
– Мне жаль, если это правда, – сказала Сельма, и в ее словах действительно прозвучало сострадание. «Неужели такие, как она, – подумал Бьорн, – такие, как мы – способны на сострадание? Разве в нас осталось что-то от настоящих людей? То, что мы ходим по миру, то, что наши тени еще существуют в этой реальности – разве это достаточное доказательство?»
Но он знал, какое доказательство действительно что-то значит.
То, что испытывает он сам.
– Я больше не хочу, – прошептал он.
– Вас никто не спрашивает, чего вы хотите. Вы – это Гон.
– Это я знаю, но я не хочу больше оставаться в Фюллинге. Пока я здесь, пока мы с вами здесь, Гон будет собирать здесь жатву. Гон охотится на темные души, и мы насыщаем Гон, но хватит, черт подери, хватит уже с этого города.
Он задохнулся, подумав о Клаусе, о его лице, когда он стоял над закрытым гробом Берты и когда бросил в ее могилу первый ком земли. И о самой Берте, как за несколько дней до этого она стонала и выгибалась в объятиях Бьорна, и ее светлые волосы щекотали ему шею.
– Хватит с этого города, – медленно повторил он.
Сельма какое-то время молчала. Потом проговорила:
– Насколько мне известно, в Фюллинге только два человека стали частью Гона. Возможно, если мы с вами уедем оба…
– Давайте уедем. Сельма, прошу вас, давайте уедем отсюда. Я понимаю, у вас здесь семья, практика и…
Его оборвал ее смех, прозрачный, неестественно звенящий, не имеющий никакого отношения к реальности, в которой жил Бьорн. Или хотел думать, будто все еще живет.
– Моя семья – это Дикий Гон. Моя практика – загонять добычу для вас, – сказала Сельма Хелсом почти весело. – Мне все равно, где это делать. Хорошо. В конце концов, в таких небольших городах, как Фюллинге, весьма ограничен запас по-настоящему темных душ. А значит, пора сменить угодья.
– Угодья…
– Да. Если вы действительно этого хотите. Все же вы – охотник, окончательное решение за вами. Вы можете подумать. Спешить ни к чему.
Но Бьорн уже принял решение.
Охотничий рог переливался перламутром на книжной полке, слепя глаза.
Он не стал дожидаться, пока рог выполнит свое зловещее предзнаменование, и написал заявление об увольнении в тот же день. Бьорн не знал, куда поедет; мелькнувшую было мысль посоветоваться с Сельмой он тотчас отмел. Загонщик в охотничьей иерархии всегда стоит ниже того, кто настигает и сражает добычу. В конце концов, какая разница, куда именно они отправятся? Темные души, за которыми вечно гонится Дикая Охота, найдутся всегда и везде. Почти ничего не стоит выманить их на свет, чтобы они проявили себя – и оказались проглочены стозеной пастью Дикого Гона.
В конце концов он просто поехал на автовокзал и купил билет на первый же отходящий автобус, не заботясь, куда тот направляется. И только получив на руки билет, прочел название: Лумсхеден. Бьорн вытряхнул из мобильного батарею и позвонил Сельме, чтобы сообщить ей место. Потом нашел платформу, с которой отправлялся автобус – оставалось еще почти два часа, – прислонился плечом к фонарю и закурил.