Положив книжку, Тимка вышел обратно и, сунувшись в следующую дверь, оказался в коридорчике — шесть дверей справа, шесть слева, одна в конце. Тут горел свет, самый обычный, электрический. И за первой же левой дверью Тимка обнаружил туалет — вполне современный, хотя и деревянный. Правда, когда он вышел наружу, блаженно вздыхая, и заглянул в одну из правых кабинок, у него возникло ощущение, что он воспользовался девчоночьим туалетом — необъяснимое, но стойкое.
Решив насущную проблему, мальчишка проник и за большую дверь. Тут — правда, этого он и ожидал — оказался "баннопрачечный комплекс". Сразу за дверью стояли стиральные машины, сушка, а слева и справа имелись ещё две двери. Одна уводила в помещение, в котором находились пять душевых рожков и довольно солидный бассейн, другая (ну и ну, лабиринт!) открывалась в настоящую баню — с парилкой. Нет, всё-таки самостоятельно тут всё не построишь, были у дяди помощники… Да и ничего удивительного, он что-то такое говорил… У Тимки неожиданно создалось впечатление, что вся эта баня расположена под землёй, внутри холма.
За ещё одной дверью из большого зала оказалась кухня — совершенно старинная, без намёка на микроволновки или хотя бы духовки. Прямо из кухни — опять дверь! И за ней — животом упереться прямо от входа! — торчал в комнатке колодезный сруб с воротомколесом. За срубом (да когда ж они кончатся?!) маленькая дверь вела куда-то, откуда так шибануло зимой, что Тимка и соваться дальше порога не стал, сообразив, что это ледник.
Исследовав самую большую дверь, Тимка оказался на большом крытом дворе, мощёном досками. Тут дождь не шуршал, а рокотал по крыше. В дальнем конце около каких-то ещё (о господи!) дверей спали несколько псов — может быть, среди них обретался и знакомый Тимки. Слышались звуки животных. Наверное, за дверями были входы в разные там свинарникикоровники. Уже не дверь, а массивные ворота вели со двора наружу, но туда, в дождь, Тимка решил не соваться. Постояв на пороге, мальчишка вернулся в большой зал и, подумав пару секунд, решил больше не экспериментировать пока с дверями (хотя парочка оставалась неисследованными), а ещё раз заглянуть на кухню на предмет поесть. Конечно, слишком похозяйски, ну да что ж…
…Холодильника на кухне не было, и Тимка в некоторой растерянности потыкался в шкафы, пока не натолкнулся на хлеб (нарезанный, он лежал на деревянном блюде, укрытом салфеткой), а по соседству, в другом шкафчике, оказалось тоже нарезанное копчёное мясо и — на тарелке — маринованные луковицы. Глотая слюну, мальчишка быстро соорудил три бутерброда, два зажал в одной руке, а от третьего начал откусывать и в таком положении вернулся в зал.
Обнаружилось, что и тут можно включить свет — длинные «дневные» лампы шли по всему периметру. Но делать этого Тимка не стал, а просто неспешно прошёлся вдоль стен, с уважением поглядывая на звериные морды. Неужели дядя столько набил?! Или тут все охотятся? Тимка умел хорошо стрелять, но на охоте не был ни разу в жизни и не знал, хочет ли. Вот рыбалка — другое дело… Ого, старинное оружие! Возле круглого щита со всё той же рысью в центре созвездием располагались два меча, топоры и копья. Тимка, подняв руку, коснулся щита — тот был не металлический, а обтянутый кожей, деревянный.
Скрестив ноги, мальчишка опустился на шкуры у тлеющего огня и, задумчиво кусая бутерброды, уставился на угли. Ему захотелось подбросить дров (они лежали тут же, сбоку), но потом Тимка передумал и остался просто сидеть. Бутерброды были съедены. Мальчишка подгрёб под себя шкуры, соорудив из них подобие дивана — и скоро уже и сам не смог бы сказать, видит он угли очага во сне или всё ещё продолжает на них смотреть…
…Тимка проснулся от назойливого шёпота.
Открыв глаза, он не мог понять, где находится и что происходит. Сразу три голоса перебивали друг друга — негромко, но отчётливо:
— Мальчишки, а ну отвернулись…
— Чего мы там не видали… Бррр, как сыро…
— Почему бы это, а?.
Тихий дружный смех.
— Я пошла…
— Э, погоди, возьми…
— Поесть бы…
— Не, лучше спать, уже вставать скоро…
— У меня вообще выходной…
Смех, шорох, шлепки.
— Ушла?.
— Ага, пошли во двор, сполоснёмся…
— Тебе чего, мало?.
— Да тёплый же дождь…
— Ну пошли, только быстро, а то Олеська заскрипит…
— И как ты её терпишь?.
— Не всем же с конями…
Смех, звук пинка.
"Что за новости? — подумал Тимка. — А! Да! Я в Светлояре и просто уснул у очага… Ничего себе, а кто же тут шастает?"
Тимка потихоньку поднялся. Насколько он мог видеть, в зале никого не было… но дверь наружу стояла открытой, а из "баннопрачечного комплекса" доносился сдержанный шум. Это уже было интересно. Полночные гости — или загулявшие хозяева? Тимка на цыпочках прошёл к выходу. Тёмная пофыркивающая масса — о, это же кони, стоят рассёдланные… А ворота "на улицу" тоже оказались открыты настежь.
Тимка пересёк двор и выглянул.
Дождь шёл вовсю, непохоже было даже, что скоро уже будет светать… а то и уже светает. Толстенный бивень воды, казавшейся чёрным, с гулом устремлялся в воронку водоотвода — наверное, специальные карнизыжелоба собирали воду со всего комплекса, догадался Тимка, и вот так сбрасывали её в реку… Под этим жутким леем плясали двое пацанов — пихались и, наверное, хохотали и орали, не опасаясь, что их услышат. Тимка подался назад — и, столкнувшись с кем-то, подскочил на месте, а в следующий миг оказался отброшен спиной к ограде двора — и перед глазами у него замаячило лезвие ножа.
— Ты кто?! — коротко и сурово спросил обладатель оружия — девчонка одних лет с Тимкой, очень красивая, но с волчьими глазами, в которых, кажется, даже собственные огоньки жили.
— Убери нож, ты что?! — возмутился Тимка. Девчонка кольнула его под челюсть:
— Тихо… Ребята!
— Ты чего припёрлась, мы без штанов! — крикнули от лея — голос еле донёсся.
— Не важно, — отрезала девчонка. — У нас тут гость.
Мальчишки подбежали почти тут же — правда, уже в штанах, натянутых на голое тело. Оба фыркали и что-то неразборчиво бормотали в адрес девчонки, но, увидев Тимку, притихли и с интересом на него уставились.
Одного Тимка узнал сразу — это он был на фотке с конём. Второй — постарше — кажется был рыжий. Именно он и задал вопрос:
— Ты кто вообще?
— Да вы чего, в шпионов играете, что ли?! — Тимка скосил глаза — девчонка нож убрала. — Я с дядей Славой пришёл сегодня…
— Опа, — сказал рыжий. — Я же говорил, что возвращается…
— Попали, — задумчиво поддержал его товарищ.
— Да ну, ничего, — оптимистично отмахнулась девчонка. — А ты чего не спишь? — подпустила она строгости. — Энурез?
— Ладно тебе, — усмехнулся рыжий и протянул ладонь. — Рыжов. Владислав.
— Олег, Зимний, — повторил его жест младший, ровесник Тимки.
— Тим. Бондарев, Тимка, — представился мальчишка.
— Олеся, — коротко назвалась девчонка, толчком вбивая нож в ножны на широком поясе. — Тебя как — нашли, или сам захотел?
— Да я… — Тимка пожал плечами. — Я родственник дяди Славы. Племянник. Он мне правда дядя… Я вроде как на каникулы…
Все трое засмеялись. Рыжий Владислав бросил:
— Олег, ворота закрой… Пошли правда поедим и спать.
— Вымойтесь, — приказала девчонка.
— Мы только что мылись… — начал мальчишка, но Олеся отрезала:
— Вот именно. После этого и вымойтесь.
На Тимку перестали обращать внимание, и он вошёл внутрь вместе со всеми, не зная, как это расценивать — то ли обидеться, то ли его уже приняли, как своего. Девчонка скрылась на кухне, мальчишки — в душе. Тим постоял в большой комнате и поплёлся наверх, к себе.
Первое, что он понял: он не помнит, где его дверь. Это было даже смешно, пожалуй, но это было именно так. Двери были — или казались — одинаковыми. Тимка чертыхнулся и осторожно приоткрыл первую попавшуюся.
Сперва он ничего не различал вообще — кроме того, что комната явно больше, чем его и вроде бы вообще не загромождена мебелью. Пошарив по стене уже из чистого любопытства, Тим нашёл выключатель и щёлкнул им.
Это был музей. Нет, не музей — картинная галерея. Картины разных размеров и разной степени мастерства висели на стенах и стояли на специальных подставках в кажущемся беспорядке. Тут были и просто детские рисунки — и мастерски написанные полотна… А прямо напротив входа стояла такая штука — тройная картина… а, да, триптих называется.
Тимка подошёл ближе, не сводя с этой картины глаз.
Триптих назывался" Наши дети крайние". В центре был ночной бульвар, весь в огнях реклам, с барами, казино, машинами, с пёстрой толпой, изображённой, как слитная масса с выпирающими утрированно дегенеративными, чужеродными лицами, похожими на морды зверей и насекомых, но при этом не карикатурные, а хорошо узнаваемые. И по центру бульвара — уже на переднем плане — шли, светлым лучом разрезая его, двое молодых русоволосых парней в десантной форме и заломленных на волосах голубых беретах — и красивая девушка в джинсах и майке. Девушка и один из парней — крепыш с упрямым лбом — глядя с презрением и отвращением по сторонам, вели третьего — тонколицего, словно на иконе и… с чёрной повязкой на глазах. Слепого… Вели не как слепца — бережно и предупредительно — а просто как друга, как равного. За плечами у слепого была старая гитара.
Триптих назывался" Наши дети крайние". В центре был ночной бульвар, весь в огнях реклам, с барами, казино, машинами, с пёстрой толпой, изображённой, как слитная масса с выпирающими утрированно дегенеративными, чужеродными лицами, похожими на морды зверей и насекомых, но при этом не карикатурные, а хорошо узнаваемые. И по центру бульвара — уже на переднем плане — шли, светлым лучом разрезая его, двое молодых русоволосых парней в десантной форме и заломленных на волосах голубых беретах — и красивая девушка в джинсах и майке. Девушка и один из парней — крепыш с упрямым лбом — глядя с презрением и отвращением по сторонам, вели третьего — тонколицего, словно на иконе и… с чёрной повязкой на глазах. Слепого… Вели не как слепца — бережно и предупредительно — а просто как друга, как равного. За плечами у слепого была старая гитара.
Слева изображён судебный зал, переполненный такой же дурнотной получеловеческойполузвериной нечистью. Людьми тут были только трое мальчиков лет по 15, стоявшие в клетке (и это было ужасно и сильно — люди в клетке, а звери их судят!). Очевидно, читался приговор. Один из мальчишек плакал, второй обнимал его за плечи, третий стоял, стиснув кулаки. Но все трое держали головы поднятыми и смотрели прямо. А за их спинами — тенью, но отчётливо — высилась дева в высоком шлеме на волнах кудрей. Простирая руки, она осеняла этим жестом мальчишек…
А справа шёл бой. Та же муть, ощетинившаяся автоматами, пулемётами, гранатомётами, в зелёных повязках на шакальеуголовных харях, ползла со всех сторон на укрепление, сложенное из человеческих тел. Оттуда на три стороны отстреливались двое солдат и молодой офицер. У офицера не было ног — обрубки перетягивали окровавленные куски троса, он бил из пулемёта и что-то кричал. Лицо одного солдата заливала кровь он, стоя на коленях, бросал гранату, тельник в клочья… Второй солдат сжимал в руке лопатку и приподнимался от земли с лицом не ожесточённым, не ненавидящим, а вдохновлённым, спокойно откладывая пустой автомат…
Покусывая губу, Тимка стоял перед картиной. Потом покачал головой и прошёл дальше, сразу наткнувшись на знакомый по Интернету "Сон…" В отличие от почти ростового триптиха, "Сон…" был маленький, в два альбомных листа. А рядом — точнее, напротив — на стене висела ещё одна большая картина. Очень красивый среднерусский пейзаж — река, косогор и лес, синее небо, дома на другом берегу, полевая дорога — был как бы прорезан по центру чёрным квадратом. Но не просто квадратом — из него наружу, на пейзаж, вытекали грязь и кровь, вываливался клубок мокриц, ползли, возникая в темноте, змеи, пауки и сороконожки…Смотреть на это было просто противно и почему-то… тревожно. Тимка стоял перед этой картиной (он называлась "Люди! Будьте бдительны!") и вздрогнул, когда его окликнули:
— Эй. Новенький, — он обернулся и увидел девчонку, угрожавшую ему ножом. Сейчас можно было хорошо видеть, что она одета примерно так же, как Игорь днём, только без оружия (кроме ножа). Она расчёсывала волосы и улыбалась. — Ты что, дверью ошибся?
— Смотрю, — пожал плечами Тим.
— Нравится? — она подошла ближе.
— Угу, — кивнул мальчишка.
— Тут много моих, — скромно сказала она. — Триптих мой… и эта, на которую ты смотришь. — Только они не лучшие. Ну, мне так кажется.
— А где лучшая? — заинтересовался Тим. Девчонка пожала плечами:
— Лучшую я никогда не напишу. Таланта не хватит… — она подождала и пояснила: — Лучшая картина — это вся жизнь. Так-то, мальчик… Пошли, я знаю, кажется, где тебя поселили.
7. ПОЧТИ СВОЙ
Тимка проснулся от того, что солнце брызнуло ему прямо в глаза с такой силой и яростью, что они невольно открылись сами — и тут же зажмурились опять. На этот раз он не вспоминал, где он и что с ним, а сразу понял. Снизу доносился шум и гомон — полное ощущение, что в зале собрались человек сорокпятьдесят и каждый доказывает своё. Отдельных голосов там вычленить было просто нельзя. Часы показывали восемь утра. Пока Тим соображал, касается его этот гам, или нет, в дверь коротко пробарабанили — и внутрь, распахнув её и не дожидаясь хотя бы формального разрешения, влетел мальчишка лет 10–12 с такой физиономией, что Тимке немедленно захотелось ему сказать: "А ну выйди быстро!" — во избежание неприятностей в быту. Но начинать так знакомство было бы невежливо, да и опасно, поэтому Тим кивнул:
— Привет.
— Доброе утроо… — заинтересованно протянул мальчишка, подходя ближе. Он тоже был одет во что-то стариннонациональное, но не в кожу, а в рубаху с вышивкой и свободные штаны, ну и босиком. На поясе висел нож — не игрушка, а именно нож. — А ты чего не встаёшь?
— Да я вообще-то только проснулся, — пояснил Тим. — А что?
— А то, что Звонок сказала — она после остальных никого кормить не будет, — доверительно сообщил мальчишка, присев на край кровати Тима. — Хоть гость, хоть проверяющий из министерства. Ты есть не хочешь?
— Ну… хочу…
— Тогда лучше вставай. — посоветовал мальчишка, хлопнув Тимку по колену. — И не забудь перед ней извиниться, что опоздал.
— Это… а разве не дядя Слава тут главный? — забеспокоился Тимка.
Мальчишка вздохнул:
— Он сам её боится. Она всех во как держит. — и он показал крепко сжатый кулак. — Не пикнешь. Ну я пошёл, а то коленками на горох поставит, что из-за стола выскочил… но надо ж было тебя предупредить…
Тимка откинул одеяло:
— Во чёрт… — пробормотал он озабоченно. Уж не ночная ли это знакомая? Такая может… Интересно, врёт про горох пацан? Врёт, наверное… Но всё-таки Тимка поспешно влез в камуфляж и поспешил наружу.
Сорока человек там не было, но человек двадцать собралось. Все галдели за тем самым длинным столом, во главе которого сидел дядя. Стол был ещё пуст, две девчонки — одних лет с нежданным доброжелаттелем — разносили с больших деревянных блюд тарелки и хлеб с вилкамиложками, кружкистаканы. Около двери на кухню стояла девчонка — постарше ночной знакомой, с могучей тугой косищей, переброшенной на грудь и скрещенными поверх неё руками. Она распоряжалась двумя младшими короткими кивками головы.
Тимка поспешно сбежал по лестнице, обратив внимание, что весёлый шум сразу утих при его появлении, остановился перед этой девчонкой и, помявшись секунду, сказал:
— Это… ты извини. Я опоздал немного…
Та подняла одну бровь, но ответа Тим не услышал — за столом грянул такой хохот, что, казалось, вотвот рухнет крыша. Мальчишка обернулся, стремительно краснея — до него дошло, что спросонья он купился на не очень остроумный розыгрыш. И точно — хохотали все, он самого дяди до большеглазого худенького мальчишки лет шести, не больше. Громче всех ржал этот утренний гость — он аж качался на скамье и колотил по спине очень красивого серьёзного парнишку, ко-торый, тем не менее, тоже смеялся, отпихиваясь от приятеля локтем.
— Бес, — наконец сказал дядя. — пошутил? — мальчишка икнул и кивнул.
— Ну и молодец. Свинарник.
— Да, это уже не шуточки, — сокрушённо сказал мальчишка и скорчил скорбную рожу. Рыжий парень — Тимка даже подумал, что это другой его ночной знакомый, но потом увидел того рядом и сообразил, что они братья — поднял руку и весело сказал:
— Давай сюда… Дядь Слав, можно? — тот кивнул, и Тимка немного неуверенно опустился на освобождённое для него место. Девчонка положила рядом ложку — деревянную, некрашеную и, прежде чем Тимка успел хотя бы кивнуть, с другой стороны ему подсунули тарелку с картофельным пюре, солёным огурцом, свежей луковицей, куском жареного мяса на косточке, ломтём копчёной ветчины — и кружку с горячим то ли чаем, то ли каким-то настоем, на которой лежал свежий, чуть ли не дышащий самостоятельно пирог.
— Никого не обделили? — повысил голос дядя, и весь шум молниеносно как отрезало. Даже младшие — а их было восемь, пятеро мальчишек и три девчонки лет по 6–9 — только что вёдшие себя весьма буйно, умолкли мгновенно. Дядя поднялся со своего места, и все тут же встали. — Ну, — сказал он, — с новым днём.
— С новым днём! — откликнулись все дружным, но негромким хором, сели, однако дождались, пока дядя возьмётся за еду первым.
За завтраком, очевидно, гласно или негласно соблюдалось правило "когда я ем — я глух и нем". Во всяком случае, никаких разговоров не было. С другой стороны, Тимка мог это понять — еда оказалась невероятно вкусной. Он, кстати, только недавно открыл для себя то, что вкусной может быть и обычная еда — не только сладости. (1) Так вот эта еда была обалденно вкусной. Судя по всему, добавку тут спрашивать не стеснялись, и её подавала уже сама та строгая девушка — она со своими подручными за стол не села, а так и стояла в дверях, посматривая, поглядывая и подкладывая.
Тимка, кстати, по сторонам всё-таки посматривал. Окружающие были одеты всё в те же народные костюмы. У парней — просто длинные волосы, у девчонок волосы заплетены в косу или убраны назад под вышитой повязкой. Ножи на поясах у всех без исключения. И все босиком. Нет, стоп. Дядя в мягких сапогах, и один парень — очень светловолосый — в кожаной одежде, как вчера Игорь, но и в сапогах тоже…