- Учительница говорила нам, что это враньё, что мы были ни при чем.
- Я не уверен в этом... Но даже если это всего лишь легенда, то знай, что легенды куда важнее фактов. Итак, вдумайся только, кого казнили: во-первых, еврея, что уже ложится на нас Иудиным пятном, во-вторых, Сына Божьего, в-третьих, Мессию! Это, как ты понимаешь, не мои утверждения, а христиан. Так кому может проститься такое? Только тем, кого уже нет, римлянам. А мы-то остались! Существуем! Но это только первая часть нашей вселенской вины. Вторая, может быть, более важная вина - сам факт нашего существования как народа. Понимаешь, для христиан наша Библия - Ветхий завет по ихнему - есть не что иное как сборник предсказаний появления Иисуса Христа. Он появился, и, стало быть, Библию можно положить на полку. Вместе с еврейской Верой. Но не получается, потому что существует и никак не исчезнет целый народ, не признающий никакого Христа, верящий в Бога Единого и Всемогущего, без самозванных Его сыновей, мессий, толкователей, пророков и считающий Библию Священной и вечно живой Книгой Книг, не нуждающейся ни в каких продолжениях, вроде Нового завета, Корана и так далее. И какой народ! Который создал эту Библию! Или для которого Она была создана. За давностью лет, как я уже говорил тебе, это не имеет уже никакого значения. Понимаешь, христиане никак не могут закрыть дело! Что они только не предпринимали: и уговаривали нас принять христианство, и насилу крестили; отчаявшись, перешли к погромам, убийствам и, наконец, к попытке тотального уничтожения. Нас так долго уничтожали, что многие антисемиты уже и не помнят, за что ненавидят нас. Так, Гитлер относился к нам, как к порче, заразе, вроде сибирской язвы.
Щасливкинд застонал.
- А девяносто процентов русских до сих пор не знают, что Иисус Христос был евреем!
- Папа, но почему, если мы такие древние, избранные и умные, нас всего-то чуть-чуть, а христиан - полмира?
- Их вера проще... добрее, что ли, прости меня, Господи, за слова эти! Наша Вера говорит: верь, учи, исполняй заповеди и знай: этого достаточно, чтобы быть счастливым. Их вера говорит: верь, люби ближнего своего, как самого себя, и не бойся страданий - ты будешь счастливым. В раю. А страдания - это удел большинства, доченька... Но нам мало было христианства. Через шестьсот лет после гибели Иисуса Христа появилась новая религия, ислам, - смешанные с восточными приправами иудаизм и христианство. Слава Богу, там мы никого из святых не убивали, но зато торчим в сердцевине их владений, плюс опережаем их на целый век в развитии, плюс одни и те же святые места, плюс одна из главных догм ислама, гласящая: "Огнем и мечом искореняй неверных!" "Джихад" называется. Но христиан для искоренения многовато, а нас - в самый раз: и мало, и близко, и уж очень мы им противны...
Младшенькая вздохнула и сказала:
- Признали бы христианство и жили бы, как все!
- Но это были бы уже не мы.
- Ну и что? Что за радость, когда тебя все ненавидят?
- Я не могу тебе объяснить, почему важно человеку, а уж тем более целой нации, остаться самим собой. Мне скажут - стань Ивановым, а дочь твоя пусть будет Машей. Но я почему-то не желаю! Хочу быть Щасливкиндом!
- Папа, но если бы ты стал Ивановым, а я Машкой много-много лет назад, ты же не знал бы, что значит быть Щасливкиндом! Но только, фу, не Ивановым и Машкой, а Джонсоном и Мэри. И жили бы!.. И Ирака бы не боялись... - Она вздохнула. - Папочка, значит ненависть к нам - это навсегда?
- Похоже на то, доченька. Но знаешь, если раньше мы были беспомощны перед ней, то теперь у нас есть армия, Мосад... - Он опять застонал. - Мы и уехали с тобой под их защиту.
- Спасибо, папочка! Всё понятно... Хотя и грустно.
Чмокнув отца, младшенькая, хорошенькая, подвижная, изящная, - Господи, когда это успела она так вырасти? - выпорхнула из спальни. Вошла старшенькая.
- Папа, я выхожу за него замуж.
"Какой день! Как любят меня!" Щасливкинда просто захлестнула волна благодарности к Саддаму Хусейну.
- Наконец-то!
К счастью, дочь не обратила внимания на двусмысленность этого восклицания.
- Папа, мне страшно!
- Доченька, мне тоже было страшно. Это у нас с тобой генетическое.
- Тебе было страшно жениться на нашей маме!? На этом ангеле!?
- Доченька, дело не в объекте женитьбы, а в страхе перед резким изменением своего статуса. Тебе придется готовить, стирать, убирать, наконец, рожать, то есть заниматься тем, чем ты никогда не занималась дома. По-научному, ты потеряешь несколько степеней свободы.
- И это все слова, которые нашлись у тебя?
- Ну... я поздравляю тебя... желаю счастья...
- Не то, не то! Ты должен был заорать: "Нет! Я никому не отдам свою дочь! О, как я буду жить без нее!?"
- Но я же не сумасшедший!
- Так прояви хоть чувство растерянности!
- Только после подсчета предстоящих мне расходов!..
Они оба расхохотались.
- Папочка, послезавтра вечером он официально попросит у вас моей руки. Так что возвращайся из Тверии здоровым!
- Это почему еще я могу вернуться нездоровым? - разволновался папа.
- Ах, эта гостиничная еда, ветры с Кинерета, выпивка без маминого контроля... В общем, будь осторожен!
Чмокнув отца и присущим только ей легким движением головы забросив за плечи свои длинные соломенные волосы, старшенькая, напевая, покинула спальню.
В ту же минуту, облизываясь, вошла собака. Мягко спружинила на постель, прижалась теплым бочком к плечу Щасливкинда и, не мигая, уставилась на него своими любящими черными глазами...
"Но почему мы всё-таки остались евреями? Столько было возможностей! Ну, исчезли бы, как римляне, как древние египтяне, как тысячи других. И что? Лист бы не шелохнулся! Щасливкинд, милый, думай, думай! Ответь на самый вечный вопрос, почему мы остались! Ну?! Боже мой! Есть! Понял! Да мы давно по своей воле перешли бы хоть к черту - лишь бы выжить! Но Бог не дал! И в этом суть Веры! Вот оно, самое мощное доказательство существования Бога! Бог, только Он, не позволил нам раствориться в других! Не религия, не Вера в Него, а Он Сам сохранил нас! Только Ему было по силам совершить это. Я, кажется, гений... или слишком взволнован предстоящим...
В эту секунду - а было ровно три часа дня - раздался звонок в дверь.
Красавец вошел, приятно осмотрелся и спросил:
- А где наш герой?
Щасливкинд вылетел из спальни на крыльях своего открытия, и потому был весел и решителен.
- Я готов!
- Папа, - спросила старшенькая. - А где твои вещи?
- Ну, зачем вещи? - ответил за папу красавец. - В гостинице нам такое дадут!
- Но хотя бы тапочки, домашние штаны, - не унималась дочь.
- Всё есть и всё по размеру.
- А зубная щетка?
- Да некогда там будет чистить зубы!
- Папа, куда тебя ведут?
- В Тверию, доченька, на испытания, - почти прорыдал Щасливкинд.
- Папа, ты бы хоть туфли надел! - сказала младшенькая.
- Вот туфли - это обязательно! - радостно согласился красавец.
Кряхтя и наливаясь стыдом, Щасливкинд начал надевать туфли. А красавец склонился к уху жены и прошептал:
- Надо подписать клятву о неразглашении.
- Но где?
- Давайте уединимся.
- Неловко как-то... Что дети подумают?
- Тогда, вот вам лист, и уединяйтесь самостоятельно.
- Я подпишу, не читая.
- Но чтоб потом без жалоб.
- Там есть что-нибудь особенное?
- Там нет ничего особенного, но есть перечень наказаний за разглашение.
- И какое наказание самое страшное?
- Лишение свободы сроком на двадцать пять лет. Логично?
- Очень. Давайте. Но как я все это объясню детям?
- Это ваши проблемы, а мне надо привезти подписанную бумагу.
Жена выхватила из рук красавца лист и авторучку и быстро подписалась.
- Мама, что ты подписываешь? - уже совершенно прокурорским тоном спросила старшенькая.
Маме пришлось ответить резко. Дочь в долгу не осталась, и Щасливкинд надел туфли.
- Ну, девочки, до скорого! - пропел он, чтобы не разрыдаться, и выскочил из квартиры.
Уже по ту сторону двери и бытия он услышал истеричный крик старшенькой:
- Куда уводят папу?!
Что-то простонала в ответ жена, заплакала младшенькая, и за Щасливкиндом, шурша, закрылась автоматическая дверь лифта.
- Да, - задумчиво сказал красавец. - Для настоящего контрразведчика семья - это и счастье, и трагедия.
Старая "Шкода" рванула с места, и они помчались вперед, спасать Израиль от сибирской язвы.
- Итак, еще раз прорабатываем маршрут, - сказал красавец. - Сначала летишь в Эйлат, оттуда вертолетом в Акабу. Из Акабы в Амман - на "Вольво", с нашими людьми. Это километров триста; уложитесь часа за три. В любом случае, в десять вечера вы должны быть на месте. В Аммане - пересадка на старый "мерседес", и двести пятьдесят километров до иракской границы, естественно, все еще с нашими людьми. В "мерседесе" переодеваешься. Не суетись с этим. Тебе прилепят в области паха приборчик для определения контейнера, а в пряжку ремня вмонтируют автоматический фотоаппарат, совмещенный с магнитофоном.
- Он не жужжит?
- Кто?
- Магнитофон.
- Почти нет.
- Как это почти?
- Надо очень сильно прислушиваться.
- А если кто-нибудь из иракцев окажется с абсолютным слухом?
- С абсолютным слухом работают в филармонии, а не в разведке. Итак, ты переодет, аппаратик - в паху, фотоаппарат и магнитофон - в пряжке ремня, в правом кармане пиджака - крошечная, со спичечный коробок, дрель со вставленным в нее сверлом. Как обращаться с ней, тебя научат в машине. Иордано-иракскую границу пересекаешь один. В двенадцать ночи к тебе подойдет иракец...
- Кошмар... - прошептал Щасливкинд.
- ...и скажет "Саддам". Что ответишь?
- "Хусейн".
- Ну и память у тебя! Едете к самолетику, и ровно в три ночи тебя сбрасывают на парашюте на окраине Басры.
- Неужели трудно приземлиться?
- Самолету на шоссе? Ты смеешься! Приземляешься почти рядом с "хондой", черной, объемом двигателя один и четыре десятых литра. Шофер, как ты знаешь, ликвидирован. Ключи - под передним правым колесом. Не забудь! Далее, едешь по шоссе, прямому, как наш "квиш саргель", в город Фао, это километров шестьдесят, не больше. На дорогу дается один час. Перед пляжем останавливаешься, выходишь из машины и идешь к ярко освещенному портрету Саддама Хусейна. В четыре тридцать к тебе подойдет русский с контейнером. Пароль...
- "Полный" с отзывом "п__дец"!
- Феноменально! А кто должен сказать пароль?
- Это я не очень понял...
- Он! И только он! Понял? Отдаешь ему чек, получаешь контейнер...
- Абрам говорил, получаешь контейнер, а потом отдаешь чек.
- Действуй по ситуации. Вы, русские, легко разберетесь между собой. Обменяетесь и - в обратный путь. Всё!
- Погоди... погоди... В Басре меня скинут на парашюте. А на обратном пути?
- Я всё время ждал этого вопроса. Тебя заберет вертолет.
- Так почему и в Басру нельзя вертолетом?
- Фактор времени. Не успеваем. Слишком долго пришлось тебя уговаривать.
- Меня уговаривать?! Да вы меня, как щенка...
- Без истерики!
- А где записка от убитого водителя "хонды", что он остался купаться?!
Красавец растерянно замолчал.
- В самолете в Эйлат набросают. Но должен признаться, что ты поймал нас за хвост. Мне стыдно перед тобой!
На его глазах выступили слезы...
За этой приятной беседой Щасливкинд не заметил, как они приехали на аэродром "Дов", что севернее Тель-Авива.
И вновь накатила волна страха. Ему стало так нехорошо, что он совершенно потерял себя как личность...
Едва они вошли в зал аэропорта, как на него бросились разнообразные люди. Стали тискать. Целовать. Жать руку. Фотографировать. Предлагать разнообразные кушанья. Какой-то член Кнессета прошептал, что его, вне всякого сомнения, ждет достойное место в их партийном списке. Высоченная красавица запихнула его лицо в свою роскошную грудь, подержала там порядочно, но даже это не вернуло Щасливкинда к действительности. Только одна мысль точила его: "Они все - в курсе операции?!"
И вдруг кто-то прошуршал прямо в ухо:
- Не волнуйся, все свои...
Абрама нигде не было. Не было и красавца. Было много хорошо сложенных молодых людей...
Обнаружил себя Щасливкинд лишь в самолете.
Ни о чем не думалось.
Трясло страшно.
Он огляделся. Пассажиров почти не было. Рядом с ним сидел симпатичный, немолодой мужчина и улыбался ему.
- Меня зовут Дани. Как дела?
- Бесэдер гамур.
- Не преувеличивай.
- Тогда выбрось "гамур".
- А знаешь, на обратном пути мы будем с тобой не разговаривать, а петь.
- Скажи, почему на это задание посылают меня одного, а все вокруг говорят "мы"?
Дани рассмеялся:
- У тебя приличный иврит... Но согласись, что некоторое участие в операции мы всё-таки принимаем. Всё будет прекрасно. И потом, это могло случиться с любым выходцем из России.
- Вот я себя и чувствую, как будто выиграл в лото - один за всех россиян.
Дани снова рассмеялся.
- Знаешь, с таким, как ты, можно жить.
Тем временем самолет уже шел на посадку.
Минут через десять они сидели в вертолете, несущемся в Акабу, в Иорданию...
Щасливкинд никогда прежде не летал на вертолете. Грохот был ужасающий. Какое там разговаривать? От шума даже дышать было трудно...
Но всё окупалось потрясающим видом Красного моря, цветных корабликов и лодок на нем, россыпью белых гостиниц на его израильском берегу...
Щасливкинд был поражен, что может еще любоваться чем-то, что душа его еще не вся растворилась в страхе, паролях, контейнерах с сибирской язвой.
- Какая у нас с тобой страна, а?! - проревел ему на ухо Дани. Щасливкинд в ответ яростно закивал головой.
Сели они на окраине Акабы.
Через пять минут могучий "Вольво", управляемый Дани, по отличному шоссе помчался в Амман. Темнело, и мелькавшие по обе стороны шоссе селенья, дома, домики, деревья слились в одну серую ленту.
- Дани, мы проникли в независимую страну Иорданию без паспортного контроля, без единого вопроса, без единого выстрела. Что, король тоже участвует в нашей операции?
- Король участвует в любой операции, приносящей ему выгоду.
- Ага, значит ему тоже пообещали на два дня четырехзвездочную гостиницу в Тверии. С королевой, естественно.
Дани хохотнул. А Щасливкинд продолжил:
- Вот спросят меня: "Ты был в Иордании?" Я не найду, что ответить.
- Мы подумаем над этим. А сейчас попробуй вздремнуть.
- Ни в коем случае. Я ужасно боюсь проспать переход границы дружественного мне Ирака.
- Ты колюч, как "сабра".
- И так же нежен внутри. Учебник языка иврит, часть первая.
- Но на меня ты за что злишься? Я лишь техническое обеспечение.
- Дани, ты за то, чтоб палестинское государство было или нет?
- Я думаю, им надо дать государство, чтобы хоть на несколько лет они оставили нас в покое.
- А через эти несколько лет?
- Есть шанс, что они проглотят Иорданию и станут нормальным, ненавидящим нас государством. И это много безопаснее, чем иметь их внутри. Только, пожалуйста, не спрашивай меня о будущем статусе Иерусалима.
- Дани, а что толку, если мы и докажем, что русские тем или иным способом поставляют Ираку контейнеры с сибирской язвой? Думаешь, они испугаются?
- Мы не рассуждаем, мы выполняем приказы. Когда разведчик начинает рассуждать о целесообразности задания, ему надо уходить из разведки в частный бизнес.
- Дани... я не хочу с тобой расставаться... я боюсь, Дани...
- Я первым встречу тебя на обратном пути. Клянусь. Ты увидишь меня издалека...
- Дани, ну что стоит пойти на операцию вдвоем? Хочешь, я даже передам тебе командование? Буду твоим подручным.
- Перестань... Ты лучше расскажи мне, только как следует подумав, что особенно раздражает тебя в повседневной жизни.
Щасливкинд надолго задумался, а потом вдруг заорал:
- Фалафельщики! Ты видел, какие теперь питы у них? С детскую ладошку! И при этом удвоили цену! Суют в нее четыре фалафеля, пяток чипсов - и всё! Миллиметра не остается для салатов! Как побитый пес, подходишь после каждого укуса такой питы к стойке и кладешь в нее, сгорая от унижения и страха, кусочек капусты или огурца. Ну ладно, удвоили цену, но не грабьте же! Не унижайте! Жлобы! Мы недавно заскочили с друзьями в маленькую забегаловку при бензоколонке около Гедеры. Арабы там хозяева. Ты знаешь, какую мне питу дали? С колесо моей "Мицубиши"! Я туда столько наложил вкусного и свежего, что чуть не умер от наслаждения! За те же восемь шекелей! А?! Как ты думаешь, могу я после такого есть национальные по форме и содержанию питы?.. Апропо, а как у нас дела с едой?
Дани улыбнулся и, оторвав правую руку от руля, указал ею на незамеченный возбужденным Щасливкиндом небольшой пакет на заднем сиденье машины.
Там оказалась точно такая же, набитая умопомрачительными салатами пита, при пожирании которой от восторга - Боже мой, когда это было? - чуть не умер наш герой в арабской забегаловке около Гедеры...
- Дани, но как ты узнал про мое любимое кушанье?
- Позвонил твоей жене.
- Жене... Золото мое! Так угодить! Нет, я вернусь совершенно другим мужем!
...После еды его наполнили разнообразные картины счастливого возвращения домой...
Растолкал его Дани уже в Аммане.
Они вышли из машины, встрепенулись, потянулись, позевали. Стояла типичная весенняя, похожая на израильскую, прохлада. Но запах был чужим. Вдали суетливо мелькали огни большого города.
- Красивый город Амман? - спросил Щасливкинд.
- Примерно как Петах-Тиква.
Он вдруг резко взял Щасливкинда под локоть и впихнул в бесшумно подкативший к ним "мерседес". Из "мерседеса" кто-то метнулся к "Вольво", мгновение - и машины рванули с места, разлетевшись в разные стороны. На этот раз Дани и Щасливкинд сидели вдвоем на заднем сиденье. А водитель был несомненно арабом - веселым, белозубым, поющим арабом.
Несколько резких, с визжанием шин, поворотов, и "мерседес", вылетев на великолепную трассу Амман - Багдад, помчался со скоростью сто сорок километров в час в чужую ночь, в Ирак, в неизвестность...