– А если зайти дальше? Если переступить за пределы «классики»?
– Ничего об этом не знаю.
– Ничего не знаете… А я думаю, знаете. Так что я повторю свой вопрос, может быть четче сформулировав его: если зайти, например, в закрытую часть форумов, что там можно обнаружить?
Она взяла кошку на колени и, подумав, видимо, поняла, что мужчина, сидящий напротив, просто так от нее не отстанет.
– В закрытую часть войти нетрудно. Пользователь должен доказать свою всепоглощающую страсть к какому-нибудь серийному убийце. Надо постить сообщения, самому располагать чем-то редким, а главное, оригинальным, чтобы было что предложить. Там существует система поручительства. Границу переходит только тот, кто этого хочет, силком никто никого не тянет…
Шарко жестом побудил ее продолжать, не оставляя ей времени на раздумья. Внезапно с небывалой силой хлынул дождь. Средь бела дня наступила ночь.
– Главное, перейти через границу, а дальше есть разные группы по интересам, подгруппы. Некоторые, например, интересуются только африканскими серийными убийцами. Остальные – это некрофилы, каннибалы, вампиры, педофилы… Есть психозы и извращения на любой вкус. Там ведутся такие разговорчики, что просто тошно становится… Хочу сразу вам заявить, что не имею с этим ничего общего.
– Но вы ведь заходили туда взглянуть одним глазком?
– Я уже покончила с этим свинством. Фулон был последним. Это разрушило все вокруг меня, вынудило переехать. Я несколько раз теряла работу. Сегодня у меня стабильная, почти нормальная жизнь. Хоть я и осталась здесь, в Ла-Рошели, но у меня нет ничего общего ни с Фулоном, ни с другими вроде него. Я сближаюсь с ними только через книги. Да и это уже чересчур.
Она с нежностью посмотрела на кошку. Шарко оценил ее откровенность. На этот раз он знал, что она говорит правду.
– Как вы думаете, эти люди, которые общаются между собой на закрытых форумах, потенциально опасны? Могут ли они… находиться под влиянием своих идолов?
– Трудно сказать. Некоторые заходят очень далеко, но только на словах. Хотя посторонним туда вход воспрещен, за этим следят администраторы, которые часто являются просто компьютерными программами, «кряками», пользователи ведут себя осторожно. Никогда не пользуются настоящими именами, только никами, и не откровенничают о возможном переходе к действию. Но разумеется, ничто не мешает им сблизиться с вами вне форумов…
– Вам случалось продавать «объекты» Фулона на закрытых форумах?
– Только аудиозаписи. Я постаралась, чтобы Фулон оставил отпечатки пальцев на карте памяти, что гарантировало ее подлинность. Ее-то я и продала, тщательно упаковав. Это была уникальная вещь, редкая, волнующая. Просто обалдеть. Вы ее слышали? Он там рассказывает о лягушках, которые скользят по лезвию его скальпеля и вспарывают себе брюхо… совершенно безумные мысли.
– Да, безумные…
Она вдруг закашлялась, сообразив, что перед ней все-таки сотрудник криминальной полиции.
– Цены могли подниматься очень высоко. Остальные объекты были выставлены на общедоступных сайтах.
– Кто их купил? И как вам заплатили?
– Кажется, их купили три разных человека. Обычно назначают встречу в каком-нибудь нейтральном и многолюдном месте и платят наличными. Один хотел волосы и ногти со свидетельством подлинности или с подтверждением ДНК. Такие сертификаты ДНК можно получить в частных лабораториях через Интернет, это стоит сотни евро…
У Шарко возникло ощущение, что он бредит. У этого рынка были свои правила, свои коды, свои обычаи. Каким психам пришло в голову создать его, упорядочить такую гнусность?
– Другой купил рисунки. А запись была для кого-то другого. Впрочем, оригинальную карту памяти через несколько недель перепродали, чуть дороже. Это ведь как везде. Спрос, предложение…
Лейтенант обобщил услышанное. Даниэль Луазо все забрал себе. Вероятно, он сам выкупил эти объекты у разных людей. Он был настоящим фанатом Фулона и стал, наверное, завсегдатаем форумов, чувствовал себя там как рыба в воде. Шарко все больше убеждался, что именно таким окольным путем Луазо сблизился с ним. И первые барьеры преодолел, наверное, с помощью Харона. «По ту сторону Стикса Ты указал мне путь».
– Можете мне сообщить ники покупателей или других членов?
Она покачала головой:
– Я там уже чужая. Туда надо заходить регулярно, а иначе вылетаете вон, и потом вернуться почти невозможно. Они отмечают ваш IP-адрес и отслеживают его. В лучшем случае я могла бы вам дать кое-какие наводки на главные сайты и форумы murderabilia. Но вы и сами сможете их без труда отыскать. А чтобы снова получить доступ на закрытые форумы, потребуется слишком много времени. Недели, прежде чем вы сможете туда заходить, не привлекая к себе внимания. Если вы или ваши службы полезете туда напролом, вас сразу вычислят, я вам гарантирую.
Франк Шарко смотрел на эту женщину, замкнувшуюся в своих тридцати квадратных метрах, подавленную своими навязчивыми идеями. Сколько же таких, как она, находятся в зоне притяжения этой патологической вселенной? Не сдерживают свои извращения, свои бредовые фантазии? И до чего некоторые из них могут доходить?
Он вспомнил послание, оставленное на стене подземелья: «Мы те, кого вы не видите, ибо не умеете видеть…» Сколько таких потенциальных Фулонов и Луазо таится за фасадами безликих домов? Обычные люди в своих кухонных фартуках или рабочих комбинезонах. Сколько их играет днем со своими детьми в садах, а ночью наслаждается всякими ужасами?
Шарко опять сосредоточился на собеседнице. Теперь она рвала на мелкие кусочки бумажную салфетку.
– Название Стикс вам знакомо?
Она уставилась на него так, словно он произнес что-то совершенно невозможное, напрочь отшибавшее всякую мысль.
– Откуда вы знаете?
– Сожалею, но это конфиденциальная информация. Расскажите о нем, пожалуйста.
Она почувствовала, что угодила в ловушку, и ей оставалось лишь продолжать.
– Это название иногда появлялось в частных разговорах, но только задом наперед: «скитс», чтобы поисковые системы не могли его распознать. Стикс – это место, где находится Запретный рынок.
– Запретный рынок?
– Там встречаются самые крутые экстремалы из тех, кто коллекционирует объекты, принадлежавшие преступникам. Фетишисты или сторонники зловещих культов, типы без всяких тормозов. На форумах, даже закрытых, все-таки остаются в рамках законности. Но у Стикса не признают никаких рамок, это средоточие различных извращений, и там, похоже, в ходу худшее из худшего.
– А что такое – худшее из худшего?
Со страшным грохотом разразились гроза: завывал ветер, грозя сорвать ставни, хлынул дождь. Лесли Бекаро встала, чтобы зажечь свет.
– Об этом нет никакой информации. Я ничего не знаю и предпочитаю не знать.
В окно стучал дождь, хлестал по стеклам, стирая пейзаж. Франку захотелось встать под эту льющуюся с небес воду, задрав лицо кверху, чтобы омыть себя от всех этих гадостей. Он опять повернулся к собеседнице.
– Где находится Стикс? – спросил он.
Она колебалась перед каждым ответом, словно простой факт произнесения этих слов заставлял ее снова нырнуть в прошлое.
– Под одним садомазохистским клубом, который называется «Олимп». Это огромная структура, один из самых больших частных клубов Парижа. Расположен на улице Руайе-Коллар, рядом со станцией метро «Данфер-Рошро». Там же находятся катакомбы, но наверняка в их малоизвестных или закрытых для посещения частях.
– Вы там бывали?
– Нет.
Произнеся свое резкое, твердое «нет», она покачала головой.
– Однажды я была готова это сделать. Чтобы знать. Но… так и не переступила черту. Я приблизилась к худшему в силу того, что соприкасалась с серийными убийцами, но там были решетки, тюремная обстановка. Тюрьма вынуждает вас следовать правилам, в некотором смысле направляет. Но столкнуться с тем, что творится под землей, значит навсегда потерять возможность вернуться назад. Это значит бесповоротно извратить себя. Потому что там каждый волен делать все, что захочет. Там уже нет ни общества, ни правил, ни табу.
Шарко прекрасно понимал, что она хочет сказать. Стоит попасть между шестеренок этого механизма, и у тебя нет другого выбора, кроме как позволить машине втянуть себя внутрь. Столкнуться с наихудшим в себе – все равно что копать себе могилу в своей душе.
Лесли Бекаро выглядела изнуренной, постаревшей; казалось, она держится из последних сил. Лейтенант позволил ей отвлечься от невеселых мыслей и, когда она подняла наконец глаза, спросил:
– Как можно спуститься к Стиксу? Предполагаю, это как-то контролируется?
– Раз уж вы об этом думаете…
Она осеклась и пристально на него посмотрела. Потом перевела свой взгляд, как это делал Фулон, на обручальное кольцо, которое он носил на левом безымянном пальце.
– У вас есть жена, быть может, и дети. Не спускайтесь туда, вы подниметесь… другим человеком.
Шарко сжал губы. Потом, помолчав несколько секунд, сказал:
– Я уже другой.
Лесли Бекаро кивнула, будто уже смирилась, будто уже не хотела бороться и просила только одного: вновь обрести свое одиночество и спокойствие.
– Надеюсь, за два года там ничего не изменилось… Когда окажетесь на месте, вам надо будет сказать пароль, чтобы встретиться с типом, который велит называть себя Эребом. В греческой мифологии Эреб – божество преисподней, порождение Хаоса, олицетворение Мрака. Он потребует у вас денег, сотню евро, и отведет вас к адским вратам. Запаситесь наличными, если вы покупатель. Нужно много наличных. Одна-две тысячи евро, даже больше, если сможете.
Шарко задумался, что можно купить за такую цену.
– А пароль?
– «Никс». В то время это звучало как «Эн-Игрек-Икс». Опять-таки надеюсь, что за два года его не изменили. Спуск происходит в воскресенье вечером. Много народу, никто не обращает внимания. Предполагаю, что где-то должен быть другой вход для покупателей или завсегдатаев. Но не знаю где.
– Воскресенье послезавтра, – тихо сказал Шарко.
– Да, послезавтра. У вас могут спросить ник, под которым вы посещаете форум, маленькая предосторожность с их стороны. Я почти уверена, что они его проверят. Мой ник Горгона. Но есть загвоздка: они знают, что я женщина.
Шарко встал и показал на портативный компьютер в углу:
– Это тот самый, с которого вы заходили на эти сайты?
– Нет, другой, тот я продала. Извините.
Франк протянул ей свою карточку:
– Я должен вернуться в Париж. Сообщите мне по электронной почте или по телефону всю информацию, которой вы располагаете, и как можно быстрее. Ники, адреса, подробности. Договорились?
– Постараюсь вспомнить.
– Может, вы нам еще понадобитесь в ближайшие дни для дачи показаний. Так что не уезжайте слишком далеко.
37
Ближе к концу дня грозы закончились, уступив место хаотическому нагромождению облаков в небе.
Но стоило взобраться на самый верх береговых утесов Этрета, как хаос приобретал божественную красоту.
Камиль сидела у края обрыва, на огромной нежно-зеленой лужайке, лицом к таинственной игле, образовавшейся в результате веков выветривания. Любовалась этим чудом, которое бросало вызов всем законам природы, и воображала себе романиста Мориса Леблана – как он, сидя на этом самом месте, придумывал приключения Арсена Люпена.
Он рассказывал детективные истории, а она в них жила.
Но эта была самая гнусная из всех, что она знала в своей жизни.
Какая-то часть ее самой злилась на то, что она оказалась здесь и все глубже увязает во мраке, тогда как отпущенное ей время уже сочтено. Надо выражаться яснее: она скоро умрет и зря тратит те крохи энергии, которые ее еще оживляют. Камиль часто задумывалась, что бы она сделала, если бы ей осталось прожить лишь несколько дней. Потратила бы все свои сбережения, отправилась бы путешествовать, открывать великолепные пейзажи, занималась бы любовью с незнакомцами, не стыдясь своего тела, и сказала бы родителям, что любит их.
Ги Брока предоставил ей свое досье. И настоял, чтобы она пролистала папку тут же, у него дома. Но после их совместного обеда она предпочла подышать воздухом, немного прогуляться по улицам, а потом посидеть на краю обрыва.
Просмотрев по диагонали ужасающий отчет судмедэксперта о смерти Жан-Мишеля Флореса, а также отчеты прочих экспертов и фотографии с места преступления, она заинтересовалась заметками самого Брока, в основном касавшимися семьи Флорес.
В ее мозгу постоянно вставали два вопроса: почему были убиты отец и сын Флоресы? И почему смерть Жан-Мишеля обставили такими зловещими декорациями?
Никакой связи между темными делами Даниэля Луазо и ужасными убийствами Флоресов пока не обнаружилось, но Брока был глубоко убежден, что где-то она все-таки существует. И что фотограф Микаэль Флорес, быть может, обнаружил ее, чем и спровоцировал как собственную смерть, так и смерть своего отца.
К несчастью, он не успел довести до конца свои поиски.
Что же такого сделал Жан-Мишель Флорес, чтобы заслужить подобную участь? Он никогда не состоял на учете, никогда не привлекался полицией ни за какие нарушения закона. Зауряднейший гражданин, интегрированный в общество, слившийся с общей массой.
Камиль внимательно пробежала глазами заметки Брока. Жан-Мишель Флорес родился в Париже, отец – испанец, мать – француженка. Большую часть жизни он провел в Париже, где вместе со своей женой Элен владел обувным магазинчиком.
Их сын Микаэль родился в Париже, в общедоступной больнице Ларибуазьер. А месяц спустя Флоресы неожиданно переехали в Онфлер. Согласно заметкам Брока, все, казалось, было сделано в спешке: в этом нормандском городе они купили дом и сразу затем магазин готовой одежды, словно хотели сбежать из столицы как можно скорее.
Камиль внимательно прочитала рукописные заметки Ги Брока:
[…] Я допросил сестру Жан-Мишеля Флореса. Она вспомнила странное поведение брата некоторое время спустя после рождения Микаэля. Он и его жена, обычно такие открытые и улыбчивые, внезапно сделались затворниками. Жили, отгородившись от мира, а потом закрыли свою лавку и уехали в Нормандию. «Вот так, ни с того ни с сего», – сказала сестра, щелкнув пальцами.
Однако Элен была женщина жизнерадостная. И была очень счастлива, произведя на свет сына. Сестра Жан-Мишеля была в родильном отделении вместе с ним и своими глазами видела, как 8 октября 1970 года родился ребенок. Ребенок, которого они желали больше всего на свете. Жан-Мишель очень любил свою жену. Они знали друг друга больше пятнадцати лет, всегда жили в Париже и регулярно ездили в Испанию, откуда Жан-Мишель был родом.
Не рождение ли Микаэля вызвало разрыв с близкими и их отъезд из столицы? Невозможно узнать наверняка. Как бы там ни было, Жан-Мишель Флорес переехал, чтобы начать новую жизнь вместе с Элен.
Но через полгода она покончила с собой, бросившись под поезд.
Другая подробность, и далеко не маловажная: сестра Жан-Мишеля была убеждена, что ее брат «во что-то ввязался», хотя не могла уточнить, во что именно. Через две недели после рождения сына он попросил у нее крупную сумму денег (больше 30 000 тогдашних франков, что было очень много), поклявшись, что вернет. Но так и не сдержал свое слово […].
Камиль закончила чтение, вопросов не убавилось, зато ей стало как-то не по себе. Почему мать покончила с собой после рождения столь желанного ребенка? Чем был вызван внезапный переезд и разрыв с родственниками? И зачем нужны были деньги?
После смерти жены Жан-Мишель остался вдовцом. Горе его подкосило. Он не захотел снова жениться и в одиночку воспитывал своего сына Микаэля, уже не покидая ни Онфлер, ни свой магазин.
А сорок лет спустя отца и сына убили.
Камиль задумалась. Она читала и перечитывала заметки, убежденная в том, что прошлое Флоресов что-то скрывает и что отгадка прямо здесь, перед ее глазами. Быть может, это имело отношение к рождению Микаэля? Разумеется, она вспомнила о маленьком скелетике, о фотографии беременной Марии с двумя монашками. И о семейном альбоме с вырванными листами… Об этой матери, которая никогда не улыбалась.
Но даже рассматривая проблему со всех сторон, она не нашла никакой зацепки, никакой связи с остальным расследованием. Впрочем, на что она надеялась? Над этим делом бились десятки полицейских, однако все, что смогли из него извлечь, умещалось на нескольких страничках…
Но в их руках не было ни скелета, ни альбома, ни фотографии некой Марии. Несмотря ни на что, Камиль продолжила свой поиск. Надо углубляться в прошлое все дальше и дальше. Дойти до самых истоков.
Ее мобильный телефон завибрировал. Она закрыла папку и посмотрела, кто звонит. Борис. Она немедленно ответила:
– Привет, Борис.
– Привет, Камиль. Как погода в Этрета́?
– Откуда тебе известно?
– Я тебя не первый день знаю.
Камиль подняла усталые глаза и помассировала виски. Было всего четыре часа дня, солнце все еще стояло довольно высоко. Большинство туристов сбежали, напуганные яростью грозы или по-прежнему угрожающим небом. Оставались только несколько влюбленных парочек да тех, кто выгуливал своих собак. Против света мужчины и женщины казались фигурками китайского театра теней.
– Обещаю, что все тебе объясню, – сказала Камиль, – но по телефону это слишком сложно. Да, ты прав, я пока не еду в отпуск. Дело бывшего хозяина сердца привело меня к двойному убийству – отца и сына Флоресов, так что я копаю потихоньку…
– Какая связь между Даниэлем Луазо и Флоресами? Особенно если учесть, что они погибли через полгода после твоего донора.
Камиль не хотела признаваться ему по телефону, что носит в себе сердце подонка. Человека, который похитил, а может, и убил двенадцать девушек.
– Их пути пересекались в прошлом, – с трудом нашлась она. – Ты же знаешь, как близко к сердцу я принимаю это расследование.