Для «Виртуальной Москвы» я вообще установил бесплатность, однако в самой байме предусмотрел магазин, где можно покупать разные вещи, включая доспехи и оружие. Формулу «время — деньги» я повернул, как «деньги — время», то есть за деньги можно купить абилки, бафы и прочее, что преимущества в силе не даст, чтобы не нарушался баланс, однако намного сократит время прохождения квестов и вообще кача.
Только оппозиционирующий по делу и без дела Тимур морщил нос, хмыкал, наконец заявил недовольно:
— Нет, мне этот азиатский способ не нравится.
— Оплаты? — спросил я.
— Нет, — ответил он, — азиатская оплата как раз нравится. Я сам играю урывками и не люблю платить за месяцы, когда не в игре. А вот этот чисто азиатский кач… Он выводит из себя любого европейца. Азиаты привыкли терпеливо и кропотливо делать однообразную работу, не ропща и не хуля Господа. Это у них в крови, в философии. По песчинке строили свои великие азиатские державы, китайские стены… А нам дай все сразу! И побыстрее.
Гулько хмыкнул:
— Зато понятно, почему переводим все производство, начиная от компьютеров и кончая созданием игр, в азиатский мир. Они могут работать и работать, а нашим дай свободы… и политкорректности всякие, включая женский харрасмент.
Роман поинтересовался:
— Женский — это когда мужчина пристает к женщине? Или женщина к мужчине?
Гулько подумал, пожал плечами:
— Не знаю. Почему-то для нас это так важно… В азиатии ну пристал, трахнут, подумаешь, ерунда какая! На это вообще не стоит обращать внимание, а уж поднимать шум и срывать сроки сдачи материала — нонсенс! Это только у нас можно.
— У нас — в смысле, в России?
Гулько огрызнулся:
— У нас, в Европе! Но если хочешь, то и в России уже эта гниль цветет пышным цветом. Дядюшки Джо на них нет.
Тимур посмотрел на часы, заорал победно:
— Все-все, рабочее время кончилось, а значит — и диктатура нашего железного шефа!.. Мы поработали месяц по двенадцать часов и без выходных, так не пора ли оторваться по всей программе?.. Я договорился с Леночкой, это моя хорошая знакомая, уже позвала двух подружек, устроим маленькую вечеринку, побалдеем, покайфуем, почревоугодничаем. Нас трое, их трое — старая добрая классика, никаких новомодных вывертов!
— Я пас, — сказал печально Роман. — Принимаю соболезнования, но обещал с женой и ребенком сразу после работы на дачу. А там, увы, теща…
Тимур вздохнул оптимистически:
— Как жаль, как жаль, вообще трагедь… Правда, я тебя вообще не имел в виду. Три подружки, а мы трое: наш красавец шеф, еще один красавец Гулько, ну и я, так себе, зато умница…
Тарас развел руками:
— Извини, но не могу. Если бы ты раньше, я бы… а так, прости, уже все забито.
— Ну ты даешь, — сказал Тимур огорченно. — А я сказал Леночке, чтобы обязательно позвала Аллу и Раю… такие сладкие девочки! Пальчики оближешь. Просто конфетки…
— Не могу, — сказал Гулько с душераздирающим вздохом.
— Совсем?
— Совсем.
— А что-нибудь сбрехать?
— Я уже месяц обещаю, — ответил Гулько уныло. — Не соблазняй, а то у меня сердце разорвется от жалости к себе, несчастному.
— Эх, — сказал Тимур с огорчением. — ну что ты так… Ладно, мы с шефом и вдвоем управимся, это не проблема. Просто хотелось бы в своей компашке общаться, а с одним шефом… гм… все время буду чувствовать себя подчиненным.
Я отмахнулся:
— Да ладно тебе, я тоже не поеду.
Тимур вскричал:
— Как это? Я же обещал! Девочки уже выехали! Им полтора часа добираться до Ленки!.. А мы не приедем!
— Ты и сам управишься, — сказал я.
— Я? — переспросил он. — Вообще-то могу, я герой, но я же сказал, мне не трах важен, мне с вами, мордами, побыть хочется в спокойной обстановочке. Где нет этих осточертевших компов. А когда вокруг три теплые самочки и ничего больше, это… скучно.
— Да ладно тебе, — сказал я. — Позови еще кого…
— Кого? — спросил он безнадежно. — Все разошлись… Эй, Алёна!
Алёна уже шла с сумкой через плечо к выходу. Тимур крикнул:
— Алёна, выручай! Мы тут втроем решили было по бабам, но Роман и Тарас увильнули, подлецы. Остались только мы с шефом, нужен третий. Будь третьим, умоляю!
Она посмотрела на него с удивлением.
— С какой стати?
Он упал перед нею на колени.
— Неделя была жуткая, стрессовая! Сегодня пятница, так хочется отдохнуть, оттянуться… Пойдем, Алёнушка, умоляю!.. Иначе нам с шефом придется туго.
Она посмотрела на меня, я криво улыбнулся.
— А что там будет? — поинтересовалась она.
— Три сладкие кошечки для утех, — сказал Тимур торопливо, — а главное, можем отдохнуть и пообщаться друг с другом не в этом пыточном подвале с двумя сотнями компьютеров, от которых схожу с ума!
Она подумала, поморщилась, но кивнула:
— Ладно. Но если покажется скучно, слиняю.
— Сработало! — заорал Тимур ликующе. — Спасибо, Алёнка! Ты всегда нас выручала!.. Всегда и во всем!
На стоянке Алёна посмотрела на «лексус» Тимура и на мой «хаммер», сказала рассудительно, что девушке с ее ростом и особенно бюстом больше подходит «хаммер». Тимур уличил, что она хочет подлизаться к шефу, Алёна сказала, что открыл Америку, а как же иначе, всю дорогу только и будет делать, что лизать. Тимур сделал вид, что обиделся, и вырулил со стоянки на большой скорости с такими заносами, что едва не расцарапал о ворота крылья.
На ближайшем светофоре нам зеленый, но парочка пешеходов метнулась чуть ли не под колеса, я едва успел вывернуть руль, выругался:
— Сволочи обкуренные!
Алёна хихикнула:
— Шеф, ты так далек от народа…
— В чем? — огрызнулся я.
— Народ спешит к вокзалу, — сказала она. — Ты не заметил, как они одеты? Отпускники…
— Идиоты, — прорычал я.
Она сказала безмятежно:
— Шеф, take it easy. Тебе дать волю, перебьешь половину населения.
Я удивился:
— Что, я такой милосердный? Я бы перебил куда больше.
— Сейчас разгар лета, — напомнила она, — масса народа еще прикидывает, куда двинуться летом «от-ды-хать», а масса уже там, в Турции, на Кипре, в Африке, Среднеземноморье, Арабских странах, Израиле…
— На хрена? — спросил я.
Тонкая улыбка тронула ее красиво очерченные губы.
— Для самоутверждения, для чего же еще? Дескать, и я, как все люди, нормальный, вот и справка, в смысле — фотки, где я на фоне пирамид, верблюдов и Стены плача.
Мы пронеслись мимо длинного ряда припаркованных у мрачного здания сверкающих, как драгоценности, автомобилей, среди которых шестисотые «мерсы» выглядели серыми утками рядом с красавцами «бентли», «роллс-ройсами» и «мазератти», а через пешеходную дорожку раскорячился громадный ящик из толстого металла, похожий на опрокинутый вверх дном танк без гусениц и башни: с облупившейся краской и поржавевший по краям. Мусорная горка уже начинает пересыпаться через край…
По авторадио жизнерадостно толкали какую-то рекламную хрень, но я вспомнил, что дебильную рекламу делают не дебилы, а для дебилов, и переключил на спокойную музыку, но там тут же начались рассуждения ведущих, что ныне за высокими моральными устоями жизни не видно, потому надо жить проще…
Алёна произнесла с милой улыбкой:
— Рецепт всеобщего счастья: расстрелять всех несчастных.
Я буркнул:
— Это ты к чему?
— Да просто вам хочется, — сказала она, — решать все быстро и просто. Вот сейчас обсуждают две мировые проблемы: голодающих и бездомных, а я бы по «методу Владимира Черновола» скормила бездомных голодающим. И все решение проблемы!
Я фыркнул:
— Уже и название придумала?
— Я же систематик, — напомнила она.
— Не надо их решать, — сказал я уверенно. — И бездомные, и голодающие… гм… В общем, это из тех проблем, которые решатся сами.
— Как?
— Наступит сингулярность, — сказал я. — И все переменится.
— Когда?
— Скоро, — ответил я. — Все говорят о тридцатом годе.
Я добавил газу, мотор взревел, машина успела проскочить на желтый за долю секунды до того, как загорелся красный. Надеюсь, камеры не покажут чрезмерную выше чрезмерного, в смысле, штраф налагают на тех, кто превысил на десять выше разрешенной, а я обычно ухитряюсь держать на восемь-девять.
Алёна искоса взглянула на мое довольное лицо.
— А что, — спросила она нейтрально, — ты в это веришь?
— В сингулярность?
— В сроки.
Я помрачнел, Алёна не просто коснулась больного места, а стукнула по нему молотком. Всем нам приятно слышать приятные вещи, а неприятные… ну, понятно. И чем приятнее новость, тем приятнее и человек, ее рассказавший. Ну вот сказал кто-то из ученых, что бессмертие и сингулярность будут достигнуты в две тысячи пятидесятом, — мы все обрадовались. Затем пришел другой, тоже профессор и специалист, сказал, что бессмертия достигнем в две тысячи сороковом, то есть еще на десять лет раньше — мы возликовали.
Ну, а потом кто-то из ученой братии сказал, что бессмертия, сингулярности и всего-всего достигнем в две тысячи тридцатом. Это всех нас привело в восторг. Всего-то рукой подать! И с тех пор мы повторяем только эту цифру. Две тысячи тридцатый год — век сингулярности. Век полной победы над природой, век победы над всем-всем.
Две тысячи тридцатый — это потому, что двадцатый год называть просто неприлично. Ребенку видно, что в двадцатом будет все то же, что и в этом году. С мелкими улучшениями.
— Знаешь, — сказал я с досадой, — умеешь ты говорить гадости. Как-то даже неловко после этого просить тебя отсосать, дорога-то длинная…
Она улыбнулась:
— А мне это зачем?
— Да надо же тебя чем-то занять, — объяснил я. — Не фокусы же тебе показывать!
Она победно усмехнулась:
— Как видишь, шеф, я опередила. Своевременно приняла превентивные меры.
— С твоими превентивными, — пробурчал я, — у меня потенция не восстановится и там, в особняке Тимуровой подружки.
— Девочки постараются, — заверила она. — А так, конечно, мужчины вечно залетают в облака. Я провела коротенькую выборку по инету и увидела, что в скорую сингулярность верят восемьдесят три процента мужчин и семнадцать — женщин. Мужчины не хотят знать, что, если им хочется сингулярности как можно быстрее, вот прямо сейчас, она не случится раньше, чем может случиться.
Она рассуждала верно и строго, я слушал угрюмо и с неохотой. Да, конечно, все мы знаем по жизненному опыту, что все запланированное случается с ба-а-альшим опозданием. Стройки затягиваются, в смету никто не укладывается, и постоянно просят деньги еще и еще. Вот сейчас перескочили через мост, ничего вроде бы нового, три таких же моста есть выше по течению и столько же ниже. Но все-таки вместо года этот строили два, все деньги истратили в первый год, потом добавляли еще трижды, из-за чего в мэрии даже затеяли расследование…
Увы, сингулярности не будет в тридцатом году даже в случае, если бы все расчеты показали на тридцатый. Но к черту расчеты, когда имеем дело с желанием. Потому умом и я не жду бессмертия и сингулярности в тридцатом году, но если не умом, то…
— А когда человечество жило умом? — спросил я. — Даже то, что называем умом, всего лишь развитый инстинкт, который обслуживает наши глубинные рефлексы, темные и звериные…
Она помотала головой:
— Не подводи базу. Все равно сосать не буду. К сингулярности наверху отношение трезвое. Я имею не наш верх, где выше коры ничего нет, а верхушку общества. Это мы, ждущие ее в две тысячи тридцатом, посмеиваемся над прогнозами крупных ученых. Те говорят, что через три тысячи лет у человека срастутся на ноге большой и указательный пальцы или что через сто тысяч лет люди достигнут трехметрового роста. Да, хрень, понятно. А еще ученые!.. С другой стороны, наше правительство, да и не только наше, принимает планы по развитию инфраструктуры по пятидесятый год, планирует к сороковому году достичь такого-то объема нефти и газа, меди, угля… Это что, просчет? Непонимание реалий?
Она требовательно посмотрела на меня, и, хотя я занят был тем, что играл в шахматку, перестраиваясь из ряда в ряд и обгоняя менее расторопных, вынужденно подтвердил:
— На Западе тоже принимают похожие планы. И что, у них нет кучи советников, которые могли бы сказать: ребята, что за хрень, в тридцатом году мы уже станем энергетическими существами? Нам не нужны будут ни нефть, ни газ!.. Каждый из нас будет носить в себе термоядерный реактор… да что там этот примитивный термоядерный, сингуляр будет чем-то особым, намного-намного более продвинутым! Даже не можем и приблизительно вообразить, какими мы станем! Но, опять же, неужели в правительстве нет таких людей, которые понимают? Но если принимают планы по добыче нефти в пятидесятом году, то есть только два толкования. Либо все ученые, в том числе и занимающиеся сингулярностью, говорят, что она не случится в указанные оптимистами сроки, либо… нас надувают. Населению лучше не знать про грядущие страшные перемены.
— А они, — сказала она медленно, — не просто страшные. Они — ужасающие.
Я вздохнул и пробормотал:
— Ну все-все! Ты меня добила. Теперь даже если сама предложишь отсосать, откажусь.
Она довольно улыбнулась:
— Все-таки я умница.
— Вот потому и предпочитаем дур, — сказал я.
Впереди автомобили начали резко притормаживать и ползли медленно и осторожно, а потом так же резко набирали скорость. Я заметил мигающий маячок на обочине дороге, тоже сбросил скорость, мимо гайцев промчаться на скорости в сто сорок, когда знак восемьдесят, это слишком уж, но, когда подъехал ближе, с разочарованием и злостью увидел дорожный трактор, сволочь, прикалывается, гад, ржет, когда колонна дорогих машин пугливо тормозит при виде пролетариата…
Далеко впереди автомобиль Тимура сбросил скорость, перешел в правый ряд, а затем его машина съехала на боковое шоссе, узкое, всего в две полосы, а еще минут через пять свернула на проселочную.
Мы двинулись следом, и, хотя сбросил скорость до минимума, нас бросало из стороны в сторону, трясло, машина едва не переворачивалась. Под нашими ногами стонало, скрипело, жаловалось, ныло, дребезжало, на панели то и дело выпрыгивало тревожное сообщение о неисправностях, но я уже привык, что хрупкий организм зарубежника так реагирует даже на местный бензин, игнорировал, а Алёна уперлась руками и ногами, словно мы участвуем в соревнованиях по багги.
Ряд коттеджей, выстроенных в едином стиле, уже близко, и дорога перед ними не просто хороша, а вымощена дорогой плиткой, но, пока мы добрались, я сто раз вспомнил о двух российских бедах и множестве модификаций этих бед.
«Лексус» Тимура подкатил к воротам, бесшумно начала подниматься между двух каменных колонн сплошная металлическая стена, довольно толстая, танком не прошибить, но исчезала наверху под небольшим козырьком, то ли сдуваясь, то ли накручиваясь на палку, как мокрое белье.
— Нанотехнология на марше, — пробормотал я. — И всегда первыми пользуются кто?
Алёна улыбнулась:
— А пластической хирургией первыми воспользовались сами хирурги?
Мы въехали вслед за Тимуром, в это время на пороге показалась красивая обнаженная женщина с огненно-красными волосами.
Из «лексуса» донесся хохоток Тимура и его голос:
— Фразу, будто полуодетая женщина возбуждает мужчину больше, чем голая, придумали сами женщины, чтобы оправдать перед нами страсть к различным шмоткам! Потому Лена гостей всегда встречает… по-честному.
— Да, — пробормотала Алёна, она очень внимательно рассматривала женщину, — по крайней мере сразу видишь, с чем имеешь дело.
Тимур вылез, сердечно расцеловался с хозяйкой, похлопывая ее по голому заду и хватая за грудь. Лена лучезарно улыбалась нам с Алёной и сразу пригласила в дом, где в первую очередь по всем правилам хорошего тона показала туалетную комнату. Тимур остался обсуждать с хозяйкой некие проблемы, мы с Алёной вошли в отделанное белым с синими цветочками кафелем помещение с огромным зеркалом и роскошной раковиной для мытья рук, где на полочках множество баночек с кремами, тюбиков, щеточек и масса непонятных мне вещей, если не считать станка «Жиллет» для бритья и коробочки с новыми кассетами для него.
Во втором отделении комнаты два унитаза, биде и два писсуара. Я подошел к писсуару, Алёна присела на унитаз, под нею звонко зажурчало.
Я хмыкнул:
— А чего не в писсуар?
— А надо?
— Показалось, что сможешь…
— Смогу, — ответила она независимо, — но так удобнее. Как тебе особнячок?
— Просто чудо, — ответил я искренне.
— Даже мне понравилось, — ответила она. — Еще не поняла, чем, но здесь хорошо. Как я поняла, хозяйка где-то работает ландшафтным дизайнером?
— Я думал, — сказал я, — она фотомодель.
— В прошлом, — сказала Алёна, мне почудилась в ее голосе то ли злорадная, то ли мстительная нотка. — Теперь она в самом деле занимается озеленением коттеджных участков.
— Тогда понятно, — сказал я, — почему так уютно даже во дворе…
Потом мы помыли руки, касаясь друг друга плечами. В зеркале мы одинакового роста, только мое лицо мягче, а у Алёны жестокое и решительное выражение, будто спрыгнула с десантного вертолета и всматривается сквозь отражение так, словно по ту сторону затаился враг.
Когда мы вышли, Лена в прихожей как раз отщелкнула крышку мобильника, я увидел через ее плечо на крохотном экране подвижное лицо молодой женщины. Она что-то говорила, Лена ответила с гримаской:
— Ну какой переезд?.. Да промчались бы…
Тимур крикнул с лестницы второго этажа:
— Поезда ждут?
— Да, — ответила Лена с неудовольствием. — Дисциплинированные! Там рядом можно проехать, минуя шлагбаум… Я всегда так.