Дверь приоткрылась, опасливо заглянула Алёна. Я кивнул ей на свободные места, она на цыпочках прошла за спинами сидящих, пригибаясь, как в кинотеатре горбятся, чтобы не заслонять экран, все такая же спортивная, с широко расставленными и слегка вздернутыми плечами и, главное, в чудовищных солдатских ботинках.
Ей кое-кто кивнул, но остальные не отрывали от нас взглядов. Я видел на лицах не просто повышенный интерес, это не сказать ничего, а нечто такое, что назвал бы тревогой и смущением. Но чему тревожиться преуспевающим людям, чей бизнес даже в годы спада мировой экономики набирал обороты?
Я по очереди переводил взгляд с одного лица на другое, и все отводили глаза в сторону.
— Ребята, — сказал я с недоумением, — вы что? Мы же так радовались каждой новинке! Гордились, что прогресс все ускоряется и ускоряется, буквально не успеваем ориентироваться в новых девайсах, выскакивающих на рынок!
Василий Петрович сказал с тяжелым вздохом:
— Это прогресс ускоряется! А мы?
— И мы, — ответил я.
— Но не успеваем, — ответил он раздраженно. — Трахаться на улице и показывать вагину в транспорте — еще не прогресс. Это и в Древнем Риме умели. В том-то и дело, что мы все еще в чем-то… древние римляне! Увеличивать клиторы и выращивать добавочные пенисы — это все то же: «машин будет больше, а морды будут ширше».
— Погоди-погоди, — сказал я, — Василий Петрович, ты что же, против таких чипов?
— Я не сказал, — раздраженно бросил он, — что против! Я просто еще не готов вот так сразу. Я хоть и думаю всегда хорошо, но иногда… совсем иногда!.. правда-правда, я весь в белом, только вот в какие-то моменты такую картинку воображение нарисует, что… ну, я не хотел бы, чтобы кто-то ее видел. Тем более тот, с кем общаюсь и хочу сохранить хорошие отношения.
Роман поглядывал то на меня, то на остальных, наконец вставил свои пять копеек:
— Честно говоря, я сперва тоже должен малость подисциплинировать свои мысли. Речь контролирую, даже если очень хочется кого-то послать, а вот в мыслях… я бы не хотел тоже, чтобы видели, что… какие фигуры наворачиваю. И какие этажи строю.
Я сказал ошеломленно:
— Ну и ни фига себе! То все орали насчет скорее бы, а теперь все отказываются! Вы что, в самом деле?
Скопа ответил рассудительно:
— Мы тогда не видели никаких проблем. Смотрели только на мгновенные передачи огромных массивов информации, на суперскорость… Ну, как всегда, видишь только ориентиры, а досадные мелочи замечаешь по мере того, как подходишь ближе… Ладно, я пошел. Буду думать.
Остальные поднимались молча, большинство так и не сказали ни слова, что весьма необычно, у нас чаще дым коромыслом от баталий. Одри вообще исчезла незаметно, но ей достаточно прервать связь или переключить каналы.
— Давай, — сказал я Тимуру. — Ты у нас главный специалист по грядущему. Только на этот раз постарайся угадать не будущие профессии, а что придет… или может прийти на смену баймам.
Он ушел, Алёна тоже поднялась, но я остановил ее жестом:
— У тебя все в порядке? А то не видел тебя несколько недель. Уже тревожусь.
Она улыбнулась насмешливо и с недоверием:
— Правда?
— Клянусь, — ответил я серьезно.
— Что-то в лесу издохло!
— Все шутишь, — сказал я. — Алёна, из первого коллектива почти никого не осталось. Не больше десятка, даже меньше. А вот ты всегда рядом. Я это ценю.
Она тряхнула головой, волосы блестящей волной красиво метнулись из сторону в сторону.
— Я не знаю, — сказала она, — сколько будет стоит этот чип, но я его куплю и поставлю. Даже если придется отдать все.
— Ради чипа?
— Да, — ответила она.
Я покачал головой:
— Наша команда, как ты успела увидеть, трусит.
Она спросила с насмешкой, повышая голос:
— Я что, уже не команда?
— Ты ее лучшая часть, — сказал я поспешно и вдруг ощутил, что сказал правду. — Ты в самом деле лучшая. Хоть шеф я, но наш мир крутится вокруг тебя. Однако даже наши умники, у которых практически нет подкорки, и то трусят. Ну, не столько трусят, как осторожничают.
— Я не хочу осторожничать, — ответила она.
Я развел руками:
— Теперь вот уже и мне кажется, что эти чипы можно ставить разве что детям. Даже не школьникам, а младенцам. Хотя, судя по Библии, и они рождаются уже грешными.
Она улыбнулась:
— Возможности чипов можно заблокировать.
— Тогда зачем?
Она смотрела на меня:
— Ты о чем?
— Зачем мучительная подсадка чипа в мозг, если почти все, что он даст, позволяют остальные гаджеты?
Ее голос прозвучал едва слышно:
— Ты не поверишь, шеф, но я в самом деле не собираюсь хоть что-то блокировать. А ты?
Мне послышался в ее голосе вызов.
— Не сравнивай, — сказал я. — Это мне практически нечего скрывать. А если и есть что-то стыдное, то в самом деле стыдно за такую мелочь. Вот такой я серый и кругом неинтересный. И я без страха открою тебе всего себя.
Она не сводила с меня очень серьезного взгляда.
— И я тебе.
Глава 3
Она ушла, я долго сидел в одиночестве, отрубив все каналы связи и чувствуя себя достаточно хреново. Персональные компы уже достигли мощности в десять терафлопс, что намного превосходит вычислительную мощность мозга. Вся сложность была в том, чтобы уменьшить все это до размеров хотя бы горошины. Тарас и Тимур уверяют, что скоро получим образцы. Это еще не нанотехнология, но устройство размером с горошину можно пробовать подключать непосредственно к мозгу.
И вот тут впервые оказалось…
Что?
Человек жил, работал, радовался техническим новинкам, облегчающим работу, и… вдруг почувствовал, что стал глупее своей же работы. Странное чувство, но оно, как чувствую, посещает все большее число людей. То ли сами постепенно глупеем, то ли… нет, не сами, это работа очень быстро умнеет. Мы умнеем тоже, но недостаточно, чтобы поспевать за работой, что умнеет не быстро, а стремительно.
Правы те, кто говорит, что для каждой новой работы должны быть новые люди. В смысле, новое поколение. Вот наши дети с детского сада умеют пользоваться мобильниками, моментально осваивают компьютер и Интернет, но… и они не успеют постареть, как придут новые программы, новые девайсы и гаджеты! Да что там постареть, детей родить не успеют, а сами-то уже того, станут смотреть на все новинки с недоверием и опаской.
Я, собственно, кто? Тоже такой?
Вышел из кабинета, что тоже признак то ли старости, то ли косности: проще провести в воздухе вот так пальцем — и прямо из стены выйдет тот, кого изволю поставить перед свои ясны очи. Стены уже давно не стены, а с той далекой поры, как вместо обоев оклеили электронной бумагой, — экраны, что сперва просто давали дивное по четкости и яркости изображение, неотличимое от реального, а потом уже и получше реального.
Лора вскочила, заискрившись радостью, как щенок, что видит обожаемого хозяина.
— Шеф, что мне для вас сделать?
— Сиди, — буркнул я. — Говорил же, не вскакивай…
Она возразила живо:
— Но так вы меня не замечаете!
— А лучше, — спросил я, — если замечу и рассержусь?
— Лучше, — заверила она. — Мне от вас все лучше, чем незамечание!
Я покрутил головой и вышел в общий зал для отдыха, который в старину именовался бы, наверное, курилкой. На диване сидят в свободных позах Тимур и Роман, один тянет бессмертную кока-колу из фигуристой бутылки, другой вылавливает по одному лесные орешки из широкой тарелки.
На экране мельтешат пестро одетые скоморохи, толстые попы в золоченых ризах, тягуче и гулко звучат колокола, а церковный хор гнусит что-то на странном языке, выдаваемом за истинно русский.
Тимур быстро взглянул на меня.
— Не переключай, — предупредил он. — Это сейчас по всем каналам!..
— А что за праздник?
— Не знаешь? — удивился он. — По всей стране идут молебны и разбивают медные лбы о полы.
А Роман, видя мое непонимающее лицо, вежливо пояснил:
— Подняли и подвесили Царь-колокол! Какая-то годовщина, вот и подгадали… По всем каналам народное ликование, шествия, карнавалы, концерты…
Тимур буркнул:
— Хотят вообще сделать выходным днем. А то и отметить в календаре красным.
— Да, — согласился я. — Это не победа в гонке нанотехнологий. А никакую икону нам из-за границы не передали?
Тимур посмотрел с подозрением:
— А ты откуда знаешь? Как раз только что приняли решение…
Я отмахнулся:
— Да это и понятно. Враги, кругом враги. Очередную икону возвратят, у нас снова праздники и ликование по случаю такого великого щастя… Эх, когда же это все кончится?
Роман пожевал, как верблюд, из-за чего его подвижное лицо двигалось во все стороны, как у анимационного персонажа, наконец почти плюнул под ноги.
Я отмахнулся:
— Да это и понятно. Враги, кругом враги. Очередную икону возвратят, у нас снова праздники и ликование по случаю такого великого щастя… Эх, когда же это все кончится?
Роман пожевал, как верблюд, из-за чего его подвижное лицо двигалось во все стороны, как у анимационного персонажа, наконец почти плюнул под ноги.
— Идиоты! Время для Царь-колокола!.. И это в нашем двадцать четвертом году! Двадцать первого века!
— Нашли же время и деньги для ледового шоу, — возразил Тимур с издевкой.
— Так то шоу, там ледовый дворец выстроили в середине июля!.. Хотя да, одного поля ягодки.
— Панэм эт цирцензэс, — сказал Тимур мудро. — Чем народ тупее и проще, тем с ним… тоже проще. Но Уэллс ошибся в самом главном.
— Ты о чем?
— Кроме элоев и морлоков, — назидательно сказал Тимур, — существуют еще и когисты. Мы то есть.
— А элои кто? — спросил Роман. — Дети олигархов? Тусовочники? Шоумены?..
Тимур отмахнулся:
— Главное то, что мы — когисты. Элои и морлоки останутся, мы — уйдем.
Роман вздохнул:
— Скорее бы этот Переход… Я с каждым годом вижу, что уже не принадлежу к человеческому виду.
Тимур смолчал. Жена Романа вчера вышла из клиники, где за треть их сбережений прошла трансформацию на генном уровне в человека-кошку. Тело теперь покрыто мягкой шерстью, глаза желтые, с вертикальным зрачком, отрастила хвост…
Роман и раньше кошек не любил, а теперь, думаю, вообще возненавидит. Цена на дорогостоящую трансформацию постепенно падает, на улицах теперь полно этих чудовищ. Старинные панки, готы и эмо, которых так не любило старшее поколение, кажутся теперь милыми такими существами, мягкими и пушистыми.
Что ж, каждый понимает прогресс в меру своей гениальности. А у нас все гении один другого круче.
Тимур посмотрел на мое расстроенное лицо, в глазах проступило участие.
— И все же, — сказал он успокаивающе, — за последние пятнадцать лет люди стали жить на тридцать лет дольше… Не все, конечно, а кто прилагает усилия. За эти пятнадцать лет человек резко поумнел… Опять же, не все, а кто обвешан чипами, что взяли на себя всю рутинную работу по хранению, поиску и обработке… И приблизилось время, когда человек станет бессмертным…
Роман огрызнулся:
— Оптимист!.. Траты на сексуальные прибамбасы выросли в восемнадцать раз, а на всю науку — всего на шесть процентов!.. В прошлом году был рост на семнадцать процентов, а в позапрошлом — на тридцать два!.. Тебе это что-либо говорит?.. Нет? Тогда я скажу!.. Через три года от всей науки останутся только отрасли, что занимаются разработкой новых путей получения оргазма! Желательно непрерывного, чтобы начали издыхать, как крысы, нажимающие на кнопку!
Тимур сказал миролюбиво:
— Ну вот и хорошо. Пусть мрут счастливо. Все равно таких нельзя брать в бессмертие. Я имею в виду, в высокое.
Они смотрели на меня, я все молчу, наконец я махнул рукой.
— Пусть остаются в простом, — сказал я. — А пока пусть сексуалят хоть до смерти.
Роман вскрикнул:
— Вы что, не понимаете? Расходы на космос упали почти до нуля! Это значит, что нам никогда не построить города даже на Марсе! А по теории вероятности где-то уже движется в нашу сторону такой же астероид, который уничтожил динозавров… а то и побольше. И расплещет Землю, как удар молота куриное яйцо. Тогда и бессмертие не спасет…
Тимур нахмурился, долго морщил лоб, наконец проговорил с неуверенностью:
— Не думаю, что ребята, которые рулят этим процессом, недостаточно просчитали.
— Ставки высоки, — согласился и Роман. — Думаю, что сингулярности достигнем чуточку раньше. А в случае с сингулярностью достаточно, чтобы «чуточку»…
Я послушал, махнул рукой, почему-то расхотелось после таких прогнозов делать обход владений, вернулся в кабинет. Лора проводила взглядом, полным страстной надежды, но я даже не повел глазом в ее сторону.
В кресле подо мной зашуршало, начали выдвигаться всякие прибамбасы, не люблю, но терплю, именно отсюда аппаратура получает основную массу данных о моем самочувствии, здоровье и предполагаемых в будущем заболеваниях.
Почему с каждым годом все хреновее, не понимаю. Все есть, мои семьсот миллионов долларов либо в доходных активах, либо в высокодоходных предприятиях. Но хреново так, словно теряю и активы, и предприятия, и что-то еще…
В то же время живу настолько ровной жизнью, как все наше общество, что просто и не знаю… На работе без срывов, никто не предает ни дома, ни на службе, ни в семье, ни в среде коллег… С Корневицким прекрасные отношения, хотя почти не показывается, весь в реализации грандиозных проектов…
В нашем коллективе никаких интриг, никаких конфликтов, а человек без них неинтересен, где-то я такое читал, только не помню, где… Но я именно тот человек, у которого все хорошо, безоблачно и безмятежно.
Так почему же мне так хреново?
После обеда ко мне начал стекаться народ, уже сытые и довольные, расположились в креслах и на диванах. У меня в самом деле уже не кабинет, а сераль какой-то, баядерок только недостает, но и тех завести — разок щелкнуть пальцами. Хоть голографические будут плясать, хоть живые, из мэрии еще и доплатят, что дал работу высвобождаемым автоматизацией единицам.
— В нашем дружном коллективе, — заговорил я, остановился, звучит так, будто пародирую что-то давно забытое, подумал и сказал тверже: — Нечего хи-хи там в углу, коллектив в самом деле дружный! Здесь еще и те монстры, с которыми начинал, можно ли такое в нашем мире со сверхтекучестью… даже прыгучестью кадров? Так вот в нашем коллективе… дружном, повторяю, начались разговоры, что бессовестно эксплуатируем «Виртуальный мир», нашу единственную байму, выжимая из нее все соки, штампуя аддоны…
Тимур поинтересовался живо:
— А мы уже работаем над чем-то еще? Караул, почему не знаю?
Я заметил сдерживаемые усмешки, Тимур под моим тяжелым взглядом погрузился в кресло, будто вбитый кувалдой мелкий гвоздь.
— Ну да, — сказал я с издевкой, — это я хапаю и хапаю, а вы все в белом! Творческие натуры, денег вам не нужно, творчество подавай!.. А какое?
Тимур снова вскочил, словно чертик из коробки.
— Хотя бы новую байму, шеф. А то аддоны, честно говоря, осточертели.
Я перевел взгляд на остальных. Помалкивают, догадываясь, что мне есть что сказать, но по мордам видно, что на стороне Тимура. Фронда присутствует в любом коллективе. Даже в дружном.
— Прекрасно, — сказал я. — Рад, что вы не заплыли жиром и сохранили страсть к творчеству. Только вот не одному кузнецу приходится осваивать профессию токаря, потом — наладчика ЧПУ, затем — интегратора, а дальше, если не сумеет освоить программирование заводской линии станков на языке сиэн-сто, его попросят пройти за ту сторону ворот!.. Вы считали, что баймы — вечны? И сейчас все еще уверены?
Лица их вытягивались, в глазах проступило нечто похожее на раздумье. Да, отмерли ламповые телевизоры, затем исчезли с электронно-лучевыми трубками, даже жидкокристаллических уже не осталось, вихрем сменялись сидюки, дивидюки, блюрейки, промелькнули и канули в небытие пэйджеры, стримеры… однако недавно возникшее царство байм кажется вечным.
— Не вечны, — сказал я и ощутил, что самого в который раз охватывает мучительная тревога, а в животе появляется пугающая пустота, словно стою на краю пропасти. — Царство книг ушло, кинотеатры тоже закрыты, а виртуальные миры разрослись и уже перестали быть виртуальными, смыкаясь с реалом. Сколько будем клепать новую байму?
Тимур смолчал, осторожно ответил Роман:
— Учитывая новые мощности, можно бы и за пару месяцев… если такую, как «Виртуальная Москва».
— А учитывая, — сказал я саркастически, — реалии?
Он вздохнул и развел руками:
— Старое уже не котируется, нужно на порядок выше. А это снова займет несколько лет.
— Они у нас есть? — спросил я в упор.
Тимур и Роман переглянулись, Гулько ответил сумрачно:
— Думаю, что мы сумели бы. У нас и техника, и программы.
— И головы, — добавил Скопа.
— Да-да, — сказал торопливо Тимур. — Шеф, головы мы еще не потеряли!
— И мозги не заплыли жиром, — добавил Роман. — Мы еще можем и работать.
— Что? — спросил я саркастически. — Сработать новую байму? А кто скажет, будут ли тогда вообще баймы?
— Будут, — ответил Тимур и добавил: — Я скажу!
— Ну да, — ответил я, — конечно, будут. Как и сейчас издают книги. В прошлом году самый массовый тираж одного издания был в сто пятнадцать экземпляров. К юбилею какой-то корпорации. Это рекорд. Обычно издают в одном-двух экземплярах! И ценятся уже не буковки, а переплет, рисунки, каптал, тиснение… Действительно, книга стала лучшим подарком. Но что-то не хочется, чтобы байму сделали вот так же… Для коллекционеров старины!