— Верно, — сказал я, — хотя с чипами не так просто. Принуждать не будут… напрямую. Но мне, как и любому, проще доверять «прозрачному» человеку, чем закрытому всеми экранами. На бытовом уровне это не так важно, но вот проголосую я, как и всякий нормальный, только за прозрачного, если будет выбор. Потому, пускать или не пускать политиков… в политику скоро будет в самом деле зависеть от голосующих. Впервые будут в самом деле честные выборы!
Я повел рукой, стол с тортом, шампанским и набором фужеров подкатил к нам.
Алёна засмеялась:
— Верен себе!
— Я же глава, — сказал я скромно. — Должен чем-то отличаться. Особенно в глазах женщины.
— Что с тобой? — спросила она удивленно. — С чего я в твоих глазах стала женщиной? Давай держись, не разочаровывай.
Я наполнил два бокала, один подал Алёне. Она улыбалась, показывая ровные изумительные зубы, красиво оформленный рот. Вообще ощущение такое, что даже не пользуется услугами своей клиники, хотя, конечно, таких женщин уже не осталось, Алёна тоже что-то да делает, вот, к примеру, изменила грудь…
— Ты куда смотришь? — спросила она с интересом. — И что там такого заметил, чего не видел?
— Да так, — ответил я и поспешил перевести разговор на другую тему: — Мне кажется, этот чип становится неким экзаменом на готовность к сингулярности. А сама сингулярность как приближение Страшного суда…
Наши бокалы едва слышно сомкнулись, она внимательно взглянула поверх края фужера.
— Страшный суд, — напомнила она, — произойдет по зову труб в один день.
— Издали так и будет выглядеть, — согласился я. — Вообще-то в этом случае Страшный суд будет только для тех, кто предстанет перед ним добровольно.
— Зато… — медленно проговорила она и, не закончив фразу, сделала глоток.
Я неотрывно смотрел на ее горло, будто мог увидеть, как шампанское проходит гортань, спохватившись, сказал:
— Зато эти пойдут дальше.
— В смысле, мы пойдем?
— Верно, — подтвердил я. — А с остальными… хрен с ними. Вообще-то Судный день в разные века представляли по-разному. Когда-то: это после трубного гласа ангелов из могил поднимаются мертвецы, а их спрашивают о прошлых грехах, и одних пропускают в некий рай, других бросают в топку. Сейчас, к нашему удивлению, Судный день видим почти таким же, разве что можем смутно увидеть некоторые критерии, по которым будут пропускать в сингулярность.
Она спросила с интересом:
— Какие же?
Я подумал, развел руками:
— К примеру, просматривают твои воспоминания, рассматривают грешки. Такие, как прелюбодеяние, пропускают, это все от животного в человеке, а вот скачивала чужие книги, не заплатив, — это уже преступление самого человека, а не животного в нем. За это тебя в сингулярность нельзя. Пока что — в чистилище. Надолго.
Она допила и с достоинством поставила пустой бокал на столешницу.
— А почему это меня? — спросила она несколько сердито. — Все скачивали.
Все давно разбились на группки, ведут неторопливые разговоры. Мне показалось, что с каждым годом мы становимся все ленивее и ленивее, за жизнь уже бороться не надо, байма успешно расширяется почти без нашего участия, ряд молодых компаний дерутся за право делать нам аддоны или хотя бы выполнять мелкие заказы…
Я перевел взгляд на Алёну, она все еще смотрит недовольно, сказал напоминающе:
— В самом начале скачивали все, ты права. Когда была неразбериха. Потом началась разъяснительная кампания по защите авторских прав, и вот тут одни перестали скачивать бесплатно, другие же сказали, что им плевать: воровали и воровать будут. Вот эти и пойдут в топку. Понимаешь, нельзя судить человека за каннибализм в двадцатом тысячелетии до новой эры или даже у папуасов, которых открыл Миклухо-Маклай, но в двадцатом веке — уже преступление. Так и с сетевым пиратством, только с ним сроки от «можно» до «нельзя» очень короткие, как и вообще в нашем все ускоряющемся мире. Словом, можно представить себе, что проверка годности для Перехода будет идти именно по морально-этическим правилам.
Подъехал другой столик, поменьше, десятки чаш с затейливыми фигурками мороженого покатились по кругу. Алёна придержала одну и равнодушно потыкала ложечкой.
— А где твой кофе, — поинтересовалась она, оглядываясь по сторонам, — без которого жить не можешь?
— Это я без тебя жить не могу, — ответил я. — А кофе… вот он!
Третий столик, меняясь на ходу, примчался на зов, из недр появился уже кипящий кофейник, послышался хруст засыпаемых в молотилку зерен, вжикнуло, а еще через пару секунд на столешницу поднялись две чашки с черно-коричневым напитком, с изумительной пенкой сверху.
— Спасибо, — сказала она.
— Не за что, — ответил я и добавил: — Я тоже хотел кофе.
Она нахмурилась:
— Трудно было сказать, что хоть что-то сделал для меня? Эх, шеф, каким ты был, таким ты и остался.
— Каким? — спросил я заинтересованно. Все мы любим, когда говорят о нас, любимых.
— Орел степной, — ответила она с двусмысленной улыбкой, — казак лихой. Ты никогда не перестанешь быть железным, шеф. Не знаю, тебе одному, наверное, даже чип нипочем. Но для других это проблема…
— Еще какая, — согласился я. — Могу себе представить государственного деятеля, который скорее признается в геноциде, чем в мастурбации над фотографией жены коллеги! В больших грехах признаться не так стыдно.
— В самом деле?
Я кивнул:
— В них есть нечто величественное. А вот в мелких, пакостных, гаденьких…
— Имеешь в виду, что такие не согласятся на чип?
— Да.
— Тогда их не допустят в политику!..
— Не допустят?
— Мы, — поправилась она, — избиратели, не допустим.
Я развел руками:
— Это будет новое поколение политиков. А со старым сложнее. Допускаю, что некоторые пойдут на то, чтобы вставить себе чип и открыть себя избирателям. Но я не знаю, хорошо это или плохо…
Она удивилась:
— Почему плохо? Хорошо!
— Трудно сказать, — ответил я. — Честные, искренние и желающие добра гораздо чаще заливали планету кровью, чем люди циничные. Разве все революции начинались не во благо?.. Но после них любая страна нищала и скатывалась на последние места, уступая тем, где обходились без революций. Одно могу сказать: чипам быть!
Она засмеялась:
— Я знаю, город будет, я знаю — саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть!
Тимур и Роман поднялись первыми, подошли пожать руки. Затем Скопа издали указал взглядом на часы, виновато улыбнулся и пропал, словно онлайновый персонаж.
Василий Петрович подошел попрощаться с обоими, сказал с непонятной усмешкой:
— Ты заметил? Даже не знаю, хорошо это или плохо. Раньше, когда вот так собирались, говорили всегда о работе. О нашей работе. Спорили, как улучшить, обойти соперников, отыскать новые пути реализации задумок… А теперь вот больше о глобальных проблемах.
Я двинул плечами:
— У нас настолько все благополучно, что…
— …пахнет застоем? — подсказал он.
Я снова пожал плечами, посмотрел на внимательно слушающую Алёну.
— Я бы так не сказал. Все еще развиваемся, но это развитие динозавра. А как стать млекопитающим, пусть хреновеньким, еще не сообразили.
Он поклонился Алёне:
— Воздействуйте на шефа, Алёна, как вы действуете на всех нас!.. Пусть ищет дороги. Возможно, найдет первым.
Аня Межелайтис с разгромным счетом победила на выборах главы города видного ученого-политолога, академика Верещагина и теперь возглавляет правительство Санкт-Петербурга. Ее узнаваемое лицо в некотором роде стало брендом этого быстро меняющегося города.
Тимур сказал задумчиво:
— Как при слове «грудь» вспоминаем Памелу Андерсон, так при слове «Санкт-Петербург» теперь будем видеть лицо Ани Межелайтис…
— Лицо? — переспросил Роман с иронией.
— Так теперь это и есть лицо, — отпарировал Тимур, ничуть не смутившись.
— А в седую старину говорили, — сказал Роман печально, — грудь — это лицо женщины…
— Мало ли что пять лет назад говорили, — сказал Тимур. — Сейчас все ускоряется. Пять лет назад… да тогда еще мамонтяры здесь бродили!
Василий Петрович отсутствовал целую неделю, наконец пришел на работу, но несколько неуверенной походкой. Выяснилось, что достало регулярно ложиться в больницу с жутким варикозным расширением вен и постоянными отеками ступней. Решился удалить от колен, а теперь вот…
Он задирал штанины и показывал ноги, блестящие, хромированные, как диски его же автомобиля.
Тимур спросил, почему не поставил телесного цвета. Сейчас делают так, что не отличишь от настоящих.
Василий Петрович поморщился:
— А кто сказал, что настоящие лучше?.. Есть такие? Нет таких. Уже нет. Кроме идиотов, для которых настоящие лучше потому, что… настоящие. А для меня лучше те, которые не требуют ухода. Которые не болят, не ноют, не требуют уколов и примочек. И которые вообще невозможно занозить, когда хожу босиком по саду!
Тимур спросил, почему не поставил телесного цвета. Сейчас делают так, что не отличишь от настоящих.
Василий Петрович поморщился:
— А кто сказал, что настоящие лучше?.. Есть такие? Нет таких. Уже нет. Кроме идиотов, для которых настоящие лучше потому, что… настоящие. А для меня лучше те, которые не требуют ухода. Которые не болят, не ноют, не требуют уколов и примочек. И которые вообще невозможно занозить, когда хожу босиком по саду!
— Но ты и не чувствуешь подошвой земли, — напомнил Тимур.
— И что? — спросил Василий Петрович. — Не чувствую, да. Ну и хрен с ним! Зато я лучше тебя разбираюсь в моделировании тензорных копий. Разве не это важнее?
Роман подошел ближе, осмотрел, сказал осторожно:
— Я бы все-таки выбрал телесного цвета. Зачем гусей дразнить?
— Дураков дразнить можно, — сказал Василий Петрович задиристо. — Если выберу телесный цвет, тем самым признаюсь, что калека и стараюсь быть как все. И как дураки в том числе. Но эти протезы лучше, чем мои больные ноги! И красивее! Сплав молибдена с титаном — легкие, прочные, элегантные!.. Не хочу, чтобы дурак автоматически чувствовал передо мной преимущество! Тем более если преимущества действительно у меня.
— Киборг, — сказал Тимур с удовольствием. — Признавайся, замышляешь покорить людей и обратить их в гнусное рабство?
— Ты сам киборг, — огрызнулся Василий Петрович, — и киборжистее, чем я.
— Я? Чем?
— У тебя вот и зубы, — обвинил Василий Петрович, — и хрусталик искусственный… И два сустава из пластика, скейтбордист хренов!
Я слушал их перепалку со стороны. Киборговость вошла незаметно, киборгами с полным правом можно называть всех, кому вставлены искусственные суставы, клапаны сердец или электронные стимуляторы сердца. В двухтысячном только в США жили двадцать пять миллионов киборгов, а в нашем двадцать четвертом уже восемьдесят миллионов, а во всем мире — около миллиарда.
Это только кажется, что техника идет отдельно, а человек отдельно. Какие-то идиоты все еще пишут про искусственный интеллект, а то и вовсе про восстание роботов. На самом деле человек с такой жадностью сращивается с вычислительной техникой, что любой искусственный всегда будет только подпоркой естественному. И неважно, что когда-то ручные или ножные протезы, да хоть зубные, уступали естественным, но с каждым годом совершенствовались, чего не происходит с нашим телом, а вот уже с прошлого года появились руки и ноги, настолько совершеннее естественных, что нашлось немало таких, кто заменил искусственными совершенно здоровые руки, ноги, сердце, печень, глаза…
Василий Петрович по-хозяйски обошел свой отдел, у него, на зависть мужской половине, которая на самом деле девять десятых, но мы ж говорим готовыми блоками, так вот, им на зависть, у него в отделе только пятеро парней и девять женщин одна другой краше. Конечно, подбирал их по способности к творчеству, но внешностью женщины обеспечивают себя сами. Особенно если не собираются сидеть дома у плиты.
— Старый черт, — пробормотал Тимур завистливо. — Ну почему женщины лучше умеют рисовать, чем программировать?
— Теперь и художники программируют, — поправил Роман. — Хотя, конечно, вон как Ивонна…
Ивонна поглядывала на Василия Петровича влюбленно, как робкая синичка на большого могучего орла. У нее красивые кошачьи глаза, да и вся она чуть ли не мурлыкает, как теплая и пушистая кошечка. Когда впервые появилась в офисе, мужчины понимающе переглянулись, ага, еще одна дурочка. Такие не понимают, что имеют дело с настоящими мужчинами, а мужчины больше предпочитают верность собак, чем равнодушие кошек, которым нужна от хозяина только кормушка и теплое жилье.
Ивонна ревниво поглядывает то на Василия Петровича, то на Гертруду. Есть еще женщины, но те на звено ниже, а ни для кого не секрет, что мужчины предпочитают заводить интрижки на своем этаже и своем уровне, здесь понятнее, чего от кого ждать.
Тимур проводил ее взглядом.
— Хороша… Роман, понятно — пас, а ты, геркулес, глазки не отводи, не отводи! Не поверю, что ты к ней не клеился.
Гулько отмахнулся:
— Конечно, попробовал… Но больше так…
— Как?
— Ну, по инерции. Принято клеиться.
— Да? А я вот не делаю, что принято.
— От нас ждут, — объяснил Гулько, — что будем клеиться. Вот я и того… Сам не хочу, но лезу. Положено!
— И что? — удивился Тимур. — Неужели отказала? Поверить не могу. Ты мужик напористый, всегда своего добивался. Да и фактурный ты, видный. Бабы сразу понимают, что с тобой в постели классно.
Гулько сказал с облегчением:
— Она, зараза, предпочитает секс со связанными.
— К кровати хотела привязать? — догадался Тимур.
— Ага.
— Ну и что? — удивился Тимур. — Это никакое не извращение. Обычная ролевуха. Тебе же не мужика надо трахать или козу!.. Ей так веселее.
Гулько помотал головой:
— Не, я человек простой. У меня и запросы простые. А если привяжет, у меня от страху не встанет. Это ж она с привязанным вообще может что угодно сделать! Я в кино видел, так одного вообще убили. Разошлась и… того. Сорок ран ножом.
Я заметил, что к Ивонне все-таки присматриваются с понятным интересом. Всем приятнее видеть человека глупее себя, а если это женщина, то вдвойне. Ивонна не просто глупее, а во всем, что не касается ее удивительного умения работать не только программами по рисованию и макетированию, но и с тензорными уравнениями, вообще просто восхитительная дурочка.
Недавно она в офисе демонстрировала всем, что сделала по совету Алёны, и по тому, как обалдели мужчины, поняла, ради такого момента стоило пережить неприятную операцию, а они все неприятные, даже по замене зубов, хотя, конечно, с каждым годом степень неприятности падает.
Сейчас писком считается пересадка клитора, которую наконец-то научились делать, хотя это не пересадка в прямом смысле слова, пересадить пока слишком сложно и хлопотно, а всего лишь вздергивание повыше или, наоборот, передвижение для любителей поближе к анусу, пользуясь эластичностью мышц и нервных волокон. Ивонна заинтересовалась было, но, как Тимур ни подзуживал, решила эту моду пропустить, не у всех женщин оргазм клиторальный, а она делает операции для себя, любимой, а не для удобства мужчин, пошли они все в задницу.
Тимур тут же выразил готовность пойти в ее задницу, а Скопа ехидно поинтересовался, зачем тогда хвастается именно перед нами.
— А чтоб видели и завидовали!
— Завидовали?
— Ну, жалели, — поправила она себя, — чего лишаетесь! Скоро вы нам совсем не будете нужны.
Гулько проворчал тихонько, чтобы слышали только мы:
— А вы нам, настоящим мужчинам, уже давно и на фиг, понятно? Начиная со времен Маньки Кулаковой. Видела бы она, какие куклы у меня расхаживают!
Роман спросил тоже тихонько:
— Уже расхаживают? Я думал, только лежат.
— Темнота, — фыркнул Гулько. — Стонать и говорить нужные слова и нужным тембром научил их в первый же день, а теперь все умеют: кофе варить, посуду мыть… Это не то что стиральную машину трахать!
Роман посмотрел по сторонам и признался тихонько:
— У моей такой сексуальный голос, когда сообщает о начале стирки и переходе к другим режимам, что и я….
— Тоже трахнул?
— Подумывал, — сообщил Роман, — мысля была такая. Только не знал, где вагину укрепить. У меня старая модель, тогда еще не додумались. А теперь поезд ушел, куклу купил. Третий день лежит в ящике нераспакованная. Шеф столько работы подвалил, даже не знаю, когда займусь личной жизнью. Там мануал на две тысячи страниц!
Гулько сказал сочувствующе:
— Когда не будет получаться, заглянешь. Кто в России читает мануалы? Мы что, немцы какие-то?.. Нам что от баб нужно, живых или механических?.. Вот-вот. А то, что на сорока языках разговаривают и все энциклопедии у них внутри, кого это интересует? Главное, чтоб жопа пышнее, а сиськи побольше.
Тимур сказал с отвращением:
— Какой все-таки хренью занимаемся! Такие высокие технологии… да что там высокие, высочайшие!.. самый всплеск научной мысли… и на что все это…
Гулько хмуро посоветовал:
— Ты того… иди Сэлинджера читай, понял?
Роман же укоризненно посмотрел на Тимура, что-то слишком прямолинеен наш провидец будущего, таких вещей не хочет замечать, сказал вежливо:
— Эти развращенные до мозга костей дураки хорошо платят. А на эти деньги можем строить космические корабли, развивать технологии дальше.
— Но я уже забодался, — сказал Тимур. — Просто не могу видеть эти куклы. Вы оба того, человеки? Слава богу! А то уж подумал… Нет, не в плане использования, тьфу-тьфу!.. Мысли у вас какие-то чересчур прагматичные. Человек всегда немножко дурак, в этом и есть секрет теста Тьюринга, который не могут пройти роботы. А вчера еще видел настоящего конкурента нам…