— Да будете ли вы хоть когда-нибудь серьезным, идиот!
— Я не идиот, Ред. Однажды некий драматург сказал, что бывают времена, когда не остается ничего иного, кроме как закричать. Я же вместо этого ограничусь ироническим хихиканьем.
— Вы ссылаетесь на Ануя, но ему ведь принадлежит еще и эта фраза: «Носитель жизни, даруй свет!» В данном случае слово «жизнь» равноценно для меня слову «закон». Там, у вас в доме, я поверила было, что вы чтите его. Поймите же, Сэм, мы обязаны даровать свет!
— Так вы тоже знакомы с Ануем? А я-то полагал, что, кроме меня, никто его больше не знает...
— Он никогда не занимался адвокатской практикой в Париже, — перебила. Сэма Дженнифер, — и однако же уважительно относился к закону и особенно к языку, каким излагаются законодательные акты: об этом красноречиво свидетельствуют особенности его поэтического слога.
— Вы просто сразили меня своей эрудицией, индейская леди!
— Надеюсь на это. Мы с вами, адвокат, столкнулись со сложной проблемой в связи с принятым к слушанию делом.
— Не упоминая сейчас о достигшем крайней степени безрассудстве Мака, хотя, вы правы, оно представляет огромную опасность, замечу только, что я думаю все же, что мы найдем выход из создавшегося положения, сохранив при этом если и не рассудок, то, по крайней мере, свою жизнь.
— Я рада, что вы верите в это, — заметила Редуинг. — Обо мне же такого не скажешь.
— Было бы неправильно говорить, будто я верю во что-то, Ред. Пожалуй, лучше отнести меня к фаталистам. По-моему, судьба окажется на нашей стороне: хотя бы по тому, что с нами — Арон Пинкус и Маккензи — два самых находчивых человека, каких я когда-либо встречал. И если уж мне придется принять участие в судебном заседании, то все увидят, что я тоже кое-чего стою.
— Но я в таком случае буду не на вашей стороне... Итак, что же вы все-таки хотели бы сказать?
— Только то, что касается лично вас, леди... За какие-то несколько часов с той безумной первой нашей встречи мы проделали довольно длинный путь — от лифта в отеле до кабинета Пинкуса.
— Мне кажется, вы из скромности приписали нам обоим то, что проделано лишь вами одним, — вставила быстро Редуинг. Голос ее был спокоен, глаза же светились.
— Да-да, конечно... И тем не менее я не могу умолчать о том, что кое-что все же случилось...
— Ах, право? И с кем же из нас?
— Со мной, понятно. Я увидел вас, находясь в состоянии, которое ребята, занимающиеся психологией, назвали бы, возможно, стрессом, и пришел в восторг. В таких ситуациях многое узнаешь о встреченном тобою человеке... В частности, открываешь для себя удивительные, прекрасные стороны его натуры.
— Это немного отдает сахарином, мистер Дивероу, — отреагировала Дженнифер. — И, кроме того, у меня нет ни малейших сомнений в том, что сейчас не время для подобных разговоров.
— Как раз самое что ни на есть время, неужели вам не ясно это? Если я не выскажу всего сию минуту, когда чувства мои так свежи и сильны, то не уверен, что сделаю это позже! То, что так волнует меня в данный момент, может потом ускользнуть куда-то, хотя я и не хотел бы, чтобы произошло такое.
— О каких волнениях идет речь? Уж не вернулись ли к вам воспоминания о... Как это выразилась там ваша матушка?.. Ах да, о «любви всей вашей жизни», о некой благостной и благочестивой монашке, сбежавшей с Папой Римским? Еще одно безумие в этом безумном мире!
— Об этом я тоже хотел сказать, — упорствовал Сэм в своем решении выговориться до конца. — Поскольку я чувствую, что память о том как бы стирается. Еще вчера вечером я готов был убить Мака за одно лишь упоминание ее имени, теперь же все это не имеет для меня никакого значения — во всяком случае, я думаю так. Глядя на вас, я уже не могу представить себе ее лица, что свидетельствует об очень многом.
— Уж не собираетесь ли вы утверждать, что эта особа действительно существует?
— Да, собираюсь.
— Адвокат, до конца фильма ужасов еще, судя по всему, далеко, у меня же кончился попкорн, часть которого я просыпала нечаянно на пол, заляпанный жевательной резинкой.
— Добро пожаловать в мир Маккензи Хаукинза, адвокат! И не вставайте с места: если даже вы и не поскользнетесь на жирном попкорне, то туфли наверняка уж прилипнут к жевательной резинке... Почему, полагаете вы, ваш брат дал деру? Почему, полагаете вы, искал я защиты у могущественного Арона Пинкуса, чтобы не оказаться вновь втянутым в дела свихнувшегося Хаука?
— Потому, что все, что задумал он, — явное безрассудство, — ответила бронзовокожая Афродита, смягчая свой взор. — Однако ваш блистательный мистер Пинкус — а я не отказываю ему в достоинствах, поскольку кое-что о нем знаю, — не отшил обезумевшего генерала! Не секрет, он поддерживает с Хауком постоянную связь, сотрудничает с ним, хотя, как мы оба знаем, чтобы порвать с ним, Пинкусу достаточно было бы лишь одного звонка в Вашингтон, причем его репутация при этом по-прежнему осталась бы безупречной, стоило бы ему только заявить, что он и не думал никогда иметь какие бы то ни было дела с этим ненормальным... И вы хороши: я ведь наблюдала за вами, когда вы говорили с ним по телефону из машины. Вы чувствовали себя крайне неуверенно, и ваши возражения Хауку звучали неубедительно. Почему, адвокат? Что заставляет вас быть заодно с генералом? Вас обоих?
Сэм, опустив голову, очертил взглядом незримую линию вокруг своих башмаков.
— Я думаю, все это оттого, что Хаук прав, — сказал он просто.
— Прав? Да это же все сумасбродство какое-то!
— Что есть, то есть, однако под этим сумасбродством таится некая правда. Как в случае с Папой Франциском. Началось все с величайшего, по определению Арона, в истории человечества вымогательства, но за всем этим скрывалось и что-то еще. Этот прекрасный человек, Папа Римский, попал в зависимость от фарисеев, больше думавших о своей власти, чем о прогрессе. Дядюшка Зио хотел раскрыть пошире двери, приотворенные Иоанном Двадцать третьим, они же пытались вновь их захлопнуть. Потому-то и сдружились так в Альпах Зио и Хаук. Потому-то и сделали то, что сделали.
— И что они сделали там, в этих Альпах?
— Сейчас узнаете, адвокат: вы спросили, и я отвечаю, но кратко. Альпы тут не имеют особого значения: это могло бы произойти и в каком-нибудь домике в Джерси-Сити[105]. Важно не это, а правда, чем и пользуется коварно Мак, коварно расставляя свои ловушки. По каким бы извилистым тропинкам ни блуждала его мысль, правда всегда, уверяю вас, оказывается каким-то образом на его стороне, и к тому же с потрясающим эффектом... По отношению к вашему народу было совершено насилие, леди, и он раздобыл то, что принято называть неопровержимыми свидетельствами преступления. Несомненно, лишь на то, чтобы добиться официального рассмотрения этих документов, могут уйти миллионы и еще большая сумма потребуется тем, кто попытается доказать их несостоятельность, но никто из нас — ни я, ни Арон и, в конечном итоге, ни вы — не сможет отрицать правомочность исходной посылки Хаука, если только имеющиеся в распоряжении генерала материалы аутентичны...
— И все же я намерена отрицать правомочность его посылки! Я не хочу, чтобы мой народ пропустили через мясорубку! Многие уже старики, и еще большее число моих соплеменников в силу своей малограмотности не смогут разобраться в столь сложном вопросе. Они растеряются, их запутают, соблазнят щедрыми посулами, в итоге же их ждет печальный конец. Но это же недопустимо! Такого не должно быть!
— Все ясно, — сказал Сэм, усаживаясь на кушетке. — Пусть себе эти темнокожие и впредь наслаждаются счастьем на своих плантациях, оглашают воздух молитвенными песнопениями и погоняют мулов.
— Что вы несете? Как смеете вы говорить мне такое?
— Это не я, а вы говорите такое, индейская леди. Хотя вы и сами из них, однако занимаете в Сан-Франциско высокое служебное положение, и в силу этого считаете себя вправе провозглашать, будто те, чей социальный статус значительно ниже вашего, неспособны порвать сковывающие их цепи.
— Я никогда не говорила, что они неспособны, я сказала лишь, что они не готовы! Мы строим еще одну школу, нанимаем лучших учителей, каких только можем найти, обращаемся за помощью к Корпусу мира и все большее число детей посылаем во внешний по отношению к резервации мир, чтобы они могли получить там более хорошее образование. Но жизненный уклад не изменить в мгновенье ока. Нельзя превратить лишенных гражданских прав людей в политически зрелое сообщество за месяц или два, на это требуются годы.
— Но у вас, адвокат, нет в запасе этих лет: вам придется принять решение прямо сейчас. Если мы упустим этот, хотя бы и столь слабый шанс восстановить попранную справедливость, то уже навсегда. Мак прав насчет этого. Потому-то он и принял соответствующие меры: орудия расставлены по местам и надежно укрыты, высшее командование — вне пределов досягаемости и в то же время у пульта управления.
— Что означает эта тарабарщина?
— Мне кажется, Хаук назвал бы то, о чем я сказал, чем-то вроде «ударных сил Дельты» или «броска в час ноль».
— О да, конечно! Теперь-то я поняла!
— Внезапное нападение, Ред! Без объявления войны, без малейшего упоминания о предстоящих действиях в газетах и прочих средствах массовой информации, без каких бы то ни было поверенных, уведомляющих суд о намерениях Хаука! Все быстро и без шума, как удар кинжалом...
— В общем, он собирается захватить всех врасплох, — заключила Дженнифер, начиная вникать в суть дела.
— Совершенно верно, — подтвердил Дивероу. — Но необходимо учитывать одну вещь: если даже, несмотря на всю абсурдность обстановки, сторонники рассмотрения иска получат перевес — пускай в один лишь голос, — то и в этом случае нельзя будет требовать от Верховного суда принятия окончательного решения, поскольку речь может идти только о внесении изменений в законодательные акты.
— Конгресс же, сколь бы ни оказывали на него давления, станет изучать проблему с черепашьей скоростью, — дополнила леди-юрист. — В результате ваш безумец Хаук сможет до бесконечности просидеть на жердочке, чирикая себе сколько душе угодно.
— А уопотами между тем останутся при своих интересах, — добавил Дивероу. — Это и называется «тянуть время».
— Хотя может быть названо и иначе — «подготовка спецрейса в ад», — развила тему Редуинг, вставая с кушетки, и, подойдя к окну, выходившему на Бостонский парк, медленно покачала головой. — Впрочем, конгрессу не придется заниматься этим делом. Члены Верховного суда бессильны будут что-либо сделать. На них, словно стая птеродактилей и прочих чудищ, налетят авантюристы от политики в роскошных лимузинах и на личных реактивных «Лирах» — и в таком числе, что у судей голова пойдет кругом... И никому — ни мне, ни кому бы то ни было еще из нас — не помешать этой вакханалии.
— К кому относится это ваше «из нас»?
— К тем — нас около дюжины, — кого совет старейшин признал в свое время «оготтова», самыми одаренными детьми. Перевод этого слова, однако, не вполне точен, поскольку оно содержит более глубокий смысл. Нам, в отличие от остальных наших сверстников, была предоставлена возможность получить хорошее образование. Жизнь у всех нас сложилась удачно, и, за исключением трех или четырех, кто не смог дождаться, когда приспособится к новым условиям и приобретет для себя «БМВ», мы стараемся держаться вместе и хоть как-то помочь своему племени. Мы делаем все, что в наших силах, но защитить своих сородичей от взирающих сверху вниз с олимпийским величием судейских чинуш нам бы ни за что не удалось.
— Мы то и дело обращаемся к греческим образам, вы не находите?
— А я и не заметила. С чего вы это взяли?
— Да сам не знаю. Наверное, где-то тут возле нас разгуливает один грек в лучшем моем пиджаке от самого Пресса... Простите, я не хотел вас перебивать.
— И все-таки перебили. А сейчас вы обдумываете, что бы такое сказать мне в ответ.
— В быстроте мышления вам не откажешь, адвокат. Я и в самом деле обдумываю кое-что, хотя не для того, чтобы сказать вам что-то в ответ, а, наоборот, чтобы спросить у вас кое о чем. Интересно, я прав, полагая, что вы главная ударная сила этой дюжины?
— Думаю, что да. Я связана с соплеменниками кое-какими обязательствами и в состоянии оказывать им помощь как юрист-консультант.
— Тогда воспользуйтесь своим особым положением, прежде чем начнется эта заварушка — если только она вообще начнется.
— Что вы имеете в виду?
— Скольким из избранных детей своего племени можете вы доверять? — ответил Сэм вопросом на вопрос.
— Ну, моему брату Чарли — конечно, когда у него в голове прояснится. И еще шестерым-семерым, которые, надеюсь, не купились на приманку вроде Алисы в Стране Чудес.
— Так вот, соберитесь-ка вместе и составьте доверительный документ, согласно которому, после того как он будет подписан всеми членами вашего совета старейшин, ни один из вопросов экономического характера, затрагивающих интересы всего племени, не может решаться никем, кроме лиц, означенных в этой бумаге в качестве поверенных.
— Но это означало бы некий тайный сговор в преддверии лишь предполагаемого нами официального рассмотрения дела, — возразила Редуинг.
— При чем тут сговор? Разве у вас нет права предпринимать любые юридические действия в пользу своего племени?
— Черт возьми, не могу не согласиться с вами! У меня оно действительно есть. И даровано мне это право свихнувшимся братцем моим Чарли и моим новым знакомым Сэмом в насквозь промокших штанах.
— Подумайте сами, выбор у вас весьма ограничен: или тот доверительный документ, или спецрейс в ад.
Вернувшись к письменному столу, Редуинг уперла руки в бедра и, откинув голову назад, уставилась в раздумье в потолок. Провокационная поза, в которой стояла она, вызвала у Дивероу соответствующую реакцию.
— Вам обязательно это делать? — полюбопытствовал он.
— Что «это»? — отозвалась Афродита из племени уопотами, переведя взгляд на Сэма.
— Ну вот принять такую позу.
— Какую «такую»?
— Конечно, вы можете сколько угодно изображать из себя бесстрастную леди: не у вас же при этом вырабатывается в избытке тестостерон![106]
— О чем вы там, не пойму никак, толкуете?
— Где вам понять: вы же не мужчина.
— Вы совершенно правы: я не мужчина. — Редуинг бегло оглядела себя. — Ах так... Послушайте, адвокат, давайте-ка покончим с этим. Сконцентрируйте внимание на своей монахине.
— Не прозвучала ли в вашей речи нотка ревности? О лучшем я не мог бы и мечтать! — Сэм запел, безбожно фальшивя: — «Ре-е-е-вность... Вижу я, ре-е-внуешь ты меня...»
— Господи, да заткнитесь же!.. Этим мог бы заняться и Чарли...
— Надеюсь, что нет.
— Что вы хотите этим сказать?
— Не важно. Итак, чем бы мог заняться этот ваш Чарли?
— Составлением доверительного документа, — ответила Редуинг, берясь за телефонную трубку. — К его услугам — моя секретарша. Он может передать по факсу все, что следует. Это займет у него не больше дня.
— Хэй! — воскликнул Дивероу, вскакивая с кушетки. — Звоните же ему побыстрее. И, кстати, я не смог бы принять участие в разговоре в качестве вашего секретаря?
— А зачем?
— Чтобы услышать голос бедненького сукина сына, вляпавшегося в грязные делишки Хаука точно так же, как и я когда-то... Можете называть это идеей фикс, но я рассмотрел ваше брачное предложение. Что вы скажете по этому поводу?
— Только то, что я разрешаю вам побыть здесь в роли моего гостя, — проговорила Дженнифер, набирая номер.
— А как его полное имя? — поинтересовался Сэм, подходя к умопомрачительной индианке-юристу. — Чтобы он не усомнился в моей аутентичности.
— Чарлз... Заход Солнца... Редуинг.
— Вы шутите?
— Он родился, когда последние лучи заходящего солнца золотили небо. Что же касается ваших комментариев по этому поводу, то я не собираюсь выслушивать их.
— Разве отважился бы я на такое?
Набрав номер, Дженнифер передала трубку Дивероу. Спустя какое-то время Сэм спросил в ответ на спокойное «хэлло» на другом конце линии:
— Это Чарлз Сансет[107]Редуинг?
— Вы от Орлиного Ока? — отозвался братец. — Там что-нибудь не так?
— От Орлиного Ока? — повторил недоуменно Дивероу и, прикрыв микрофон ладонью, обернулся к Дженнифер: — Он сказал: «Орлиное Око». Это что, индейский пароль?
— Нет, это наш дядя. Вы произнесли среднее имя Чарли, которое мало кому известно. Дайте-ка я сама с ним поговорю.
— Он до смерти напугал меня, — признался Сэм.
— Почему? Он же славный паренек.
— У него такой же голос, как у меня.
— Чем и поверг он в ужас белого человека, — съязвила Редуинг, беря трубку. — Хэлло, осел, это я, твоя старшая сестра! Запомни: ты будешь делать то, что я скажу. И не смей приставать к моей секретарше, а не то я перепеленаю тебя, как делала это, когда ты был маленьким, только на этот раз ты недосчитаешься парочки очень важных своих принадлежностей. Усвоил, Чарли?
Сэм направился было к кушетке, однако, передумав, подошел к утопленному в стене зеркальному бару и замер, потрясенный изобилием разнообразных напитков. Пока Ред Редуинг отдавала распоряжения своему брату, он извлек из этой сокровищницы графин сухого мартини: если уж ему не остается ничего, кроме как кричать, то он прекрасно сделает это и в состоянии легкого опьянения.
— Эй! — сказала Дженнифер, опуская трубку на рычаг и оборачиваясь в уверенности, что Дивероу — на кушетке. Но, не обнаружив Сэма там, перевела взгляд на бар, где и застала его в момент священнодействия — приготовления коктейля. — Чем это вы занимаетесь?
— Стараюсь смягчить боль, как мне кажется, — ответствовал Сэм, тыча крошечной вилочкой в горшочек с маслинами. — Скоро здесь появится Арон, а затем раньше или позже и Мак, если, конечно, ему удастся выбраться из «Времен года»... Но это будет вовсе не то совещание, в котором я хотел бы принять участие... Хотите глоточек?