Таким образом, отвергнув попытку к сближению, я отправился домой. Планы у меня были самые неопределенные: я намеревался хорошенько выспаться, а вечером позвонить Марине. Последние события, которые я сам спровоцировал, меня несколько утомили. Но теперь все должно быть по-другому, решил я. Нужно перестать гоняться за тенью Четыкина, никаких дивидендов эта погоня мне не принесет. В своих поисках я не продвинулся ни на шаг: по-прежнему лишь смутные подозрения, догадки и личная неприязнь. Если я еще раз засвечусь с чем-то предосудительным – меня попросту вышибут с работы, а Четыкин будет только посмеиваться. После моей выходки на Маленковской его могли предупредить, что кто-то проявляет к нему интерес... Наверняка он, конечно, не знает, но если ему передали описание моей внешности, рано или поздно догадается.
На улице сияло солнце, но с запада накатывалась огромная, на полнеба, туча – белая по краям и свинцово-черная в середине. Если я быстренько не доберусь до метро, то получу мощный душ с громом и молнией в придачу.
Я прибавил шагу и, проскочив пропускной пункт, покинул больницу и, бросив озабоченный взгляд на небо, поспешил в сторону Тверской. И тут меня окликнули. Резко остановившись, я обернулся на голос и испытал небольшой шок – ко мне приближался Четыкин собственной персоной!
Признаться, в первую секунду я даже растерялся. К такому повороту событий я не был готов. Сам Четыкин, по-видимому, тоже чувствовал себя не вполне уверенно – физиономия у него выглядела бледновато, а губы сводила неловкая кривая усмешка. Он шел, сутулясь и прихрамывая, с явной опаской, но в то же время в нем чувствовалась какая-то отчаянная решимость. Не доходя метров двух до меня, он остановился и сказал неприязненно:
– Здравствуйте, Ладыгин! Нам нужно поговорить.
Мне показалось, что он с похмелья – слишком отечным и измученным было его лицо, а губы, сухие и потрескавшиеся, еле ворочались: может быть, он боялся дышать на собеседника. Я уже пришел в себя и поэтому, независимо пожав плечами, спокойно сказал:
– Нужно так нужно! А о чем мы будем говорить?
Четыкин коротко взглянул на меня своими прозрачными, ничего не выражающими глазами, кашлянул и пробормотал с затаенным вызовом:
– Зачем вы ввели в заблуждение людей, будто я предлагал вам квартиру на Маленковской? Что это за странные шутки, Ладыгин? У родственников горе, а вы отмачиваете такие номера! Да еще ссылаетесь при этом на меня!
В этой тираде было чертовски много любопытного, сейчас главным было правильно распорядиться этой информацией. Я опять воспрял духом и впал в охотничий азарт.
– А почему вы знаете, что я отмачиваю номера? – невозмутимо спросил я Четыкина. – Вы что, за углом стояли?
Четыкин смешался, но тут же взял себя в руки.
– Мне вас описали! – зло сказал он. – Нетрудно было догадаться. Таких оригиналов – раз-два и обчелся! Имели еще наглость записать меня в свои друзья!
– Вам не хочется иметь такого друга, как я? – В голосе моем прозвучало неподдельное изумление. – Выходит, я зря льстил себя надеждой? Мне так хотелось назвать вас другом – хотя бы заочно, – что я не удержался...
– Перестаньте паясничать! – оборвал меня Четыкин. – Ваше поведение недопустимо. Мне не школьники. Вы позорите не только себя – клинику!
Я озадаченно посмотрел на Четыкина и спросил с испугом:
– Вы так полагаете?
Четыкин брезгливо ответил:
– Я бы вас на пушечный выстрел не подпустил ни к одному больному! У вас отсутствует элементарное понятие о чувстве ответственности.
– Ну вот это неправда! – с обидой заявил я. – У меня с чувством ответственности как раз все в порядке!
– Объясните тогда, зачем вам понадобился этот цирк с квартирой на Маленковской? – потребовал Четыкин.
Ради этого вопроса и была задумана эта встреча, Четыкина интересовала подоплека моих поступков – это было несомненно. Во всей его невзрачной фигуре ощущалось напряжение. Я решил выложить ему правду.
Конечно, это было, наверно, несерьезно с точки зрения профессионального сыщика. Но мне подумалось, что если Четыкина не подстегнуть, то от него ничего не удастся добиться. Поставленный перед проблемой лоб в лоб, он скорее начнет совершать ошибки – таковы были мои рассуждения.
– Дело в том, Роман Ильич, – серьезно сказал я, – что в отношении вас я испытываю сильнейшие подозрения.
– Подозрения? – Голос Четыкина прозвучал надменно. – Что за чепуха? Опять ваши шутки?
– Может быть, – сказал я жестко. – Вам виднее. Я подозреваю, что вы по просьбе родственников осуществляете эвтаназию хроническим больным... Предполагаю, что вы приложили руки к трем убийствам – Зелепукина, Смирновой, Саврасова...
Он даже не моргнул своим рыбьим глазом. Только помолчал, разглядывая меня, как диковинный экспонат, а потом произнес медленно и членораздельно:
– Крайне сожалею, Ладыгин, что разговор наш велся без свидетелей... Мне очень бы хотелось подать на вас в суд и хорошенько проучить! Впрочем, кое-какие меры я все-таки приму. Я выйду на Штейнберга, а возможно, и на самого главного. Я попрошу оградить меня от грязных инсинуаций! Думаю, они пойдут мне навстречу... В конце концов, если вы будете продолжать распускать эти сплетни, пострадает не только моя репутация, но и всей больницы...
– А если все-таки окажется, что я прав, Четыкин? – устало спросил я.
Ход он придумал, конечно, классный – представить меня перед Штейнбергом в качестве негодяя, намеренно порочащего репутацию клиники. Лучше уж записать себя в самоубийцы.
– Вы – сумасшедший маньяк! – брезгливо сказал Четыкин. – Параноик. Все, кого вы упоминали, умерли своей смертью, все документально подтверждено, имеются свидетели. Зелепукин вообще не имеет ко мне никакого отношения – я и не знал, что он умер. С тем же успехом я могу предъявить обвинение вам – в вашей практике было не меньше умерших пациентов! Если в вашей голове осталась хоть капля здравого смысла – подумайте об этом... Но к руководству я все равно обращусь. Считаю своим долгом своевременно доложить о недостойном поведении коллеги! Пусть они поступают, как сочтут нужным, но я не желаю сохранять в тайне такое двусмысленное положение!
Он отбарабанил все это одним духом и с облегчением облизал пересохшие губы. Ему в самом деле неплохо было бы опохмелиться. Мне же впору было начать пить, потому что этот ничтожный тип в один момент оставил меня без козырей. Если подходить формально, логика была полностью на его стороне. Действительно, и у меня не раз и не два умирали больные. Вся разница была только в том, что про себя я точно знал, что я не убийца, а про Четыкина точно не знал. Но это был не ахти какой аргумент. Если он действительно решится наябедничать, этот аргумент не сработает и моя карьера в клинике завершится самым жалким образом.
Пока я собирался с мыслями, Четыкин повернулся кругом и решительно заковылял прочь, слегка приволакивая правую ногу. Где-то он вчера здорово погулял. Но его тщедушная фигурка выражала праведное негодование и непреклонность. Его плоский плешивый затылок говорил, что мне в скором времени очень не поздоровится.
С мыслями я так и не собрался и даже пропустил момент, когда из ворот выехал серебристый «Фольксваген» Макарова. Игорь Станиславович пользуется таким кредитом доверия, что даже машину ставит на территории клиники, в то время как простые смертные вынуждены припарковывать свои колымаги в окрестных переулках. Простым людям редко удается занять столь прочное положение в этом мире.
Между тем «Фольксваген» выехал на мостовую, свернул направо и плавно притормозил около меня. Я, находясь под впечатлением от полученной отповеди, прореагировал на него слабо, и Макаров был вынужден, перегнувшись через сиденье, открыть переднюю дверцу, чтобы привлечь мое внимание.
– Але, гараж! – шутливо крикнул он. – Володя, ты в порядке?
Я попытался улыбнуться.
– Все нормально! – сказал я, не совсем, видимо, чистосердечно.
– Ты уверен? – строго уточнил Макаров и жестом показал мне на место рядом с собой.
Сохраняя в лице некоторую задумчивость, я сел в машину. Макаров пристально посмотрел на меня и опять спросил:
– Нет, ты точно в порядке?
– Да все нормально! – постарался ответить я как можно убедительнее. – Просто задумался.
– Ну, тогда поехали! – повеселевшим голосом объявил Макаров, кладя ладонь на рукоятку скоростей. – Это, знаешь, как в американских фильмах постоянно говорят: «Ты в порядке? А ты уверен?» Такая дебильная политкорректность. Там у них особенно не задумаешься! Сразу поинтересуются: «Ты в порядке?» – Он хохотнул. – Вот и ко мне тоже прилипло. А ты, оказывается, просто призадумался. Это тебя так господин Четыкин озадачил?
Я быстро посмотрел на него. Макаров спокойно и деловито следил за дорогой. Губы его слегка улыбались.
– Четыкин? – промямлил я. – Нет. Почему Четыкин?
– Четыкин? – промямлил я. – Нет. Почему Четыкин?
– Да мне показалось, что вы с ним о чем-то разговаривали... – ответил Макаров. – Я и подумал...
– А-а... Он просил меня поменяться сменами, – соврал я. – Но я отказал. Терпеть не могу менять распорядок своей жизни...
– Да? А мне показалось, что в тебе, Володя, довольно сильна авантюрная жилка... – с доброй иронией заметил Макаров.
– С ней покончено! – поспешно заверил я.
Макаров усмехнулся и плавно повернул руль. Автомобиль выехал на Малую Бронную. Я подумал, что Макаров вряд ли знает, где я живу, и хотел назвать свой адрес, но в этот момент он сказал:
– А я, Володя, все-таки предпочитаю, знаешь, людей с изюминкой... Что хорошего, когда у человека жизнь размеренна, как железнодорожное расписание? Неожиданности, авантюры скрашивают наше убогое существование, ты не находишь?
Он бросил на меня короткий загадочный взгляд.
– По-моему, чаще они его отравляют! – скептически заметил я.
– В тебе, Володя, говорит какое-то свежее раздражение, – по-прежнему улыбаясь, сказал Макаров. – Может быть, ты все еще переживаешь из-за придирок Бориса Иосифовича? Я же велел тебе выбросить этот инцидент из головы! Я являюсь гарантом твоей безопасности, чего же еще?
– Да нет, я вам очень признателен, – пробормотал я. – Просто имеется в виду, что неожиданности мало подходят для нашей клиники... Здесь все-таки надежнее железнодорожное расписание!
Макаров покивал головой и сказал:
– Ты, пожалуй, прав. Но ведь жизнь состоит не из одной работы, верно? Мы находим для себя разные отдушины... Кстати, может быть, выпьем чего-нибудь? – спросил он. – Тут есть одно забавное местечко... Мне хотелось бы показать его тебе... Это на Сивцевом Вражке. Может быть, заедем?
Он наблюдал за дорогой, но в голосе его звучала какая-то странная нота – что-то вроде надежды и опасения одновременно. Я внимательно посмотрел на своего начальника. В душе у меня снова зашевелились вполне определенные подозрения.
Макаров спокойно выдержал мой взгляд – даже показалось, что он дает мне разглядеть себя получше. Что ж, внешность Игоря Станиславовича тоже, как говорится, давала пищу для размышлений.
Черты лица у него были самые простецкие – круглые щеки, крупный нос, толстые губы и тяжеловатый подбородок, однако в общем лицо производило впечатление холености и даже некоторой утонченности. Этому способствовали глаза – темные, бархатные, с мягким проницательным взглядом. Его крупные руки также были ухоженными и производили впечатление излишней мягкости. Об одежде я не говорю – одевался Макаров с иголочки, и его воротнички и манжеты всегда выглядели безукоризненно свежими и сверкали белизной.
Не хочу сказать, что меня это слишком смущало, но я предпочитаю общество мужчин, которые не столь щепетильны в отношении своей внешности. В то же время мне вовсе не хотелось переступать границы вежливости и подчеркивать дистанцию – как-никак я был Макарову кое-чем обязан.
– Ну что ж, не откажусь! – сказал я. – Выпить мне сейчас не помешает.
Мне вдруг пришло в голову рассказать Макарову о своих подозрениях в отношении Четыкина. В крайнем случае я был бы тогда обеспечен неплохой поддержкой. Но, во-первых, не хотелось слишком злоупотреблять расположением моего терпеливого начальника, а во-вторых, теперь мои подозрения даже мне казались надуманными. Словом, я колебался.
Макаров остановил автомобиль неподалеку от старого, недавно отреставрированного дома, стены которого радовали глаз мягким сочетанием розового и белого цветов. Ажурная металлическая решетка загораживала вход в полуподвал, куда вели ступени из темно-розового мрамора. Изящная бронзовая надпись на стене извещала, что здесь находится клуб «Камелия». Макаров выключил мотор.
– Это очень замкнутый клуб, – с немного смущенной усмешкой сказал Макаров. – Но на правах почетного члена я могу приводить с собой гостей... Поверьте, это очень любопытное местечко! И напитки, кстати, здесь исключительно качественные.
Я открыл дверцу и вышел из машины. Макаров неторопливо запер замок и направился к лестнице. Ступеней оказалось ровно шесть – я зачем-то их сосчитал, – а далее была темная деревянная дверь с окошечком и шнуром старомодного звонка. Макаров дернул за шнур и ободряюще мне улыбнулся.
Окошечко в двери бесшумно распахнулось, и из полутьмы сверкнули чьи-то внимательные глаза. Видимо, увиденное вполне удовлетворило охранника, потому что тут же открылась и дверь. Мы вошли.
Внимательные глаза принадлежали, оказывается, огромному детине, одетому в строгий черный костюм. Галстук-бабочка на его непомерно накачанной шее смотрелся весьма забавно. Кстати, располагался он примерно на уровне моих глаз, и это уже показалось мне совсем не забавным. Гигант почтительно наклонил голову и негромко сказал:
– Что-то рано сегодня, Игорь Станиславович. Сейчас у нас совсем тихо...
– Это ничего, Аркадий, – добродушно сказал Макаров. – Немного тишины нам не помешает. Равно как и чуточку хорошего виски.
Охранник понимающе улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой. В зале, куда мы вошли, было полутемно – свет лился из окон, выходивших прямо на тротуар, к тому же полуприкрытых тяжелыми шторами. Некоторую мрачноватость помещению придавал также интерьер, выдержанный в темных тонах – преобладали оттенки синего, лилового и черного цветов. Столики для посетителей были отгорожены от любопытных глаз мягкими уголками с очень высокими спинками. В зале никого нет – лишь в противоположных углах беседуют две парочки. На столиках перед ними горела толстая свеча в широком стеклянном подсвечнике, отбрасывая золотистый ореол на гладкую черную поверхность стола. Стоит ли говорить, что женщин в зале не было?
– Присядем? – предложил Макаров, испытующе глядя на меня.
Я пожал плечами, но покосился на островки уюта с сомнением.
– Мне не хотелось бы располагаться слишком основательно, – объяснил я Макарову. – Может быть, выпьем за стойкой?
Макаров понимающе улыбнулся.
– Кажется, я догадываюсь, – мягко сказал он. – Наверное, вы воображаете, что попали в гнездо чудовищного разврата? Уверяю вас, это далеко не так. Здесь много необычного, но, поверьте, более деликатных и миролюбивых людей, чем члены этого клуба, мне встречать не приходилось. Здешних завсегдатаев отличает широта взглядов и терпимость. Вы можете чувствовать себя совершенно свободно.
Я понизил голос и осведомился:
– Если я правильно понял, это клуб «голубых»?
Макаров оглянулся и, наморщив нос, негромко сказал:
– Володя, ради бога, не употребляйте этого слова! Хотя бы в этих стенах. Оно звучит ужасающе архаично.
– Ну, не буду! – пообещал я. – Буду вообще помалкивать. Меня, собственно, волнует проблема насчет выпить. Может быть, займемся ею?
– Да-да, разумеется! – спохватился Макаров. – Промочим горло!
Мы направились к стойке. Неожиданно на нашем пути возник некий пожилой господин в темно-вишневом костюме с отливом и белоснежной камелией в петлице. Был ли это живой цветок или просто удачная копия – понять мне не удалось. Пожилой господин радушно расцеловался с Макаровым и сказал:
– Добро пожаловать, добро пожаловать! Забывать вы нас стали, Игорь Станиславович!
– Забывать – никогда! Просто в последнее время слишком много дел... – с улыбкой ответил Макаров.
– Ах эти дела, эти дела! – покачал головой господин с цветком и с любопытством покосился на меня. – Простите, не припоминаю, знакомы ли мы?
– Мой коллега Владимир Сергеевич, – церемонно представил меня Макаров. – Любезно согласился составить мне компанию... А это, Володя, добрый гений и председатель клуба – Чердаков Аристарх Константинович.
Мы с добрым гением раскланялись, и он, посмеиваясь, заметил:
– Обычно в гении у нас записывают после смерти... А вот Игорь Станиславович решил поторопить события. – Он обернулся ко мне и с большим интересом спросил: – Ну и как вам нравится у нас?
Взгляд его мне точно не нравился – он был слишком приторным и будто прилипал к лицу, – но я постарался ответить как можно спокойнее и вежливее:
– Пока еще не решил! Но надеюсь, что понравится.
– Мы с Владимиром Сергеевичем только вошли, – пояснил Макаров.
– Я тоже надеюсь, что вам понравится, – подхватил Чердаков, лучезарно улыбаясь. – У нас здесь собираются самые изысканные молодые люди, происходят самые необыкновенные вещи! Вы почувствуете себя как в доброй сказке!
Как ни следил я за своим лицом, но от последних восторженных слов доброго гения меня покоробило. Аристарх Константинович посмотрел на меня с тревогой, и тогда Макаров счел своим долгом вмешаться.
– Владимир Сергеевич проявляет в отношении незнакомых ему вещей некоторый скептицизм! – объяснил он с тонкой улыбкой. – Боюсь, ваше красноречие, Аристарх Константинович, в данном случае бессильно!