«А с какой стати? – уже мысленно спросила она себя. – Ведь во всем, что со мной случилось, виновата только я. И я это знаю. Если бы мы все признавали свои ошибки – пусть даже только наедине с самим собой, – половину мировых проблем можно было бы легко решить. Искать же оправдания собственным поступкам, когда с самого начала осознаешь, что поступаешь неправильно, – это все равно что бросать деньги на ветер!»
– Я была дурой, – снова вслух сказала себе Кристина. И добавила, вспомнив старую пословицу: – Дурак легко расстается с деньгами.
Ей показалось, что Дональд что-то пробормотал, и она вошла в его комнату. Мальчик не спал и дышал с трудом.
– Тетя Кристина, я отвратительно себя чувствую, мне ужасно жарко.
Кристина дала ему попить воды. Напившись, он откинулся на подушку.
– Тебе хочется чего-нибудь? – спросила она.
Дональд помотал головой, но через мгновение медленно, неуверенно произнес:
– А вы можете… поиграть… для меня на пианино?
Сердце Кристины забилось быстрее.
– Я бы с удовольствием, но мне не хочется оставлять тебя одного! Давай договоримся так: если я тебе понадоблюсь, позвони в колокольчик. Я оставлю его на кровати, возле твоей руки.
По его выражению лица она поняла, что ему понравилась идея, и принесла с камина в своей спальне слегка помятый медный колокольчик, который ее матери подарил какой-то знакомый, живший в Индии. Она вложила его в руку Дональда и, не говоря ни слова, спустилась вниз в гостиную. Открыв крышку рояля, она села и задумалась, какую музыку ему было бы приятно послушать. Странно, но Артур запрещал своим детям учиться музыке.
«Какая музыка интересна обычному четырнадцатилетнему подростку?» – спрашивала себя Кристина и вдруг обнаружила, что наигрывает вальс Штрауса. Красивая мелодия пробудила в ней множество воспоминаний – воспоминаний о первом спектакле с ее участием, когда оркестр в качестве увертюры к первому действию играл именно этот вальс. Она вспомнила, как ждала выхода в кулисах, одетая в белый шифон, с большим букетом искусственных цветов в руках.
Ее выход всегда сопровождался бурей аплодисментов. Вероятно, зрителям первых рядов она действительно казалась красивой и романтичной. Сама же она в эти мгновения лишь ощущала запах грима, боль в пальцах, которые колола проволока, торчавшая из цветов, и панический страх забыть роль.
Ее ни разу не охватил сценический восторг. Она не переживала так, как переживает опытный или хорошо выученный актер, который, наподобие породистой лошади на скачках, стремится выложиться до конца, который чутко воспринимает настроение зала. Кристина же всегда только робела и смущалась. Ей казалось, что у нее слишком большие ступни, что она двигается неуклюже, ей всегда некуда было девать руки. От дикого страха у нее слабел голос, и ее могли слышать только первые ряды.
Она наблюдала, как рабочие сцены, обливаясь потом, передвигают декорацию по затемненной сцене, слушала, как вполголоса чертыхается помощник режиссера, видела, как в кулисах скептически переглядываются актеры, ожидающие своего выхода.
Нет, во всем этом не было ни капли романтики; театр и свет рампы значили для нее только одно: возможность быть с Гарри, играть вместе с ним, разделять его интересы – его жизнь.
Кристина заиграла другую мелодию, очень простую, название которой она забыла, но которая напомнила ей весну и детей, резвящихся на зеленой лужайке. Она обладала способностью создавать мысленные картины для любой мелодии. Неожиданно она стала играть одно за другим те произведения, которые рисовали в ее сознании картины юности, счастья и веселья.
«Вот чего не хватает Дональду, – подумала Кристина, – умения смеяться, радости быть юным. Он слишком стар для своего возраста, он преждевременно стал мрачным». А разве это не своего рода несчастье, спросила она себя.
Элизабет тоже несчастна, но несчастье придало ей куража. Она обрела своего рода светскую храбрость, которая в будущем поможет ей пройти через худшие испытания. Вскоре ей будет трудно понять, где заканчиваются усилия и где начинается обычная жизнь, в которой счастье приходит спонтанно и без всяких оговорок.
На Дональда же несчастье повлияло совсем по-другому. Он не сломался и не почувствовал себя униженным, он замкнулся и стал раздражительным. Оно высветило все тайные и скрытые черты его характера, и в конечном итоге им завладело чувство обиды.
«Ему все кажется уродливым, – продолжала размышлять Кристина. – Мы должны вернуть ему красоту, которая и принесет ему радость».
Она играла минут двадцать, прежде чем поднялась наверх. Из комнаты Дональда не доносилось ни звука. Она на цыпочках подошла к кровати, думая, что он спит, однако его глаза были открыты.
– Как ты? – спросила она.
– Спасибо, нормально. – Он не попросил ее поиграть еще.
Кристина выждала секунду и вернулась на свой пост в коридоре.
Сиделка прибыла на такси из Мелчестера около шести вечера. Это была женщина средних лет с огромным опытом ухода за больными. Она быстро освоилась в комнате Дональда и взяла дело в свои руки, причем так рьяно, что Кристина сразу почувствовала себя лишней.
– Если вам что-либо понадобится, – как можно любезнее проговорила она, – надеюсь, вы ко мне обратитесь.
– Обращусь, мисс Диллон, – тоном школьной директрисы, отчитывающей нашкодившего ученика, заявила сиделка.
«Боюсь, Дональду она не понравится», – подумала Кристина, спускаясь вниз. И все же она радовалась обретенной свободе.
Питера она нашла в гостиной. Он читал книжку.
– Тетя Кристина, сегодня без вас был ужасно длинный день, – сказал мальчик.
Кристина обняла его и поцеловала.
– Мне приятно, что ты скучал по мне, дорогой. Я тоже по тебе скучала, но бедному Дональду плохо.
– Мне нечего делать, – пожаловался Питер, стремясь привлечь к себе ее внимание. – На улице дождь, Элизабет и Тони куда-то уехали после чая. Они не захотели брать меня с собой.
– Не расстраивайся, – попыталась успокоить его Кристина. – Поиграем в карты?
Питер счел это хорошей идеей и вскоре увлекся игрой в снап. Когда он уже обыграл Кристину и забрал все ее карты, зазвонил телефон.
– Ну, вот! – недовольно воскликнул он. – Возвращайтесь побыстрее.
– Постараюсь, – пообещала ему Кристина.
Она взяла трубку. Звонил Майкл Фарли.
– Как наш больной? – поинтересовался он. – Я звонил утром. Ваша племянница сказала, что ему совсем плохо.
– Вовсе нет, – возразила Кристина, – но доктор Бейкуэлл прислал для него сиделку, так что сейчас я свободна.
– Можно мне заехать? Я хотел бы завезти ему персиков – надеюсь, он не решит, что я сыплю горящие угли ему на голову?
– Я уверена, что вы так никогда не поступили бы, – сказала Кристина. – Что до Дональда, мне кажется, он им обрадуется.
– Ладно, скоро буду. – Он повесил трубку, не попрощавшись.
– Кто это? – с любопытством спросил Питер, когда Кристина вернулась к игре.
– Мистер Фарли, – ответила она. – Он привезет персики для Дональда.
– Ну и дела, правда? – подмигнул ей Питер. – Обычно Дональд сам рвет их.
Кристину удивило, что Питер осведомлен о вылазках Дональда. Сама она прилагала все силы к тому, чтобы никто ничего не узнал.
– Откуда ты знаешь?
Питер устремил на нее многозначительный взгляд.
– Слышал, как об этом говорила миссис Поттон.
Кристина горько усмехнулась.
– В деревне невозможно что-либо утаить, да?
– Миссис Поттон знает все, – сказал Питер. – Кроме того, ее сын работает в Маноре.
– О, вот как?
– Да, и знаете, что он говорит?
– И что же? – Кристину охватило любопытство, хотя она подозревала, что правильнее было бы не поощрять пересказ местных сплетен.
– Он говорит, – ответил мальчик, – что мистер Фарли влюблен в вас.
Кристина в сердцах отшвырнула карты.
– Питер! – возмущенно воскликнула она. – Я запрещаю тебе говорить такие вещи.
– А я их и не говорю, – тут же ощетинился Питер. – Их говорит Джим Поттон. Он сказал своей матери, а я услышал, как она сегодня утром сказала миссис Бейкуэлл, которая принесла бульон для Дональда.
– Это ужасно! – продолжала негодовать Кристина. – У них нет права обсуждать меня.
– А это так? – спросил Питер.
– Что так? – не поняла Кристина.
– Он влюблен в вас?
– Нет, естественно, нет. Все это пустые, грубые сплетни, и ты не должен их слушать.
Питер тасовал карты, словно обдумывая что-то, а потом вдруг заявил:
– Если бы вы вышли за мистера Фарли, мы бы все переехали в Манор – это было бы здорово.
Кристина уставилась на него, от возмущения утратив дар речи. Впервые с приезда в «Четыре ивы» у нее появилось настоятельное желание отлупить Питера. Неожиданно она рассмеялась.
– Над чем вы смеетесь? – удивился Питер.
– Я смеюсь над деревней и ее обитателями, – ответила Кристина. – Они безнадежны, они неисправимы, они просто смешны. Я считала себя слишком старой для таких вещей. Но нет, они тут же стали сватать меня, потому что я не замужем, а рядом живет холостяк. И ведь их не интересует, что мы оба об этом думаем.
– Я смеюсь над деревней и ее обитателями, – ответила Кристина. – Они безнадежны, они неисправимы, они просто смешны. Я считала себя слишком старой для таких вещей. Но нет, они тут же стали сватать меня, потому что я не замужем, а рядом живет холостяк. И ведь их не интересует, что мы оба об этом думаем.
– Не понимаю, почему бы вам не выйти за него, если вам хочется, – грустно проговорил Питер.
– Давай все проясним раз и навсегда, – твердо сказала Кристина. – Я не хочу выходить за мистера Фарли, а мистер Фарли не хочет жениться на мне! И я больше не желаю обсуждать эту тему. Ты меня слышишь?
– Да, – смиренно произнес мальчик и с невинным видом спросил: – Вы скажете об этом миссис Поттон?
– Скорее всего, скажу, – ответила Кристина, зная, что лжет и что никогда не осмелится говорить на эту тему с миссис Поттон.
Когда в дверь позвонил Майкл Фарли, ее охватили угрызения совести. Как это ни нелепо, но мысль о том, что жители деревня вовсю обсуждают ее поступки, привела ее в замешательство.
Открыв дверь, Кристина почти обрадовалась тому, что Майкл хмурится и выглядит более грозным, чем обычно.
– Вот персики, – коротко произнес он и сунул ей в руку корзинку.
– Вы не пройдете в дом? – спросила Кристина.
– Мне надо вернуться. У меня куча дел на вечер.
Его поведение граничило с грубостью. Внезапно Кристина все поняла. Он стесняется. Ее приводит в замешательство то, что о ней судачит вся деревня, его же – она сама.
«Он проявил внимание к нам, потому что просто не мог поступить иначе», – подумала Кристина, и ей стало жалко его. Она мысленно отмахнулась от деревенских сплетников с их болтливыми языками.
– Не глупите, – твердо заявила она. – Вы проделали долгий путь, чтобы повидать нас, поэтому вы не можете вот так взять и уехать.
Майкл Фарли не стал спорить.
– Мы с Питером играли в снап, – сказала Кристина, – но мне не везет в картах, он всегда выигрывает.
– Я не играл в снап с тех пор, как был маленьким мальчишкой, – признался Майкл Фарли. – У меня была тетушка, которая днями и ночами играла в безик, и если я подолгу играл с ней, то она в качестве награды соглашалась на партию в снап. Помню, она всегда выигрывала, она была настолько одержима картами, что узнавала их интуитивно, а не по внешнему виду.
Они прошли в гостиную, где Питер все еще сидел за столом и тасовал карты. Он вежливо поднялся и протянул руку.
– Как поживаете, сэр?
– А у тебя как дела? Сожалею, что твой брат заболел.
– Мистер Фарли принес Дональду персиков, – сказала Кристина, заглядывая в корзину, – а еще винограду. – Увидев, как заблестели глаза Питера, она обратилась к мистеру Фарли: – Вы не против, если я угощу Питера?
– Там их много, я принесу еще, когда эти закончатся, – сдержанно ответил Майкл Фарли. Судя по его виду, он очень стеснялся собственной щедрости.
– Можно взять один? – спросил Питер.
– Конечно, – сказала Кристина. – Но сначала сходи за тарелкой, я не хочу, чтобы ты весь перемазался.
Питер взял персик из корзины и лукаво взглянул на тетку.
– Я съем его на кухне. Хочу превратиться в поросенка.
Он убежал, а Кристина с улыбкой сказала Майклу Фарли:
– Вот видите, сколько удовольствия вы доставили.
– Ладно, не растравляйте рану. Через несколько недель вы доведете меня до того, что я продам все, чтобы раздать деньги бедным, буду развешивать над кроватями листочки с текстом из Священного Писания.
Майкл Фарли рассмеялся, и Кристина заметила, как он хорошеет, когда не хмурится. Она предложила ему сигарету, и он присел на краешек дивана.
– И все же вы были очень любезны, что принесли нам фрукты.
– Неужели обязательно говорить со мной вот так? – спросил Майкл Фарли. Увидев непонимающий взгляд Кристины, пояснил: – Вы чертовски хорошо знаете, что помогли мне, а мне не нравится быть у кого-то в долгу. Слишком часто за свою жизнь я бывал должен. Поверьте, по дороге сюда я не раз и не два задавал себе вопрос, а ради чего я все это делаю.
Кристина улыбнулась.
– Но все равно приехали?
– Я буду честным до конца, – сказал Майкл Фарли, как будто делал признание. – Я зашел в оранжерею и стал рвать для вас гвоздики, а потом понял: раз я собираю цветы, все, мне конец. За последние дни я в немалой степени удивил самого себя.
– Полагаю, подобное удивление идет только во благо, – проговорила Кристина.
– Вы так думаете? Наверное, дальше вы захотите, чтобы я приоделся и стал разъезжать по графству с визитами. Так мне заказывать визитные карточки?
– Это может оказаться неплохой идеей, – сказала Кристина. – Но я думаю, что, если время от времени вы будете просто улыбаться людям, а не смотреть на них исподлобья, все скоро поймут, что вы не такой страшный, каким кажетесь на первый взгляд.
– «Страшный»! Вы действительно так думаете?
– Думала, – поправила его Кристина. – Вы пугали меня.
Он рассмеялся – резко, невесело.
– Иногда я пугаю самого себя. Вам известно, что значит настоящее одиночество?
– Да.
– Тогда вы поймете, через что я вынужден проходить. У меня нет друзей, да и никогда не было. Думаю, вы видите, что я не из тех, с кем приятно дружить. Но я никогда не был один, вокруг меня всегда были люди – толпы шумных пьющих мужиков и хихикающих баб. Таких типов очень много там, где я часто бывал. Тишина Манора просто изводит меня.
Кристина обратила внимание на то, что он ни разу не назвал Манор «моим домом», что он все время говорит о нем как о месте, никак с ним не связанном. Помолчав, она осторожно спросила:
– Вы любите читать?
– Не очень. Когда-то меня интересовали книги, но потом на меня навалились дела, и уже не было времени читать. Сейчас же, открывая книгу, я начинаю размышлять и, дойдя до конца страницы, обнаруживаю, что не прочитал ни слова.
– Такое бывает со всеми. А что вас заботит?
– Очень многое. Когда-нибудь, возможно, я выложу вам все, но не сейчас. Лучше я поеду.
Майкл Фарли встал.
– А почему бы вам не остаться и не поужинать с нами? – спросила Кристина. – Со мной и Питером. Элизабет куда-то уехала, не знаю, вернется ли она, остальные же члены семьи будут рады видеть вас.
Она увидела, что он колеблется, и поняла, что ему очень хочется принять приглашение. Неожиданно он довольно грубо спросил:
– В чем идея? Вы жалеете меня? Предупреждаю: я в этом не нуждаюсь. – В его тоне опять прозвучали злобные нотки.
Кристина покачала головой.
– Я приглашаю вас исключительно из эгоистических соображений, – сказала она. – Мне тоже временами очень одиноко. Да, у меня есть дети, но они всего лишь племянники.
– Я с радостью останусь.
– Вот и хорошо. Пойду посмотрю, есть ли у нас что-нибудь на ужин, – это важный вопрос.
Кристина направилась к двери, но тут в комнату вошел доктор Бейкуэлл.
– Ах вот ты где, Кристина. Я осмотрел твоего пациента.
Тут он увидел Майкла Фарли и на мгновение перестал улыбаться и лишь сухо кивнул ему. Если он и был удивлен, то виду не подал.
– Добрый вечер, Фарли. Как дела в Маноре?
– Все в порядке, спасибо. – Тон Майкла Фарли явно свидетельствовал о том, что доктор Бейкуэлл сует нос не в свое дело.
– И что вы думаете о Дональде? – тихо спросила Кристина у доктора.
– Еще рано что-либо говорить, – ответил тот. – У него опытная сиделка, так что тебе нечего беспокоиться.
– Я ее боюсь, – призналась Кристина. – Она ужасно деятельная.
– Именно такой она и должна быть. Вы со мной не согласны, Фарли?
Майкл Фарли, будто устыдившись самого себя, поспешил согласиться:
– Да-да, конечно. – Поглядев на Кристину, он добавил: – Боюсь, я не тот, кого стоит спрашивать. Я ненавижу всех, кто связан с медициной.
– Чем же они вам так досадили? – спросил доктор Бейкуэлл, пересекая комнату и беря сигарету.
– Всего лишь напортачили, когда занимались мною, – с горечью ответил Майкл Фарли.
Доктор Бейкуэлл задумчиво посмотрел на него.
– У всех нас случаются неудачи, – сказал он. – Вот поэтому мы, медики, выполняем неблагодарную работу. Это наши грехи деянием заставляют людей поминать нас недобрым словом.
– Вы скромничаете, доктор Бейкуэлл, – возразила Кристина. – Думаю, большинство считает вас волшебником.
– А ты, Кристина, не разучилась преувеличивать мои достоинства, – ласково сказал Джордж Бейкуэлл. – Если бы я верил во все те приятные вещи, что ты мне говорила много лет назад, я уже превратился бы в самовлюбленного старика или практиковал сейчас на Харли-стрит.[12]
– Я от души благодарна, что вы туда не переехали, – рассмеялась Кристина. – Не знаю, что делал бы Грин-Энд без вас.
– Вероятно, нашли бы нового врача, – пожал плечами доктор Бейкуэлл. – Незаменимых нет.
– Это абсолютно верно, – закивал Майкл Фарли. – Мы умираем и рождаемся, и всегда найдется кто-то, кто готов занять наше место.
– И все равно мы занимаем важное место, не так ли? – проговорила Кристина. – В зависимости от того, что делаем, какую роль играем.