Во дворе заскрипел вороток на колодце, напоминая ей далекое детство. Не решаясь без Еремеева заглянуть за занавеску, докторша села на стул, положив руки на колени. В доме было тепло, и Катя расстегнула пальто. Накопившаяся за две недели усталость навалилась на нее, глаза стали слипаться, и ее потянуло в сон. Чтобы взбодриться, пришлось встать и даже помотать головой. Гремя ведрами и выплескивая воду из переполненных ведер, в комнату вошел Еремеев.
– Вы пока есаула нашего смотреть будете, дай бог ему здоровья, я чайку согрею. И варенье у меня есть. А потом я вас и провожу. А не захотите идти, так у нас еще одна комнатка имеется, там господин капитан живет. Но мы его подвинем.
– Куда подвинете?
– Как куда? В чулан. Не может же барышня спать в чулане, а господин офицер в избе. Несправедливо это и не по этикету.
– Да нет, я домой пойду. – Катя вздохнула, вспомнив про коробку с «Полтавы».
– Ну как знаете. – Еремеев повесил себе на плечо полотенце и протянул ей мыло.
Глава 17 Сеул. Январь 1904 г
Вечером 24 января слухи о разрыве дипломатических отношений между Японией и Россией достигли Чемульпо. О них Рудневу во время ужина сообщил командир французского крейсера. По возвращении на свой корабль Всеволод Федорович отправил Павлову шифрограмму в Сеул. Несмотря на то что Павлов уже больше недели не получал никаких телеграмм из России, он не счел возможным доверять слухам. Глава русской миссии в Корее все еще ждал спасительную директиву от высшего начальства.
Не дождавшись ответа на отправленную вечером шифровку с запросом о распоряжениях для «Варяга» в связи с готовящимся уходом «Чиоды», Руднев утренним поездом выехал в Сеул. Японцы к этому времени захватили в Фузане русский пароход «Мукден», а у острова Цусима – пароход «Екатеринослав». Соединенный флот, ведомый вице-адмиралом Того, прошел Корейский пролив и приближался к острову Чеджоу.
* * *– Второго февраля транспорт «Фудзиками-Маару» доставил в Чемульпо шестьдесят девять ящиков с винтовками и свыше пятисот ящиков с телеграфным оборудованием. Знаете зачем?
– Догадываюсь.
– Правильно. Для обеспечения связи между подразделениями японской армии. Оккупация Кореи началась, уважаемый Александр Иванович.
– Оккупация Кореи подходит к концу, Всеволод Федорович. И Россия ничего не сделала, чтобы это остановить. Сеул буквально забит японцами. Везде шныряют переодетые офицеры и солдаты. Мы все это видим и бездействуем, исполняя дурацкое предписание: не раздражать младшего брата. А брат точит нож и хладнокровно думает, как всадить нам его в спину: наполовину или по рукоятку.
– Я с вами согласен. То, что они все это делают в открытую, на глазах у великих держав, дает основание думать о серьезности их намерений по отношению к России.
– Что сделано с нашей стороны за все это время? Да ничего. Одни обещания подумать и рассмотреть. Вопрос по Корее – не решен, вопрос по Маньчжурии – не решен, вопрос о портах, льготах, транзите, концессиях и пошлинах – ничего этого нет. И в Токио прекрасно понимают, что Россия не намерена им все это уступать. А знаете почему?
– Почему?
– Да потому, что мы великая держава. А кто они? Да о них до середины прошлого века вообще никто ничего не слышал. «Мы не уступим им ни пяди», – кричат наши черносотенцы. «Как бы прочно ни стоял Порт-Артур, мы возьмем его», – вторят им японцы из антирусской лиги.
– Я согласен с вами. Япония выросла из пеленок, и, как говорится, пришло время носить штаны.
– Безусловно. И первый удар они нанесут здесь. – Павлов топнул ногой, с хрустом давя несчастную ледышку, случайно попавшую ему под каблук.
– А что корейцы?
– Большинство из них патриоты, а остальные скоро ими станут. Они ненавидят японцев и очень болезненно воспринимают их появление на полуострове. – Павлов сшиб тростью ледяную сосульку, свисающую с куста акации. – Но в военном деле они дети. Начнись война между Кореей и Японией – и через час она превратится в бойню. И все это здесь прекрасно понимают, поэтому и стараются не перечить японцам.
Несмотря на конец января, было тепло. Накануне приезда Руднева в Сеул в городе прошел дождь. Черепичная крыша, подоконники, деревья и даже кованый забор с имперскими орлами были покрыты свисающими сосульками. От этого здание было похоже на сказочный терем, в котором уютными желтыми пятнышками светились окошки, а на вертеле в огромном зале, в пылающем камине, жарился молодой ягненок. На стол уже поставили пинту хорошего немецкого пива. Прислуга бойко сервировала стол, а секретарь посольства смотрел в окно, наблюдая за гуляющей по парку парой.
Руднев и посол в Корее Павлов не спеша шли по аллее внутреннего дворика российской дипмиссии в Сеуле. Под ногами хрустели ледышки. Снег, о котором все мечтают с приходом зимы, выпал только раз – под Новый год. Запорошил город, преобразив его словно по мановению волшебной палочки, продержался пару дней и растаял, не в состоянии противостоять теплым юго-восточным ветрам, приходящим со стороны Филиппин.
– У меня один вопрос: когда?
– Я думаю, в течение недели все решится. У Токио, в отличие от Петербурга, есть цель, к которой японцы и идут. Как говорят на Востоке, даже хромая черепаха может пройти тысячу миль.
– Перед отъездом к вам я был зван на «Палладу». Где в довольно тесном кругу зашла речь о восточном коварстве и ударах в спину и из-за угла. Так вот, капитан Готье, раскупоривая очередную бутылку шампанского, изложил суть секретной телеграммы, полученной портовыми поставщиками из Токио. В данном письме шла речь о необходимости бесперебойного снабжения русских кораблей в Чемульпо, чтобы у команды не возникло подозрений о приближающемся разрыве отношений и начале войны.
– И как? Перебоев не было?
– Пока нет.
Павлов остановился и посмотрел на Руднева. Из-за огромной окладистой бороды консул был похож на Джеймса Максвелла. Павлов, как и его прототип, имел удивительный нюх на закулисные интриги, и если Максвелл был докой в инженерных делах, то консул – в дипломатических. Павлов умел налаживать контакты, и именно он передал Рудневу шифровку о том, что, по сведениям корейского императора, в Чемульпо идут десять японских военных кораблей. Он чувствовал приближение войны, но, как зависимое лицо, продолжал вилять, стараясь плавно обтекать данную тему.
– Ну вот вы и ответили на свой вопрос. Война начнется, как только вам не пришлют продовольствие.
Несмотря на то что в последнее время японские и российские газеты запестрели взаимными поцелуями, оба были уверены, что война разразится в ближайшие несколько дней. Руднев был уверен, что японцы не решатся напасть без объявления войны, а Павлов, как знаток Востока, был совсем иного мнения.
– Скажите, Всеволод Федорович, что вы думаете о древнерусской традиции говорить врагу: «Иду на вы»?
– Превосходная традиция. В этой фразе все – и сила, и храбрость, и мужество войска.
– Пойдемте, нас уже зовут к столу. – Павлов заметил идущего к ним секретаря и кивнул ему. Тот остановился и стал терпеливо ждать. – Так вот, уважаемый Всеволод Федорович, оказывается, японцы, прекрасно понимающие, что такое «кодекс чести» и с чем его едят, при этом с презрением относятся к европейской манере вести войну, предупреждая об этом заранее. Они считают это безумием. Скрытность – вот удел азиатов. Объявить о том, что ты идешь на врага, – значит, лишить себя победы. И здесь нет страха и нет трусости. Здесь больше мистики. Помните присказку: «А вам, сударыня, я не скажу, у вас глаз дурной»? Так будет и с Россией. Скажите, когда начнется война? А вам я, голубушка, не скажу, а то еще сглазите.
Они рассмеялись и пошли к дому. Секретарь, не дожидаясь, когда они поравняются с ним, сунул руки в рукава кимоно, развернулся и, стуча сандалиями по ледяной корке, засеменил к дому.
Глядя в спину секретарю-корейцу, верой и правдой служившему России, Руднев вспомнил фразу Павлова насчет окрика из Петербурга: не раздражать японцев. Вспомнил и подумал, что имей наш император хоть часть той воли, которую имел Петр I, или хотя бы каплю бабской екатерининской прозорливости, вооружил бы корейцев винтовками, перекинул сюда две-три дивизии казаков и военспецов из офицеров, что посмышленей, и ни о какой войне не могло бы идти и речи.
– Вы о чем-то задумались? – Павлов уловил минутную паузу, возникшую между ними, и, как истинный дипломат, тут же прореагировал на нее.
– Задумался. – Руднев не стал объяснять причину.
За последние несколько часов они несколько раз перемыли кости не только императорскому окружению, но и самому Николаю II. Обсуждать было противно и неприятно, от этого тошнило и хотелось вымыть руки и лицо, но это была единственная возможность сбросить пар. На фоне глобальных приготовлений Японии к войне то, что творилось в русском стане, вызывало только озлобление и недоумение. Войска бездействуют, никаких стрельб, никаких маневров. Укрепления не обновляются, торпеды ржавеют на складах. Команды кораблей списываются и меняются на новобранцев. Снаряды на складах не того калибра, маскировки нет, патронов нет, планов по обороне нет. Одним словом – настоящий русский бардак.
Павлов буркнул, не глядя на Руднева:
– Я тут два дня назад получил от Розена шифровку, так в ней всего несколько слов. Зато каких: «Ниссин» и «Касуга», купленные в Италии, прошли Малаккский пролив!
– От Сингапура до Кореи пять дней хода. – Руднев зачем-то посмотрел на часы. – Вы говорили, что Соединенный флот вчера вышел из Сосебо. Так вот! Как только они встретятся, начнется война. У нас с вами сутки, от силы двое.
Секретарь держал дверь открытой. Павлов и Руднев вытерли ноги и зашли в дом. За спиной щелкнул замок – и толстая дубовая дверь отсекла их от внешнего мира. В доме пахло жареным мясом, играл патефон и тихо скользила прислуга. Возле мраморной лестницы стояли расписанные драконами вазы времен правления династии Коре, а между этажами висел портрет российского императора.
* * *После ужина, оба в домашних халатах, с трубками и бокалами легкого столового вина в руках, они сидели в кабинете Павлова и продолжали муссировать тему грядущей войны.
– Я вот что думаю: давайте «Варяг» возьмет на борт весь состав русской миссии и до выяснения обстановки будет охранять людей. При этом крейсер должен иметь возможность в любой момент покинуть Чемульпо и уйти в Порт-Артур или во Владивосток.
– Нет, это невозможно. Без приказа из Петербурга я не сделаю и шага.
– Александр Иванович, поверьте, завтра может быть поздно. Крейсер в чужом порту в случае объявления войны окажется интернированным по всем законам военного времени.
– Охотно верю. Но я не рискну взять на себя ответственность в деле свертывания миссии. Это забота государственная, и в отношении ее я зависим от воли Его Величества, представляемой здесь наместником. Отъезд же наш будет похож на провокацию, на разрыв отношений не с коварными японцами, а с безвинной Кореей, ждущей от России помощи и покровительства.
– Давайте отправим в Порт-Артур «Корейца». Курьер он, в конце концов, или не курьер! Пусть канонерка возьмет на борт почту для наместника, дипломатическую переписку и всю секретную документацию и под консульским флагом, гарантирующим неприкосновенность, завтра уйдет из Чемульпо.
Павлов изнемогал под тяжестью необходимости принятия решения, от которого могла зависеть и его жизнь.
– Хорошо! – наконец выдавил он из себя, взял со стола колокольчик и потряс его, вызывая секретаря. Приняв столь эпохальный вердикт, консул вздохнул и потянулся к бутылке. – Давайте, Всеволод Федорович, выпьем за Россию.
Командир «Варяга» протянул бокал, консул налил вино и встал. Руднев тоже поднялся.
– Какое-то зверское желание выпить не чокаясь.
– Ну полно вам. Давайте чокаясь и до дна.
Выпили и пыхнули трубками, наполняя кабинет ароматом перуанского табака. На календаре было 25 января, а на часах восемь вечера, по местному времени.
* * *В Сеуле был поздний вечер, а в далеком заснеженном Петербурге только что пробили полдень.
Курино еще раз перечитал полученную накануне из Токио телеграмму. Присланная бароном Комурой, она ставила жирную точку почти в двухлетних, абсолютно непродуктивных, а порой и бестолковых переговорах. Текст гласил, что японское правительство решило окончить ведущиеся переговоры и принять такое независимое действие, какое признает необходимым для защиты своего угрожаемого положения и для охраны своих прав и интересов.
Посланник прислушался к двум мелодичным ударам гонга. Часы пробили два часа пополудни. Ровно в четыре он должен встретиться с министром иностранных дел России, графом Ламсдорфом, и передать ему две ноты.
В первой речь шла о том, что Императорское Российское правительство последовательно отвергало путем неприемлемых поправок все предложения Японии касательно Кореи, и далее текст в основном сообщал о той терпимости, которую проявило правительство Японии, стараясь избежать войны: «…Со своей стороны Императорское Японское правительство проявило в происходивших переговорах такую меру терпения, которую могло проявить только Императорское Японское правительство. Императорское Японское правительство не имеет иного выбора, как прекратить настоящие бесполезные переговоры».
Во второй ноте все было еще больше запутано: «Истощив без результата все меры примирения, принятые для удаления из его отношений к Императорскому Российскому правительству причин будущих осложнений, и находя, что его справедливые представления и умеренные и бескорыстные предложения не получают должного им внимания, решило прервать свои дипломатические отношения с Императорским Российским правительством, каковые по названной причине перестали иметь всякое значение».
Передавая эти ноты, атташе уведомил министра иностранных дел России, что японская миссия в ближайшее время выезжает из Петербурга. Вернувшись к себе после встречи, Курино, с азиатским коварством стараясь предупредить превентивный удар России по Японии, написал Ламсдорфу письмо, в котором выражал надежду, что, несмотря на произошедший разрыв, войны все же еще удастся, быть может, избежать.
Вот это «быть может» и стало той предательской соломинкой, за которую продолжало хвататься российское правительство и которая в самый последний момент взяла и ускользнула у них из рук.
* * *После отъезда Руднева в городе начался форменный бардак. В окрестностях кто-то спилил все телеграфные столбы и срезал провода. Из-за этого в Сеуле перестал работать телеграф. Боясь погромов со стороны японцев, корейские власти на неопределенное время закрыли почту, прервав тем самым сообщение по всей стране. В дипмиссии вторые сутки не работал телефон, и Павлов не мог связаться с Чемульпо. По городу поползли упорные слухи о разрыве между Россией и Японией. Рано утром, имея беседу с чиновником по особым поручениям при дворе Коджон-вана, Павлов узнал, что Токио отозвал из Петербурга своего посланника, а японская эскадра стоит в устье реки Ялу.
26 января Павлов прислал с двумя казаками Рудневу письмо, где перечислил все, что произошло за последние сутки. Из письма было видно, что Министерство иностранных дел так не соизволило уведомить своего посла в Корее. И Александр Иванович Павлов ничего не знал о прекращении дипломатических отношений и пользовался исключительно слухами и информацией, полученной от корейских чиновников.
Капитану 1 ранга
Рудневу
Вместе с сим посылаю казака с корреспонденцией для отправки на «Корейце». Желательно, чтобы «Кореец» снялся с якоря и отправился в путь тотчас по получении корреспонденции. Сегодня вечером из секретного источника получено известие о том, что японской эскадре из нескольких военных судов предписано отправиться к устью Ялу и что высадка японских войск в значительном количестве в Чемульпо назначена на 29 января. Телеграмм никаких ниоткуда не получено.
гр. Павлов.Сеул, 26 января 1904 г.Глава 18 Порт-Артур. Январь 1904 г
За последние два месяца Истомин сбросил больше пуда. Похудевший, небритый, с обветренными и потрескавшимися от мороза губами, в грязном, перепачканном сажей тулупе и в надвинутой на глаза папахе, он был похож на беглого каторжника. И только цепкий и пристальный взгляд выдавал в нем человека, знающего, что он делает, зачем это делает и к чему стремится. С ввалившимися щеками, красными от бессонницы глазами, он день и ночь носился по городу и его окрестностям, отлавливая и выслеживая японских шпионов. По долгу службы приходилось наматывать по сотне верст за неделю, забираясь в самую глушь Северного Китая.
Каждая станция, каждый полустанок вдоль всего участка КВЖД от Порт-Артура до Мукдена были ему не то что знакомы – они были ему как родные. Выдавая себя за грузчика, студента, беглого солдата, он сутками жил в пристанционных бараках, прислушиваясь к разговорам и присматриваясь к людям. Бессмысленно было выискивать шпионов среди той массы, в которую он окунулся. Бессмысленно – потому что каждый второй шпионил на японцев. Китайские крестьяне, чиновники и даже буддийские монахи не скрывали, что японцы хорошо платят. Агентам, не знающим русского языка и не имеющим для японцев никакой ценности, платили по сорок иен, знающим русский язык – по двести иен ежемесячно. При этом плотник в Японии получал пятьдесят сун, или всего полцены в месяц.
Особенно активно японцы вербовали людей среди тех, кто обслуживал КВЖД – железную дорогу, связывающую Порт-Артур и Россию. Грузчики, обходчики, кассиры, семафорщики, водовозы, буфетчики – все имели глаза и уши, и все знали, какой состав что везет и куда идет.
«Как можно воевать, если противник все знает про военные эшелоны и грузы, идущие из Забайкалья в Порт-Артур? – писал Истомин в Петербург Лаврову. – Я не удивлюсь, если узнаю, что их агенты уже работают на территории европейской России».
Он был близок к истине как никогда.