Он закрывает мой рот своим, и я чувствую, что это совсем другой поцелуй. Так целуют любимого человека, родного, которого никому уже не отдадут. И мне так хорошо… Мне очень хочется верить ему, потому что больше некому. Джер хотя бы понимает, о чем и о ком речь.
Он встает, поднимает меня на руки и ходит по студии, бормоча на ухо какие-то милые глупости, которых я от него не ожидала. Я слышу, как бьется его сердце, и этот ровный стук успокаивает меня. Мой мир рухнул… Что будет дальше – я не знаю, и от этого мне страшно. Я понимаю, что мне надо бы какое-то время побыть одной, никого не видеть и не слышать, но это невозможно. Даже сейчас я вынуждена встать и ехать на работу. У меня нет сил, но это никого не интересует. Я должна, обязана, у меня нет выбора.
– Так ты поедешь со мной в клуб?
– Опять стрелки перевела, – вздыхает Джер с усталым видом замученного тупостью ученицы преподавателя. – Поеду, раз приглашаешь. Только… поцелуй меня еще, ладно?
Танцую я сегодня из рук вон плохо – сказывается и случившаяся истерика, и усталость, и моральный дискомфорт. Однако Джеру все нравится. Когда я после танца подхожу к нему с вопросом:
– Ну как? – он притягивает меня за руку, зажимает коленями.
– Лори… ты просто красавица, честно. Совсем другая женщина.
– Лучше или хуже?
– Просто другая. Я пойду, Лори… мне еще вещи надо собрать, билет купить. Давай увидимся перед отъездом? Я за тобой зайду.
– Да, хорошо.
Я провожаю его до выхода и сажусь за столик в маленьком кафе. В душе творится что-то непонятное. Я не в состоянии разобраться, хорошо мне, плохо… я вообще уже ничего не понимаю…
Вместо того чтобы как-то разрулить ситуацию, я усугубила ее еще сильнее. Мой стиль…
Отработав, я быстро одеваюсь и ухожу, чтобы Славик, не дай бог, не навязался в провожатые – там, внизу, меня должен ждать Джеральд. Так и есть: стоит, хмуро разглядывая нескольких наших клиенток, пьющих кофе перед началом индивидуальных занятий. Я подхожу, и выражение лица меняется:
– Лори… Ну что – идем?
– Куда?
– Побродим, пока время есть.
Сегодня к вечеру температура начала, наконец-то, подниматься, поэтому можно и побродить без боязни простудиться. Мы выходим из клуба и буквально через пару шагов натыкаемся на Костю. И эта встреча совершенно некстати – мне только мордобоя не хватает рядом с местом, где я работаю. Костя отталкивается от капота джипа и идет прямо на нас. Лицо у него бледное и напряженное, глаза совсем темные – злится… Ну, оно понятно… Джер тоже заметил его, слегка изменился в лице:
– Лори… ты бы шла отсюда, не надо тебе…
– Что, боишься, она увидит, как я тебе врежу? – насмешливо спрашивает Костя.
В этом я почему-то сильно сомневаюсь, и на месте Кости сто раз подумала бы, прежде чем говорить такое. Но он, видимо, совершенно в себе уверен, раз заявляет это достаточно громко.
– Что, заинька, ножки подгибаются? Ишь, прицепилась – не оторвать, – это намек на то, что я держу Джера под руку. – Вот отделал, да? Разумеется, лучше, чем я, да? Ты не стесняйся, скажи!
Я чувствую жгучее желание врезать ему по лицу, так, чтобы у меня заболела ладонь, а у него осталось красное пятно.
– Ну, что же ты молчишь, скажи, я уже не обижусь! Может, наоборот, старший товарищ чем-нибудь интересным поделится, расскажет, что именно тебя приводит в полный экстаз.
– А ну-ка заткнись! – жестко говорит Джер, убирая мою руку со своего локтя.
– А то что? Ударишь? Давай, не стесняйся! Если в прошлый раз ты не ответил, потому что считал все-таки себя неправым, то сегодня, чувствую, все поменялось! Я тебя понимаю, Джер, и я сам дурак, не надо было вообще вас знакомить! – Костя отшвыривает ногой лежащий рядом камень и переводит на меня злой взгляд: – Что, мечешься? Не знаешь, с кем теперь остаться? А давайте втроем – чего нам делить-то?
Я все-таки реализую заветное желание и даю ему такую пощечину, что он делает пару шагов назад и хватается за щеку. Потом приходит в себя и размахивается, чтобы ответить, но Джер перехватывает его руку. Вовремя – еще секунда, и я получила бы аккурат в правый глаз. Я разворачиваюсь и, не говоря ни слова, иду на остановку. А теперь пусть хоть поубивают друг друга.
– Лори, подожди! – летит мне вслед, и я, развернувшись и не обращая внимания на прохожих, кричу:
– Да пошли вы оба, ясно вам?! Оба – к такой-то матери! И чтобы никогда больше я вас не видела!
Я прыгаю в первый же подошедший автобус и даже не думаю, что он может идти не в сторону моего дома. Мне важно скорее уехать оттуда, с маленькой площади перед клубом, где разбираются сейчас Костя и Джеральд.
…Перед подъездом стоит темно-синий «Фольксваген», и я пытаюсь проскользнуть, но неудачно – Костя хватает меня за руки, зажимает ладонью рот и заталкивает на заднее сиденье:
– Не ори, я сказал! Под Джером не орала небось? Сука! – Он бьет меня по лицу, с размаху, со злостью…
Заведенные назад запястья оказываются в наручниках, во рту – кляп, на шее – веревочная петля-удавка… Замечательно – сейчас он меня просто задушит и вывезет куда-нибудь на пустырь… Вот и доигралась я…
Все это проносится в голове с бешеной скоростью, как кадры фильма на перемотке. Я чувствую, как рвется молния джинсов, как они стягиваются до сапог, как тяжело дышит Костя, грубо хватая меня за бедра… Больно… Я не могу шевелиться, потому что тогда задушу себя сама, но боль такая, что даже кляп не заглушает звуков.
– Не ори, я сказал!
«Я тебя ненавижу – зачем это все? Если ты этого хотел – мог просто сказать, приказать – но не так… не так…» – Это я проговариваю про себя в такт его толчкам во мне. Нестерпимо болит там, внизу, кажется, что по бедру что-то течет…
Все… он выпускает меня и садится, откидываясь на спинку, переводит дыхание:
– Уф… тяжело, оказывается… как люди ловят кайф от насилия, я теперь понимаю… – тянется ко мне рукой и снимает петлю с шеи. – Что, заинька, новые ощущения?
Да – очень новые! Никогда я не мечтала быть изнасилованной в машине посреди собственного двора. Не мечтала – и все тут…
Костя убирает кляп, снимает наручники и пытается обнять меня, но я вырываюсь и визжу, срываясь в истерику:
– Никогда не трогай меня! Просто исчезни! Хватит, понял, хватит!
Кое-как натягиваю разорванные вдоль молнии джинсы и выскакиваю из машины, трясущимися руками открываю дверь подъезда и тут же захлопываю ее.
На цыпочках иду в ванную, запираюсь там, встаю под душ и плачу. На бедре кровь, болит где-то внутри, щиплет даже от попадания воды. Разрыв, елки… Мне только этого сейчас не хватало! Надо в больницу, но я понимаю, что сегодня этого делать нельзя – травма характерная, и это уже пахнет разговором со следователем… Я не могу его посадить, даже просто заставить общаться с прокуратурой – не могу. Пойду завтра, за ночь не умру…
Не умираю, но и не сплю – больно… Утром, кое-как заставив себя встать, собираюсь и бреду в больницу. В приемном отделении стараюсь не попасться на глаза кому-нибудь из хирургов, потому что они сразу передадут Косте, что я здесь. Я не хочу его видеть и не могу.
Гинеколог недоверчиво выслушивает мои бредни на тему «поскользнулась в ванне и ударилась о бортик», качает головой и отходит к стерильному столу, набирая в лоток инструменты. Меня колотит, по всему телу бегают мурашки.
– Дим… мне нельзя новокаин.
– Я помню, – коротко отзывается врач, набирая номер на мобильном и отходя к умывальнику. Журчит вода, Димка о чем-то говорит по телефону и потом обращается ко мне: – Но придется потерпеть – лидокаин только в аэрозоле, другого нет, увы.
О-о-о! Это ужасно… он не обезболивает совершенно, хватает только на пару минут. Ладно…
– Честно скажи – дергаться будешь? – Димка пристраивает лоток на столик и садится на табуретку. – Я без сестры работаю, держать тебя некому. Дернешься – порву еще сильнее.
– Не буду.
Я вцепляюсь в поручни так, что белеют пальцы. В принципе первый прокол иглой терплю нормально, но тут открывается дверь, и в кабинет кто-то входит. Димка поднимает голову и поверх моего колена смотрит на вошедшего:
– Очень кстати! Подмогни-ка нам, а то боюсь, дама занервничает, и я порву ее совсем. А разрыв приличный – шва на четыре потянет.
О господи! Четыре шва… Мне на плечи ложатся руки, и я понимаю, что это Костя – его кольцо на безымянном пальце. Задираю голову – так и есть, Костя в зеленом хирургическом костюме и распахнутом халате. Лицо озабоченное и несчастное какое-то, под глазами круги.
– Уйди… – цежу я сквозь сжатые зубы, но он отрицательно качает головой и крепче прижимает меня к креслу:
– Лежи спокойно, пожалуйста, все потом, потом…
Мне больно, из глаз катятся слезы, ощущение такое, что Димка накладывает не просто пару швов, а зашивает вообще все.
– Все, все уже, – бормочет он, накладывая небольшую салфетку и фиксируя ее пластырем. – Пару дней покоя – понятно? И в пятницу придешь, посмотрим.
Я с трудом сажусь, вытираю глаза, кое-как сползаю с кресла и иду за ширму, даже не взглянув на Костю.
Они о чем-то разговаривают, и я слышу фразу «похоже на изнасилование, но она…», понимаю, что Димка, разумеется, мне не поверил – ну, он же гинеколог с пятнадцатилетним стажем работы! Не смешно даже…
Я выхожу из кабинета и тороплюсь покинуть больницу, но Костя догоняет и тащит за руку в свой кабинет. Заперев дверь, он прижимает меня спиной к стене и начинает целовать, бормоча:
– Заинька… Заинька моя, прости… я совсем с катушек слетел вчера, совсем… Лорка… Лорка моя, прости меня…
У меня пусто и в голове, и на душе, я не хочу прощать, не прощать – ничего не хочу. И видеть его – тоже не хочу. И вообще не хочу его знать больше…
– Отпусти меня, – прошу я тихо.
Его руки бессильно падают вдоль тела, но лбом он все равно упирается мне в плечо:
– Лор…
– Не говори ничего… ты вербально сейчас сделаешь еще хуже, чем вчера сделал физически…
– Прости меня…
– Что ты заладил про прощение… при чем тут это все… я не хочу – понимаешь? Больше ничего не хочу.
Я отталкиваю его, отпираю кабинет, выхожу и как можно скорее покидаю здание больницы.
Дома я ложусь на диван, накрываюсь пледом с головой и пытаюсь уснуть. Болит уже даже не там, где шили, болит гораздо выше и глубже, там, где, наверное, находится душа… Высокопарно немного, но зато правда.
Телефон надрывается, и я решаю сменить номер, просто пойти и купить новую сим-карту. Да, так и сделаю…
Через час я встаю и лезу в Интернет, проверяю почту, и на сервере вдруг выскакивает какая-то ссылка на порногалереи. Из чистого любопытства нажимаю, и первое, что вижу, – себя… Моя черно-белая фотография в наручниках на запястьях высоко поднятых рук…
Ну вот так… Проверяешь почту… А потом находишь свои фотографии на порносайте. А человек обещал, что никогда этого не сделает. Все, что он выкладывал в Интернет раньше, находилось только на специализированных сайтах, посвященных снимкам в стиле фетиш. А вот это – уже удар ниже пояса. Да – лица нет, но я-то знаю, что это я. И тот, кто меня видел в сауне, например, тоже это поймет. И не хватило смелости подписаться каким-то из своих ников – выдумал иностранное имя. Просто здорово! Да потому что трус, как и все. Обалдеть можно… Я никогда не думала, что он такой мстительный и такой… черт, не знаю – подлый, что ли. Вчера одно, сегодня – другое… а завтра что будет? Боюсь представить. Порадуем любителей «клубнички» видеосъемками? Не сомневаюсь, что они есть. И что есть копия с того самого заказа, оплаченного Джером, что ужаснее всего. И вообще – пошло все к такой-то матери! Мне все равно!
И потом имеет наглость звонить и просить – «прости, заинька, я виноват». Конечно – я словила дополнительный кайф, чего там, не скромничай – всю ночь и сегодня все утро, и сейчас еще – такой кайф, куда там вам всем – и тебе, и Джеру, да вообще… Господи, как же я тебя ненавижу сейчас…
И бесконечный вопрос, задаваемый громким шепотом в трубку: «Заинька, тебе очень больно?» Нет – мне не больно. Уже не больно – потому что тебя больше нет.
И это все вместе заставляет меня сказать, наконец-то, стоп-слово, потому что все – красный, красный! Пора заканчивать…
* * *Эсэмэски идут сплошным потоком, прекращаясь только тогда, когда я меняю сим-карту в телефоне. Все в ласковых и нежных словах, все так трогательно – просто ангел… «Заинька, ты так опасно молчишь, что я уже не знаю, что и думать – вдруг что-то случилось?» Ха, да ничего, дорогой, ты о чем? Подумаешь, беда какая! Тоже мне – причина для грусти…
Меня это страшно злит и раздражает, неужели человек действительно не понимает, что сделал?
Я сижу за ноутбуком и изливаю душу в аське. Все-таки есть преимущество в таком общении – не видишь человека, и от этого намного легче ему все рассказывать. Гелла совершенно серьезно сказала, что нужно выкинуть все из головы. Ну, она профи, она не такое еще видела… Как умудрилась рассудок сохранить, я не представляю…
Меня пугает приближение ночи, вернее, момент, когда в квартире станет тихо. В такое время у меня часто случаются приступы паники, именно поэтому я засыпаю всегда под работающий телевизор.
Я боюсь думать об этом – даже не знаю почему, но мне так страшно… Черт, ну почему все так? Почему один идиотский поступок способен свести на нет все, что с любовью строилось столько лет? Кто бы ответил…
Ночью, испугавшись темноты и тишины в квартире, я достаю телефон и звоню Джеру. У него тоже ночь, он спал, но ответил после третьего гудка:
– Лори? Что случилось?
– Мне страшно… Поговори со мной, пожалуйста.
– Давай поговорим, – в голосе готовность, и это меня почему-то успокаивает.
– Ты хорошо доехал?
– Нормально. Поезд Москва – Владивосток не самое приятное место, хотя и ехать не так долго. Ты никогда не была в Иркутске?
– Нет.
– Я обязательно тебя туда свожу.
– Джер… скажи, тебе не бывает противно, когда ты думаешь обо мне?
– Ты говоришь глупости. Почему мне должно быть противно?
– Мне так кажется.
– Напрасно. Лори, с тобой точно все в порядке?
Нет, со мной – все не в порядке. Совершенно не в порядке, но я не могу тебе об этом сказать. Не могу.
– Все хорошо.
– Тогда чего же ты боишься?
– Темноты.
– Не бойся. Представь, что я рядом!
Я бы с удовольствием не представила, а почувствовала, что ты рядом. Мне было так спокойно в твоих руках, что я даже забыла, при каких обстоятельствах мы с тобой познакомились. И от звука твоего голоса мне сейчас намного легче, и страх прошел.
– Спасибо тебе…
– Не за что. Дай мне слово, что ты будешь звонить, когда захочешь. Когда тебе будет плохо, грустно, скучно – в любое время.
– Да… спокойной ночи, Джер.
Я убираю телефон под подушку, укутываюсь с головой и стараюсь уснуть.
Под утро снится кошмар. Я убегаю по незнакомой, абсолютно темной улице и слышу за спиной шаги. Еще немного – и преследователь меня настигнет. Сил бежать больше нет, я понимаю, что спасения не будет, падаю, и на меня тут же наваливается кто-то тяжелый. Я не могу дышать, не могу шевелиться и только чувствую руки на своем теле. И знаю, кому они принадлежат. И от этого ужас только усиливается, я вырываюсь и кричу…
От собственного крика и просыпаюсь. Пододеяльник мокрый, подушка залита слезами – я не помню, что плакала во сне.
Кровь даже в темноте выглядит устрашающе. Вроде цвет не такой четкий, но почему-то все вокруг как в негативе, и только пятна на руках – яркие. Он внимательно рассматривает воздетые вверх кисти, словно пытается убедиться в том, что не ошибся. Пальцы покрыты липким, от них исходит металлический запах. Нагнувшись, он приникает к обнаженной тонкой шейке и втягивает ноздрями еле слышный аромат духов. Те самые… как хорошо он знает этот запах, так хорошо, как будто пропитался им насквозь. Воспоминания мгновенно охватывают его, в голове шумит. Как это случилось?! Как он допустил, что это произошло?! Как, как, как?! Своими руками, вот этими самыми руками, на которых сейчас кровь… Дурак, идиот…
Пошатываясь, он бредет к машине, вынимает из багажника аптечку и салфетками смывает с рук кровь. Потом трет лицо, шею, словно смывая с себя родной запах. Злится, трет все ожесточеннее, чувствуя, как колотится сердце. Все… теперь – все…
* * *Разговаривать по телефону полночи, а потом встать в восемь утра, собраться и ехать танцевать на площадь. Это только я так могу. Я не видела ни сцены, ни Славика, ни толпы вокруг – вообще ничего. Я свалилась на диван в кабинете и долго не могла встать. Курила прямо там, пила кофе и ничего вообще не хотела. Меня одолевали мысли.
Джер за ночь перетряхнул все в моей голове, как белье в шкафу, разложил по полкам. Многое из того, что я считала проблемой, на деле оказывается совершенно незначительным и неважным. Возможно, он прав в том, что нельзя настолько сильно привязывать к себе мужчину. Но я-то здесь при чем? Я не виновата, что превратилась для Кости в навязчивую идею, в болезнь. Ей-богу, мне это совершенно не нужно, более того: я всегда сама говорю ему о том, что нельзя забрасывать семью, нельзя заставлять страдать жену и ребенка. Ну, правда, с ребенком все в порядке – все то время, что мы не вместе, он проводит с сыном, возит его везде, катается с ним на сноубордах, на велосипеде, старается бывать на всех его соревнованиях по карате, словом, пацана он не бросает. Я это знаю, потому что о каждом его шаге меня информируют «заботливые» люди с фотофорума. С женой у него постоянные проблемы – надо же, даже об этом осведомлены, вот же кто-то запал на Мастера! Но мне это до лампочки, я уже не раз говорила, что просто тупо не хочу в это вникать, потому что мне хватает своих забот. Я не привлекала Костю к решению своих семейных проблем, вот и меня трогать не надо, я не горсправка и не служба психологической помощи гулящим мужикам. Вот – опять злюсь. Быстренько «убиваю» свой аккаунт на этом сайте. Все, меня больше ничего не связывает с этой тусовкой. Радуйтесь, девочки: ваш вожделенный Мастер Константин свободен. Всем зеленый свет и – удачи.