ной партой с будущим чемпионом мира по шахматам
Алехиным.
НИНА ЗВЕРЕВА 16
Всю жизнь он преподавал высшую математику
в Горьковском политехническом институте, но мог
преподавать и игру на фортепиано, так как посе-
щал курсы в Московской консерватории и играл
прекрасно. Он оказался в Горьком исключительно
из-за сумасшедшей любви к женщине, которая была
на двадцать лет старше его. До последнего своего
дня он любил ее и говорил только о ней. Зоя Вла-
димировна Зверева умерла в 1956 году, мне было
только четыре года, но я прекрасно помню, как мы
с братом боялись ее, особенно когда во время тра-
диционного семейного обеда она басом говорила: «Дети, под стол!»
Может быть, это была шутка, но мы пугались и ре-
ально залезали под стол, хотя наша смелая мама пы-
талась отстоять наше право на свободное поведение.
Сама мама тоже ходила к тете Зое со страхом
и позднее рассказывала мне, что тысячу раз дава-
ла себе клятву не отвечать на ее жесткие вопросы, но как будто попадала под гипноз и рассказывала все
как на исповеди, а потом пугалась и мучилась.
Дядя Лева пережил свою жену на десять лет и каж-
дый день носил цветы на ее могилу. Иногда он загля-
дывал к нам на обед, приносил шоколадки, но казал-
ся совсем другим человеком, что-то в нем навсегда
погасло. Он отказывался садиться за инструмент —к великому нашему огорчению. После смерти дяди
Левы какие-то странные женщины, которые ухажи-
вали за ним в последние годы, растащили все ценно-
сти — картины, книги, драгоценности.
Мои родители никогда не претендовали на на-
следство и даже не думали об этом.
ПРЯМОЙ ЭФИР 17
И все же папе досталась папка с документами
и фотографиями, он сразу отдал ее маме, а мама по-
ложила в книжный шкаф, на самую нижнюю полку.
Так бы она там и лежала до сих пор, но однажды
мама решила устроить генеральную уборку и провоз-
гласила: «Разбираем каждую папку!»
Это случилось в начале лета 1971 года. Мама обна-
ружила в дяди-Левиной папке какие-то странные по-
желтевшие письма, написанные размашистым кра-
сивым почерком. Мама прочитала подпись под од-
ним письмом и громко крикнула:
— Нина, срочно иди сюда! Тут для тебя богатство!
Я полетела из кухни в комнату и увидела маму, которая сидела на полу, а вокруг были старые пись-
ма. Мы рассмотрели бумагу одного из писем на свет
и увидели особые водяные знаки. И красивую под-
пись под каждым листком: «Преданный Вам Алек-
сандр Блок». То есть это настоящие письма Блока!
Того самого поэта Александра Блока, стихи которого
я знала наизусть и очень любила!
Мы встречались с тобой на закате.
Ты веслом рассекала залив.
Я любил твое белое платье,
Утонченность мечты разлюбив…
Мама посмотрела мне в глаза и совершенно серь-
езно сказала:
— Ну вот. Теперь хотя бы понятно, почему ты
пошла на филологический!
Дело в том, что в нашей семье все были физика-
ми: отец, мама, брат, муж (мне было 19 лет, но я уже
НИНА ЗВЕРЕВА 18
была замужем), но я пошла в гуманитарный вуз, хотя
способности к математике и физике у меня всегда
были весьма высокими. Я окончила физико-матема-
тическую школу с хорошими оценками, но никогда
не хотела идти на радиофак или что-нибудь в этом
роде. Папа предлагал институт иностранных языков, но мне хотелось туда, где книги, литература, русский
язык, — в общем, филологический, и точка!
Далее события стали развиваться с невероятной
скоростью. Мама успела рассказать о своей находке
всего двум подругам, но уже на следующий день в на-
шей квартире звенел не переставая телефон — все
требовали письма Блока! Звонили строгим голосом
из разных газет, журналов и даже уважаемого ака-
демического издания «Литературное наследие». Нам
объясняли, что эти письма являются всенародным до-
стоянием и надо их немедленно отдать в государст-
венный архив. В некотором смятении я сложила пись-
ма в какой-то пакет и пошла советоваться с нашим
профессором русской литературы Георгием Василье-
вичем Красновым. Он пришел сначала в полный вос-
торг, а потом пришел в ярость — как только увидел, как небрежно хранятся письма в моем портфеле. Он
приподнимал их пинцетом, а между письмами поло-
жил тонкую папиросную бумагу. Затем он строго-на-
строго наказал мне не общаться ни с кем по телефону, а доверить все переговоры ему одному.
Уже наутро нам позвонили из «Литературной га-
зеты» и сразу сослались на профессора Краснова.
Звонила Алла Латынина — редактор рубрики «Архив
ЛГ». Она хотела поговорить именно со мной, и я дро-
жала от страха и нетерпения.
ПРЯМОЙ ЭФИР 19
Алла Николаевна спросила:
— Сколько вам лет?
Я гордо ответила:
— Девятнадцать.
Далее она поинтересовалась, на каком курсе
я учусь, и выяснила, что я только что окончила пер-
вый курс.
Следующий вопрос не застал меня врасплох: — Как вы оцениваете значение этих писем?
Я сообщила, что уже написала целую статью
про Блока и Зою Звереву, где привела самые интерес-
ные выдержки из писем.
Алла Николаевна взбодрилась и спросила:
— Сколько у вас получилось?
Этот вопрос тоже не заставил меня долго думать, не менее гордо я ответила:
— Шесть листов!
И тут трубка испуганно затихла. Это было так
неожиданно и страшно, что я перестала дышать.
Но через паузу вежливый спокойный голос кандида-
та философских наук Аллы Латыниной (кстати, мамы
известной журналистки Юлии Латыниной) уточнил: — Ниночка, вы имеете в виду печатные листы
или листы, напечатанные на машинке?
Я понятия не имела, что такое «печатный лист», и только по приезде в Москву узнала, что это 24 обыч-
ные страницы машинописного текста. Было от чего
удивиться! Далее все было как во сне: я надела са-
мый красивый мамин трикотажный костюм, сделала
прическу, села на поезд, приехала, попала под дождь, долго искала здание «Литературки» на Цветном буль-
варе, нашла, сообщила каждому встречному о том, НИНА ЗВЕРЕВА 20
что у меня в сумке настоящие письма Блока, после
чего одним из сотрудников редакции была отконво-
ирована в кабинет Аллы Николаевны.
Он привел меня и сказал:
— Алла, тут к тебе приехала милая девушка
из провинции.
Улыбнулся — и скрылся.
Алла Латынина напоила меня чаем и даже хоте-
ла накормить, но у меня именно в этот день начал-
ся страшный токсикоз — я была беременна первым
ребенком, поэтому с испугом отказывалась от еды.
Мне казался сумасшедшим тот мир, в который
я попала, — у Аллы Николаевны в кабинете сидела
подруга и ныла о том, что за ней ухаживает Евгений
Евтушенко, но он ей так надоел, так надоел… Я знала
все стихи Евтушенко наизусть и готова была бежать
на его концерт на край земли. Фифа в кабинете раз-
била мои иллюзии в один миг, почему-то я ей сразу
поверила. В зеркале я видела свое отражение — мо-
края курица в костюме с чужого плеча, да еще и с ток-
сикозом.
Но уже на следующее утро мир стал другим —Алла Латынина мудро руководила моими поездками
по Москве, я познакомилась с Андреем Турковым, побывала в архиве, где нашлись письма Зои Звере-
вой к Блоку, и переписка, как говорят, воссоедини-
лась.
Я уже бегом пересекала Цветной бульвар и на-
слаждалась общением с сотрудниками легендарной
«Литературки», они тоже меня приняли в качестве
«дочери полка» и, кажется, давно догадались, почему
я пролетала мимо буфета на шестом этаже с видом
ПРЯМОЙ ЭФИР 21
мученицы. Когда материал был готов, Алла Латыни-
на спросила меня, на какой гонорар я рассчитываю.
Мысль о том, что мне еще и заплатят за такую неверо-
ятную поездку, меня потрясла. Я что-то промямлила
и стала ждать выхода газеты.
Моя статья занимала целый разворот, на котором
были фотографии Зои Владимировны, и Александ-
ра Блока и даже вступление от имени «Архива ЛГ», в котором Алла Латынина рассказывала об истории
находки и немного обо мне как о новом авторе.
Самым интересным в переписке поэта и бестужев-
ки был тот факт, что Блок помогал через Зою Звере-
ву политическим заключенным. Не менее важным
оказалось подробное описание трагических событий, связанных со смертью младенца, которого родила
оказалось подробное описание трагических событий, связанных со смертью младенца, которого родила
Любовь Дмитриевна Менделеева. Блок признал это-
го ребенка, но судьба распорядилась иначе: он сам
похоронил этого мальчика через тринадцать дней
после рождения.
Помните его: «Когда под заступом холодным…»
Это стихотворение было написано в тот же день, когда Блок написал Зверевой подряд несколько пи-
сем. Считалось, что он никому не писал в это тяже-
лое время. Оказалось, ей он доверял по-настоящему.
Он даже на своей визитке написал: «Уважаемая Зоя
Владимировна! Я не застал Вас сейчас, и очень жа-
лею об этом, потому что есть вещи, которые я могу
рассказать только Вам…» Блоковеды, с которыми
я познакомилась в Москве и в Питере (туда я езди-
ла на встречу с Владимиром Орловым), в один го-
лос уверяли меня, что эта дружба — единственная
в своем роде, так как у Блока было много любовниц, НИНА ЗВЕРЕВА 22
а вот женщины-друга в его жизни не было. Оказа-
лось, была такая женщина. Ай да двоюродная моя
бабушка!
Публикация, да еще такая объемная, сделала меня
абсолютно счастливой. Но самое главное случилось
через три дня — мне позвонил Владимир Близне-
цов из редакции «Факел» Горьковского телевидения
и пригласил рассказать о находке в прямом эфире.
Я слушала голос, знакомый с детства, и не знала, что сказать. К тому же мой животик уже округлился, и я стеснялась показаться в эфире в таком виде.
Но Близнецов настаивал, и я пошла на студию.
Пропуск был заказан, меня ждали. В редакции, как и всегда, было полно людей, все суетились, раз-
говаривали одновременно. Но когда я вошла, насту-
пило молчание, и вдруг Мараш тихо спросил: — Нинка?
И уже более уверенно:
— Ты — Нинка Зверева?
Я только кивнула. Далее все хором говорили о том, что я должна написать сценарий сама, что я должна
проявить свою телевизионную детскую закалку, меня
щупали, спрашивали о муже, о родителях, об учебе.
Потом, насытившись, все вернулись к своим делам, а мудрый Близнецов стал заново учить меня телеви-
зионной науке.
В прямом эфире вместо положенных 15 минут
я проговорила целых 45 минут, то есть заняла все
эфирное время, два других сюжета пришлось снять
с эфира.
Но это был настоящий успех. После эфира ко мне
подошли операторы, звукорежиссер и его ассистенты, ПРЯМОЙ ЭФИР 23
технические работники. Все поздравляли, хвалили, говорили, что у меня особый дар телеведущей.
Я с трепетом ждала, когда с высокого пульта в сту-
дию спустятся Близнецов и Шабарова — мои телеви-
зионные «родители». Они не были так эмоциональ-
ны, пожурили меня за многословность, и все же про-
изнесли заветные слова:
— Ты — наша, Нина. Ты должна быть в эфире!
А еще через неделю мне по почте пришел бас-
нословный гонорар с поздравительной запиской
от Аллы Латыниной.
Так Зоя Владимировна Зверева властной рукой
вмешалась в мою жизнь и повернула ее в нужную
сторону.
Первое задание
Несмотря на то, что работать на телевидении я на-
чала еще в восемь лет, попасть в штат после оконча-
ния нижегородского университета было достаточно
сложно. Во-первых, вакансии случались чрезвычайно
редко, а в молодежной редакции «Факел», в которую
я стремилась попасть и где вроде были не против
меня взять, каждый человек работал годами, и никто
не собирался уходить. Вне штата в качестве автора
или приглашенной ведущей — пожалуйста. А вот
в штат — это совсем другой вопрос.
Вторым барьером была я сама по себе, как непод-
ходящий для идеологической работы субъект. Во-пер-
вых, женщина (предпочтение отдавалось мужчинам, и до сих пор так же). Во-вторых, мать двоих малень-
ких детей, то есть будут больничные и бесконечные
отлучки домой. В-третьих, моя непонятная нацио-
нальность (мама у меня еврейка, папа — русский).
Прибавьте сюда мою абсолютную беспартийность
и искренность, которая смущала серьезных людей, а особенно руководителей советского телевидения.
ПРЯМОЙ ЭФИР 25
Я могла в прямом эфире студенческой программы
«Потенциал» сообщить что-нибудь положительное
про заграницу или возмутиться тем фактом, что сту-
дентов вместо учебы посылают на картошку.
Опасно брать на работу такого человека. Но мне
повезло. Во-первых, совершенно неожиданно осво-
бодилось место редактора молодежных программ, так как Валентина Арюкова безумно влюбилась в ре-
жиссера и уехала с ним на Север от всех соперниц.
Во-вторых, за меня ходатайствовала могуществен-
ная Рогнеда Шабарова, которая была одним из родо-
начальников Горьковского ТВ, а к 1975 году, когда
я окончила университет, уже работала директором
Горьковского телевидения. Спустя много лет я уз-
нала, сколько порогов ей пришлось обить в обкоме
партии и в других инстанциях, чтобы доказать мое
право на профессию.
И вот 30 сентября 1975 года, невзирая на мамину
мечту об аспирантуре, с красным дипломом напе-
ревес я шагнула в любимую редакцию «Факел» уже
как равная. У меня появился стол, телефон и первое
задание. Оно было ужасным! Была такая программа, которая называлась «Молодежный меридиан». Это
была хорошая советская комсомольско-партийная
пропаганда во славу ударников коммунистическо-
го труда. Мне поручили поехать на ударную комсо-
мольскую стройку в город Богородск. Там, в 100 ки-
лометрах от Нижнего, при помощи ударных ком-
сомольских бригад строился новый завод хромовых
кож.
Так сложилось в моей жизни, что я никогда не была
ни на заводах, ни на стройках и плохо отличала рожь
НИНА ЗВЕРЕВА 26
от пшеницы. Университетский дом, компания ин-
теллектуалов, из увлечений — туризм, альпинизм, книги, поэзия. В общем, другая жизнь. Мне выделили
хорошего кинооператора Виктора Тернового, и мы
поехали на «козлике» (так называли ГАЗ-69, это была
самая распространенная машина на Горьковском
телевидении). Именно тогда я усвоила правильную
привычку по дороге на съемки заправлять машину
бензином, а оператора пивом. А для себя — обяза-
тельная остановка около районного универмага, где
по недосмотру сельских покупателей иногда можно
было купить интересные импортные вещи.
Часа через два мы прибыли на стройку, где нас
никто не ждал. В результате я поступила грамотно.
То есть начала отражать действительность именно
такой, какой ее обнаружила. Я не знала, что принято
найти главного начальника и взять его в гиды. К на-
чальнику я пришла потом, после окончания съемок
с одним-единственным вопросом: почему стройка
называется ударной комсомольской, если за три часа
съемок мы не обнаружили ни одного человека моло-
же 40 лет? Начальник занервничал и наутро позво-
нил в редакцию.
Затем меня водили к Шабаровой, и даже к вели-
кому Громову (председателю Комитета по телеви-
дению и радиовещанию). Мое по-детски наивное
удивление по поводу статуса стройки и тех реальных
событий, которые я запечатлела на камеру, вызвали
у Громова неожиданную реакцию — он разрешил
выпустить программу в эфир практически без изме-
нений. До сих пор не знаю, советовался ли он со свои-
ми кураторами из обкома партии или взял и рискнул, ПРЯМОЙ ЭФИР 27
но я вышла в прямой эфир и в своем стиле радостно-
искреннего монолога поведала зрителю о великом
обмане и странных делах, которые творятся в Бого-
родске. У меня были документальные съемки с ку-
рящими полупьяными и очень взрослыми людьми
(как позднее выяснилось, это были зэки, находящиеся
на «химии».) Представляю, как им было весело отве-
чать на мои вопросы про комсомольский энтузиазм.
Сам завод меня тоже поразил и размахом, и полным
невниманием к здоровью и безопасности рабочих.
Завод хромовых кож — это настоящий химический
комбинат, вредное и тяжелое производство.
Если говорить серьезно, я увидела жизнь с той
стороны, о существовании которой не предпола-
гала. После эфира было странное затишье. Меня
никто не поздравлял и большинство глядели на меня
как на человека, которого то ли сегодня, то ли завтра
обязательно уволят. Все понимали, что смелость про-
граммы обусловлена наивностью и неопытностью.