граммы обусловлена наивностью и неопытностью.
Но случилось чудо — «телезрители» из обкома пар-
тии не только одобрили программу, но и провели
специальное совещание с использованием моего
материала и лишили стройку статуса ударной и ком-
сомольской.
Надо признать, что в течение последующих лет
мне редко удавалось сделать что-то подобное. Я рас-
сказывала о хороших людях, и только спустя три года
подготовила проблемную программу «Круглый стол
вокруг станка», которая опять же неожиданно для ав-
тора и для редакции стала событием на Всесоюзном
фестивале молодежных программ (заняла второе
место).
НИНА ЗВЕРЕВА 28
Теперь, с высоты прожитых лет, я понимаю, что первая вылазка на Богородский завод стала заме-
чательным учебным пособием для меня самой и той
планкой, к которой я потом сама тянулась — с пере-
менным успехом.
Тетя Зина
На самом деле никакая она мне не тетя. Она сама, смеясь, представляла меня своим друзьям и говорила: — Это моя племянница, — и далее после паузы
добавляла с улыбкой: — племянница по подруге.
Мои родители познакомились с тетей Зиной и ее
подругой тетей Шурой во время удивительного пу-
тешествия по Енисею — от Красноярска до острова
Диксон. Был такой маршрут в советские времена. Хо-
дили по нему всего два теплохода, и билеты стоили
очень дорого. Но интеллигенция (прежде всего пи-
терская и московская) готова была платить деньги, чтобы увидеть Красноярские Столбы, Дудинку и веч-
ную мерзлоту, город Норильск и проплыть по Север-
ному Ледовитому океану до Диксона. А если повезет, то можно было застать настоящее полярное сияние
(это была мечта моей мамы!).
Мне было в ту пору 10 лет, моему брату 12. Из де-
тей только мы с братом были на трехпалубном те-
плоходе «Александр Матросов», потому что детский
билет продавался по цене взрослого. Я до сих пор
НИНА ЗВЕРЕВА 30
помню, с каким трепетом и смущением мама произ-
носила это словосочетание: «тысяча рублей». Имен-
но столько стоили наши путевки на четверых, а за-
рабатывал в семье в основном папа, и, значит, надо
было целый год откладывать и экономить. Но это
был стиль нашей семьи — копить на путешествия, потому что родители были уверены, что именно
впечатления от красоты окружающего мира — глав-
ная ценность прожитой жизни. А поскольку без нас
они путешествовать не хотели, им легче было за-
платить.
Тетя Зина была к тому времени доктором наук, известным химиком. Ей было чуть больше сорока, а тете Шуре, физику-теоретику, кандидату наук, так-
же коренной москвичке — около пятидесяти (в моло-
дости она была женой того самого Аджубея, который
затем был зятем Хрущева).
Моя мама всю жизнь тянулась к интересным лю-
дям и готова была отдать все что угодно за яркое об-
щение. Это был именно такой случай.
Москвички Зина и Шура были самодостаточны, слегка высокомерны и первые несколько дней не об-
ращали внимания на нашу веселую семейку. Тем бо-
лее что обе были бездетны, и шумные дети их, конеч-
но, раздражали.
А потом они неожиданно сошлись с моими роди-
телями на почве любви к фотографии. Прямо около
теплохода во льдах ныряли нерпы и тюлени. Мой
папа ловко успевал зафиксировать усатые морды
с рыбой в зубах, а москвички никак не поспевали.
Было столько хохота и восторга. Постепенно нас
стало шестеро.
ПРЯМОЙ ЭФИР 31
Помню незабываемый момент, когда именно мне
довелось вручать капитану корабля символический
ключ от Полярного круга. Еще помню, как однажды
к нашему теплоходу подплыли на лодках местные жи-
тели, и они уговаривали моих родителей посмотреть
ненецкий поселок, они поплыли. Молодой парень за-
лез на палубу и как-то очень быстро и легко посадил
в лодку несколько человек, включая меня, причем ро-
дителей рядом не было.
Как потом выяснилось, аборигены украли нас
с палубы теплохода именно затем, чтобы следом
в их поселке образовалась толпа туристов, которым
можно было бы всучить сувениры и оленьи шкуры
в обмен на живые деньги или водку.
После путешествия по Енисею моя мама всег-
да останавливалась в Москве у тети Зины, которая
жила вдвоем со своей мамой Ритой Александровной.
Жизнь эта, как я сейчас понимаю, была нелегкой. Рита
Александровна была капризной, вечно болела, конт-
ролировала каждый шаг своей взрослой дочери. Так
что вырваться в командировку или в туристическую
поездку ей было практически невозможно.
Тете Зине было под семьдесят, когда умерла ее
мама. И можно сказать, что всю свою сознательную
жизнь она не была свободной, несмотря на отсутст-
вие детей.
Что касается мужчин, то и тут у нее не сложилось.
Любимый парень ушел на войну, вернулся инвали-
дом, после чего физиологически не мог жениться
и иметь детей. Эта безумная ситуация изматывала
обоих. Они встречались, расставались и в результате
так и прожили всю жизнь в разных квартирах, пере-
НИНА ЗВЕРЕВА 32
званиваясь каждый день и ревнуя друг друга до полу-
смерти.
Она стала автором мирового открытия в области
химии, имела много учеников. Ее очень ценили в ин-
ституте органической химии, где она проработала
более пятидесяти лет.
Но ее жених также не терял времени, он стал
знаменитым директором музея Пушкина в Москве
(не изо бразительных искусств имени Пушкина, а са-
мого поэта Пушкина!), много ездил по миру и всегда
привозил ей подарки. Под конец жизни тетя Зина си-
дела возле его постели и целовала ему руки.
Со мной получилось так, что тетя Зина и ее мо-
сковская квартира с молодости стали особым цен-
тром влияния на меня и мою жизненную фило софию.
Она плохо реагировала на мое естественное же-
лание побегать по магазинам, купить что-то новое
для детей и мужа. Она считала, что в Москве есть мно-
го объектов, более достойных внимания, чем ГУМ, ЦУМ и «Детский мир».
Она водила меня в Третьяковку и в музей Алек-
сандра Сергеевича Пушкина, где проходили чудесные
литературные вечера.
Она отправила меня на знаменитую «бульдозер-
ную» выставку, которая проходила на ВДНХ. Так
я узнала, что есть художники, которых запрещают, и искусство, которое мне очень нравится.
Каждый раз она встречала меня в Москве свежим
анекдотом и радостно рассказывала его мне, а я ста-
ралась запомнить.
Дело в том, что ее анекдоты имели глубокий смысл.
Не случайно до сих пор я рассказываю их на своих тре-
ПРЯМОЙ ЭФИР 33
нингах по красноречию — к полному восторгу слуша-
телей. Например, «анекдот про английскую королеву».
Он звучал так:
Однажды королева Англии в большом волнении
вызвала «на ковер» своего первого министра и ска-
зала ему:
— Милорд, правда ли, что вчера за партией в вист
Вы сказали, что нет ни одной женщины в мире, кото-
рую нельзя было бы купить за деньги?
— Да, Ваше Величество.
— Это означает, что за деньги можно купить даже
меня, королеву Англии?
— Да, Ваше Величество.
— (в большом гневе) И сколько же, по-вашему, может стоить королева Англии?
— Пятьсот тысяч фунтов стерлингов, Ваше Вели-
чество.
— (в жутком гневе) Пятьсот тысяч? За меня, ко-
ролеву Англии?
— Вот Вы уже и торгуетесь… (Занавес.)
Тетя Зина рассказала мне про Сахарова еще за-
долго до его ссылки в Нижний Новгород, и это стало
нашей общей тайной, так как мой папа не одобрял
ученых, которые идут в политику.
Тетя Зина придирчиво относилась к моим первым
опытам на телевидении и делала именно те замеча-
ния, которые заставляли меня сомневаться в себе
и больше готовиться.
— Почему ты думаешь, что именно ты имеешь
право общаться с людьми, а не кто-то другой? —спрашивала она меня, и в глазах плясали веселые
чертики.
НИНА ЗВЕРЕВА 34
А я сердилась, дулась, пыталась доказать свою
состоятельность. Но уже при следующем выходе
в эфир сама себя спрашивала: «А почему это делаю я, а не кто-то другой, более умный, более талантливый?»
Я старалась всех своих новых друзей привести
в дом к тете Зине.
На ее кухне сидели Явлинский, Немцов, Любимов
и многие другие. Ей мог позвонить Сагалаев и спро-
сить:
— Тетя Зина, что вы думаете по такому-то поводу?
Сразу после разговора она звонила мне, хохотала
в трубку и очень гордилась, что он помнит телефон
и называет ее точно так, как называли все мои дру-
зья: «тетя Зина».
Вместе с тетей Шурой они были на моей свадь-
бе. Подарили нам с Вовой чудесные белые чаш-
ки, как символ будущего процветания. Я помню, как сильно переживала, когда разбилась последняя
«тети-Зинина» чашка, и почти не удивилась, когда
в наследство от нее по завещанию получила прекрас-
ный кузнецовский сервиз, который не имеет цены.
Много лет я приходила в этот московский дом с па-
кетом вкусной еды и обязательным букетом цветов.
Мы с первой секунды начинали суматошно и радост-
но готовить застолье и с криком «У-у-у, как вкусно!»
поглощали все что угодно. И это было действительно
вкусно, хотя те же самые продукты в другом месте
и в другой компании показались бы вполне обыч-
ными.
Не только я, но и мои дети, а затем члены моей
команды частенько ночевали в этой двухкомнатной
квартире на улице Новоалексеевской на раскладуш-
ПРЯМОЙ ЭФИР 35
ках и матрасах, иногда просыпаясь ночью от болез-
ненного кашля Риты Александровны.
Я помню, как тетя Зина водила нас с моим юным
женихом Володей в настоящий ресторан. Она заста-
вила нас выбирать любую еду, закрыв ладошкой цену
в правом ряду. Я помню тот счет за обед. Он стоил
13 рублей. И помню наше с Вовой смущение, так
как это было в ту пору очень дорого.
Кем она была для меня? Другом? Нет, потому
что общение было не на равных. Наставником, учи-
телем? Тоже нет. Потому что у меня были другие
наставники и другие учителя. Она любила меня так
сильно, как может любить женщина, обделенная
материнством. И я любила ее. И нуждалась в ней.
Не знаю, существует ли на свете определение для та-
кой долгой дружбы и такого редкого по взаимному
интересу и доверию общения.
Мы были в Индии, где я выдавала старшую
дочь Нелю замуж, когда мне позвонили и сообщи-
ли, что тетя Зина умерла, не дожив трех месяцев
до своего 85-летия, к которому мы с ней готовились
заранее и даже купили красивый брючный костюм.
Она знала, что умирает, и последние ее слова перед
моим отъездом в Индию, которые я помню, были
такие:
— Я устала, Ниночек, но все равно так хочется
жить!
Я знаю, что, пока я буду жить, у меня в ушах будет
звенеть ее голос и имя, которым только она называла
меня в течение сорока лет нашей дружбы:
— Как дела, Ниночек? Тебя так долго нет в Мо-
скве…
НИНА ЗВЕРЕВА 36
Превратности судьбы таковы, что сейчас я в Мо-
скве нахожусь гораздо дольше, чем раньше. У меня
в Москве квартира. И много друзей.
Но я стараюсь не бывать в районе станции метро
«Алексеевская», где стоит ее дом и горит свет в ее
окнах.
«Факел»
Казалось бы, я так рано пришла на телевидение, что к моменту окончания университета уже имела
имя, узнаваемость и могла легко написать сценарий
и сюжета, и репортажа, и ток-шоу в прямом эфире.
Чему мне надо было учиться? Оказалось — всему.
До начала серьезной работы в качестве штатного со-
трудника телевидение было для меня кружком, заба-
вой, сказкой. Но как только я стала членом команды
молодежной редакции «Факел», жизнь круто изме-
нилась.
Мне стало казаться, что те же самые люди, которые
так любили меня еще вчера, вдруг в один прекрас ный
момент потеряли ко мне уважение и симпатию. Я на-
поминала себе того самого слоненка из сказки Кип-
линга, у которого еще не вырос хобот и на которого
с разных сторон ворчали взрослые жители джунглей, все время воспитывали и не давали передохнуть
ни на секунду.
Каждый день я делала что-нибудь не то. То не-
правильно одевалась, то слишком много говорила, НИНА ЗВЕРЕВА 38
то писала сценарий не по той теме, которую обсужда-
ли на редакционном совете. То теряла драгоценные
фотографии из архива замечательного режиссера
Мараша и потом искала их до потери сознания (даже
если они оказывались у кого-то другого, я все равно
чувствовала себя виноватой). Помню, как режиссер
Маргарита Гончарова безнадежно пыталась научить
меня красивой походке, так как в студии мне при-
ходилось переходить от столика к столику, и я часто
делала это весьма неловко. А редактор Наталья Ми-
хайловна Дроздова тыкала меня носом в очередные
неточности исторического, географического и проче-
го характера, так как сама обладала исключительной
памятью на даты, имена и была очень внимательной
к каждому слову. Когда я после прямого эфира бежа-
ла за комплиментами в режиссерскую рубку, где си-
дел главный редактор «Факела» Владимир Близнецов
(а рядом с ним почти вся редакция), то каждый раз по-
лучала весьма нелестный отзыв о прошедшем эфире.
Мне казалось, что я никогда не смогу угодить этим
чудесным, веселым и ярким личностям, которых со-
брала когда-то вокруг себя замечательный органи-
затор, позднее — руководитель Горьковской студии
телевидения Рогнеда Александровна Шабарова.
Даже такой момент. Когда редакция «Факел» за-
казала фотографа для съемок группового портрета, меня не было в студии. Наталья Скворцова уговори-
ла меня пойти в студенческую столовку пообедать
и отдохнуть от нашего плохого студийного буфета.
Она убедила меня, что мы успеем вернуться в студию
вовремя, но фотограф пришел раньше времени и от-
казался ждать. В результате во всех книгах о Горь-
ПРЯМОЙ ЭФИР 39
ковском телевидении редакция «Факел» существует
без меня, как будто меня там и не было. Но это, ко-
нечно, мелочи.
С высоты нынешних лет я точно знаю, что редак-
ция «Факел» Горьковского телевидения — огромная
удача в моей биографии. Я знаю, что меня там очень
любили, воспринимали как свою дочку, свою вос-
питанницу. А критиковали больше других именно
потому, что любили больше других. Помню, одна-
жды я в очередной раз сотворила опасную глупость, притащив в редакцию запрещенную книгу академи-
ка Сахарова о конвергенции «Размышления о про-
грессе, мирном сосуществовании и интеллектуаль-
ной свободе» и устроив публичное чтение. Это было
в 70-е годы, когда одно упоминание подобной книги
или любого другого самиздата приравнивалось к уго-
ловному преступлению и наказывалось реальными
сроками. Именно в то время возникли пермские
и мордовские лагеря для политических. Двое наших
земляков — студенты Сергей Пономарев и Влади-
мир Жильцов — попали в эти лагеря исключительно
за то, что переписывали от руки эту книгу Сахарова.
Меня слушали с интересом и в полном молча-
нии. Вдруг я что-то почувствовала, и подняла глаза
на Рогнеду Александровну Шабарову. Мне трудно
передать тот ужас, который застыл в ее глазах. Она
тихо встала и вышла из комнаты. Я поплелась следом.
За закрытой дверью своего кабинета она шепотом
сказала мне, что я только что подставила лично ее
и всю редакцию. Она сказала, что среди слушавших
меня вряд ли найдется человек, который доложит
о случившемся «кому следует», но все равно никто
НИНА ЗВЕРЕВА 40
не может поручиться полностью даже за себя самого.
Тогда все обошлось, но с того момента я стала более
осторожной в речах и поступках.
Навсегда со мной останутся воспоминания о Вла-
димире Сергеевиче Близнецове. Он собирал нас
всех после рабочего дня в своем маленьком каби-
нете для того, чтобы прочитать вслух какой-нибудь
рассказ или очерк из толстых журналов — «Нового
мира», «Дружбы народов» или «Иностранной литера-
туры». Он закончил сценарный факультет ВГИКа уже
после того, как пришел на телевидение. Вместе с Ми-
хаилом Марашом они составляли элитную телевизи-
онную бригаду. Близнецов писал точные слова, а Ма-
раш находил изумительные картинки и музыкальные
фразы, в результате чего получалось что-то абсолют-
но свежее, оригинальное и очень телевизионное.
Мы считали тогда нормальным, если сценарий воз-
вращался к нам на переделку пять-шесть раз (до того, как мы приступали к съемкам). Мы считали нормаль-
ным, если автор репортажа на рейсовых автобусах до-