бирался до своих героев для того, чтобы познакомить-
ся, поговорить, собрать информацию, а затем уже
написать сценарий и только после его утверждения
получить съемочную бригаду.
Технология работы в молодежной редакции «Фа-
кел» соблюдалась жестко и неумолимо. При этом
каждый участник команды всегда был в курсе об-
щих дел, планов и новых проектов. Достаточно ча-
сто после посиделок у Близнецова кто-то из наших
молодых парней-ассистентов бежал в ближайший
магазин за бутылкой водки (это называлось «сбегать
к Дусе»), а закуской служил черный хлеб с солью. Это
ПРЯМОЙ ЭФИР 41
был легкий допинг, если учесть, что бутылка разли-
валась на 15–20 человек и никто никогда не бежал
за следующей. Мы садились и пели песни. К счастью, многие люди в редакции умели хорошо петь — сам
Близнецов, Нина Рощина, Маргарита Гончарова, Елена Шляхтич. Они заводили, а мы тихо подмурлы-
кивали. Прежде всего Окуджаву, а потом наши ре-
дакционные песни, которые лихо сочинялись тем же
Марашом и тем же Близнецовым.
До сих пор я иногда цитирую своим ученикам
строки из наших веселых песен:
Вдохновенье, как скисший кефир.
Мы дрожим, словно ломтики студня.
Через час мы выходим в эфир,
Через два нас уволят со студии…
Или:
Нет у нас ни машин и ни дач,
Не хватает порой эрудиции.
Мы творцы молодых передач
С пожилыми суровыми лицами.
А почему редакция называлась «Факел»? Так при-
думали наши отцы-основатели. Они нарисовали
заставку, которая напоминала олимпийский огонь, и зрителями в городе Горьком эта заставка долгие
годы воспринималась как знак качества.
Мне повезло — я работала в «Факеле». Достаточно
долго — внештатно с восьми лет и до двадцати од-
ного, а затем в штате — целых семь лет до момента, когда в двадцать восемь лет я ушла в декрет рожать
НИНА ЗВЕРЕВА 42
сына. Потом меня перевели старшим редактором
общественно-политической редакции, где мне уже
самой надо было создавать коллектив, ставить новые
проекты, выстраивать отношения с властью.
Спасибо «Факелу» — я была к этому готова.
Сагалаев
Первый раз я увидела его во время своей первой
учебы в Москве. Мне было всего двадцать четыре
года, а курсы в Москве были организованы толь-
ко для главных редакторов, а я была самым-самым
младшим редактором молодежной редакции «Фа-
кел». Но Наталья Михайловна Дроздова, которая
должна была поехать в Москву на учебу, ждала вто-
рого ребенка, когда первому уже было более деся-
ти, и поехать в Москву она не могла, как говорится, по состоянию здоровья.
Так я оказалась первой в списке, и уже на следую-
щий день в Москве чувствовала себя лишним звеном
в спаянной компании комсомольских лидеров — ува-
жаемых руководителей молодежных редакций из Пи-
тера, Ташкента, Риги, Красноярска и так далее. Я лю-
блю учиться. Оставив на мужа двух маленьких дево-
чек, я с полным энтузиазмом и восторгом посещала
все лекции и все семинары на Шаболовке. Я старалась
изо всех сил быть первой в учебе, так как в нефор-
мальном общении по вечерам в общежитии на ули-
НИНА ЗВЕРЕВА 44
це Вавилова у меня не было никаких шансов хоть
как-то обратить на себя внимание лидеров молодеж-
ного вещания страны под названием СССР.
Было много смешного. Например, восточный па-
рень по имени Мансур (не помню, из какой респу-
блики) на третий день учебы подошел во мне с кон-
кретным предложением, которое звучало крайне
непристойно:
— Слушай, у меня уже три дня нет женщины. Се-
годня вечером я варю плов, и ты остаешься со мной.
Вариантов отрицательного ответа предусмотрено
не было, поэтому я сбежала к тете Зине и жила у нее
целую неделю, дрожа от страха. И она очень весели-
лась по этому поводу.
Но речь не про меня, а про видение, которое воз-
никло перед нами через две недели учебы, когда нас
привезли в «Останкино» в молодежную редакцию ЦТ.
Видение было кудрявым, веселым, одевалось в клет-
чатые штаны и носило фамилию Сагалаев. Я не совру, если скажу, что это имя было у всех на устах в то вре-
мя в «Останкино». Шел 1976 год, и страна погрузи-
лась в глубокий застой, но было несколько «форто-
чек» (в том числе «Литературная газета» и молодеж-
ная редакция Центрального телевидения), которые
могли себе позволить иронию, юмор и даже сатиру.
В программе нашего обучения была экскурсия
по «Останкино» и встреча с молодежной редакцией
ЦТ, ради которой приехали многие мои коллеги.
В то время одной из самых популярных программ
была программа «Адреса молодых», и заветной
мечтой регионалов было попасть в эту программу.
Помню, мы приехали в «Останкино», покрутились
ПРЯМОЙ ЭФИР 45
по всем нескончаемым коридорам, подивились
на студии и монтажные, а затем нас отвели в кино-
зал. И мы стали с нетерпением ждать Сагалаева.
Это был тот момент, когда каждый из участников
семинара должен был представить на суд московско-
го жюри свою собственную работу, и нас специально
просили в письмах привезти работы для показа и об-
суждения.
Я была всю жизнь примерной ученицей и даже
не думала, что можно приехать «пустой», поэтому
взяла последнюю эфирную работу. Это была про-
грамма о разводах и о любви из цикла «Точка зре-
ния», продолжалась она целых 54 минуты, там было
много постановок с участием актеров, много экспер-
тов и была одна главная мысль: «Развод гораздо более
серьезный шаг, чем женитьба, и последствия развода
всегда непредсказуемы». Вела нашу программу ми-
ловидная женщина-юрист. Там было много пафоса, но в целом мы с режиссером Михаилом Марашом
вложили в эту программу много души, искренности
и сочувствия.
Сагалаев пришел через десять минут после назна-
ченного срока и сразу перешел к делу.
— Давайте смотреть работы.
Тут-то и выяснилось, что работа есть только одна, то есть моя. А другие люди вежливо старались объ-
яснить «объективные» причины, по которым они
не привезли видеозаписи. К слову сказать, работали
мы тогда на монтажных аппаратах из Новосибирска
под названием «Кадр», видеолента была широкой, тя-
желой. Монтировали ее при помощи ножниц и скотча, и мой груз на 54 минуты составлял не менее десяти
НИНА ЗВЕРЕВА 46
килограммов. Это был тот самый момент в моей жиз-
ни, когда я ощущала тяжесть каждой эфирной минуты
в прямом смысле этого слова.
— Ну, и кто первый? — весело спросил кудрявый
парень в клетчатых штанах.
Молчание было ему ответом. Наш куратор Галина
Никулина растерялась и поглядела на меня. Я не хо-
тела быть первой. За предыдущие две недели учебы
я уже хорошо поняла, что моя программа состоит
из одних ошибок и лучше бы ее никогда не показы-
вать ни зрителям, ни друзьям. Лучше забыть о том, что я делала раньше, и начать работать по-новому.
Но все взоры сошлись на мне, и Сагалаев, который
было приуныл, радостно спросил:
— Сколько минут? О чем программа?
Я ответила, что о разводах, и занимает она 54 ми-
нуты эфирного времени. Другие члены группы на-
чали активно предлагать Сагалаеву устные рассказы
о своих эфирных победах, но он был тверд и после-
дователен. Он сказал:
— Нет ничего более скучного, чем рассказы о те-
левизионных программах. Если вы их не привезли, значит, они совсем не так хороши, как вам хочется
думать.
Можете себе представить, как относились ко мне
и к моему бенефису участники группы после такого
резюме! Тяжелая пауза, полная тишина. И вот уже
на экране возникают первые титры и первые кадры
моей нижегородской программы.
Я всегда говорю своим ученикам, что важный мо-
мент учебы — это просмотр своей работы глазами
других людей. Но это очень тяжелый урок.
ПРЯМОЙ ЭФИР 47
Никогда не забуду просмотр программы «Точка
зрения» в «Останкино» в 1976 году, потому что это
был провал, позор, несчастье моей жизни. Уже на пя-
той минуте просмотра люди начали посмеиваться, перекидываться репликами. Я понимала, что они
правы, что синхроны тяжеловесны, постановки при-
митивны, а призывы пафосны и бессмысленны. Я го-
това была отдать полжизни за то, чтобы программа
това была отдать полжизни за то, чтобы программа
закончилась раньше, или за то, чтобы пленка вдруг
перестала крутиться. Но пытка продолжалась, люди
откровенно веселились, Сагалаев молчал, и эти
54 минуты показались вечностью.
Прошли последние титры, включили свет. Сага-
лаев спросил зал:
— Как ваше впечатление?
Мои одногруппники, которые годились мне в отцы
и матери и на протяжение двух недель учебы демон-
стрировали свою симпатию, не скрывали скепсиса
и ехидства, радостно указывая на проколы в програм-
ме. Сагалаев слушал, ничего не говорил, что-то запи-
сывал в блокноте. Я сидела как мертвая. Казалось, уже
ничто не может возродить во мне жизнь — настолько
было больно, и ощущение позора поселилось в душе, не давало дышать, двигаться, думать. Я мечтала толь-
ко об одном — чтобы поскорее все закончилось. Это
было как стриптиз поневоле. Тебя раздели, а теперь
еще и обсуждают.
Когда высказались все участники семинара, Са-
галаев весело и ободряюще поглядел в мою сторону
и сказал:
— Вы знаете, я согласен со всем сказанным, но у меня остался только один вопрос, вернее два
НИНА ЗВЕРЕВА 48
вопроса. Первый: почему вы не привезли свои ра-
боты? Не потому ли, что не хотели стать предметом
обсуждения в профессиональной среде?
Он сделал паузу, а затем заметил:
— Молчание — знак согласия. А теперь второй
вопрос, совершенно конкретный: поднимите руки, кто в арсенале молодежной редакции имеет проекты
о любви и разводе? Кто? Поднимите руки!
Не было ни одной руки. И тогда он сказал: — Самое смешное, что я согласен со всеми ва-
шими замечаниями в адрес показанной программы, но в данной ситуации я считаю, что мы должны на-
градить аплодисментами тех людей, которые подни-
мают человеческие темы и не боятся выносить свои
работы на суд профессионалов. Только такие люди
могут добиться успеха.
Он зааплодировал, кто-то похлопал ему в такт.
Я готова была провалиться от стыда и от счастья. Та-
кое тоже бывает.
Ровно через два года именно Сагалаев потребовал, чтобы моя программа «Круглый стол вокруг станка»
на Всесоюзном фестивале молодежных программ
была переведена из разряда внеконкурсного просмо-
тра в разряд конкурсных программ. И я тогда получи-
ла звание лауреата Всесоюзного фестиваля молодеж-
ных программ, а мне было всего двадцать шесть лет.
Меня позвали работать на ЦТ, и Сагалаев даже
добился выделения квартиры в Москве, что было не-
возможно. Я отказалась и до сих пор не знаю, пра-
вильный ли это был поступок. Я испугалась за свою
семью, так как точно понимала, что я не умею жить
так, как живут москвичи. И еще мне очень не хоте-
ПРЯМОЙ ЭФИР 49
лось разочаровывать своего любимого нижегород-
ского зрителя.
Я стала собственным корреспондентом молодеж-
ной редакции Центрального телевидения. И привыч-
но ездила в Москву два-три раза в месяц, показы-
вая свои программы, сюжеты и получая то оплеуху, то комплимент.
Эдуард Сагалаев стал моим творческим идолом, учителем, другом. Его замечания, его веселая иро-
ния были эликсиром жизни. И когда он позвал меня
в 1985 году на работу в качестве корреспондента Все-
мирного фестиваля молодежи и студентов, я была
на седьмом небе от счастья!
Я жила у тети Зины, но ночевала у нее в кварти-
ре две-три ночи за две недели, не больше. Осталь-
ное время — съемки, монтаж, снова съемки, снова
монтаж. Ночные бдения в коридорах «Останкино», где я постоянно блуждала, как герой фильма «Чаро-
деи». Я точно знала, что хочу поразить и порадовать
именно Сагалаева. И мне это никак не удавалось. Бо-
лее того, через три дня после начала работы я была
на грани увольнения, так как привезла 45 минут ра-
бочего материала, а сюжет должен был выйти в эфир
через два часа. Дело в том, что я впервые в жизни
работала не с кинопленкой, а с видеокамерой, и мы
с питерским оператором сошли с ума от радости, что можем снимать все что хотим! Сагалаев прилюд-
но, не глядя мне в глаза, взял кассету Betacam и вы-
бросил ее в мусорный ящик, сказав, что раз не хва-
тает времени на просмотр материала, значит, этого
сюжета в эфире не будет. И тогда я достала кассету
из урны и заявила, что мне хватит 15 минут на мон-
НИНА ЗВЕРЕВА 50
таж, потому что я заранее знаю, на какой минуте
пленки находятся важные кадры.
Веселый карий глаз «восточного мальчика», как его звали в «Останкино», полыхнул огнем, и он
собрал всех в аппаратной и объявил, что сейчас будет
учеба. И поглядел на меня с доверием и надеждой.
Это был момент истины. Я действительно легко за-
поминаю, на какой минуте рабочего материала есть
интересные моменты. Я хорошо чувствую время. По-
этому я спокойно скомандовала режиссеру монтажа, чтобы он поставил пленку на 15, 21 и 37-ю минуты
моего материала, а затем достаточно быстро смон-
тировала сюжет, и он вышел в прямой эфир вовремя.
Сагалаев сделал из этой истории настоящее шоу, потребовав от своих работников подобной квалифи-
кации. Но для меня главным было его одобрение.
В последний день фестиваля по пустой Москве
огромный автобус мчал меня на финальную церемо-
нию закрытия фестиваля, потому что Сагалаев ре-
шил, что именно я должна сказать какие-то важные
слова в прямом эфире.
Я не знаю, как передать эти ощущения сейчас, ког-
да прошло много лет. Пустой автобус. Пустая Москва.
Огромная ответственность. Слова, которые крутятся
в голове и никак не ложатся в нужные строки. Новые
варианты, новые слова, блокнот, который исчеркан, водитель, который смотрит на меня с удивлением: кто такая? Почему ради нее этот сумасшедший рейс
на край Москвы?
И все же мне удалось в прямом эфире Централь-
ного телевидения сказать сильные слова, и меня по-
здравляли, а вечером вся наша бригада праздновала
ПРЯМОЙ ЭФИР 51
успех на квартире тети Зины в Москве. Хотя похоже, что этот фестиваль имел для нас, журналистов, боль-
шее значение, чем для остальных людей в мире.
Не случайно накануне фестиваля Сагалаев собрал
нас всех и спросил:
— Какое главное международное событие зани-
мает умы просвещенных граждан планеты Земля?
Мы дружно заорали:
— Всемирный фестиваль молодежи и студентов
в Москве!
Сагалаев усмехнулся:
— Ответ неправильный. Просвещенных граждан
планеты Земля гораздо больше занимает опера-
ция на прямой кишке президента Рейгана, потому
что от исхода этой операции зависит гораздо больше, чем от нашего фестиваля.
Парадоксальность мышления? Знание людей
и их психологии? Свобода, которой он обладал
от рождения? Умение и желание растить свободных
людей — Парфенова, Киселева, Листьева и других?
Не знаю, что важнее из перечисленного, но при са-
мом разном отношении к Эдуарду Сагалаеву со сто-
роны его коллег вряд ли кто-то может опровергнуть
тот факт, что именно с его именем связана самая
яркая страница развития отечественного ТВ в лице
уникальной молодежной редакции Центрального те-
левидения, которой он руководил долгое время.
Мне очень повезло, что я прикоснулась к этой
истории и обогатилась ею. Мы с Сагалаевым ис-
кренне дружим до сих пор и доверяем друг другу, что большая редкость в нашем амбициозном, ревни-
вом и притворном телевизионном мире.
Запрещенные
сюжеты
Я никогда не была отчаянной журналисткой, кото-
рая во имя поиска правды рискует жизнью и прочее, и прочее. Стыдно в этом признаваться, наверное, но что поделаешь? Есть настоящие герои, и это надо
признать. Меня всегда восхищала Анна Политковская, и я оплакивала ее вместе со всеми почитателями ее
таланта. Я любуюсь Юлией Латыниной и бесконечно
за нее волнуюсь. Во время мастер-классов Елены Ма-
сюк, где она рассказывает о своих опасных расследо-
ваниях, я сижу рядом и думаю: вот она журналист, а я, наверное, нет. Так что героического повествования
о том, как я снимала кино несмотря ни на что, или, как Бэлла Куркова, выдавала в эфир одну программу
вместо другой, в этом рассказе не будет.
Я всегда любила быть в гармонии с тем временем, в котором жила. И сегодня отношусь к этому вполне
философски, потому что это моя жизнь, это мой ха-