– Удавка есть? Удавки нет. Прошу прощения, что перебил, – сухо, ничуть не раскаиваясь в содеянном, извинился перед начальником я.
– Удавку можно было выбросить, – недовольно посмотрела на меня Бесчетова.
– Да это я так, к слову. А то сижу, молчу, еще подумаете, что за дело не болею.
– А что, болеете?
– Да за Багерова переживаю. Маленький он, щупленький, такой в тюрьме в два счета загнется... Кстати, в армии он не служил. Да и сил на удавку у него вряд ли хватит...
– Слабенький, – подтвердил Вадим.
– Зато Эльвира женщина хоть куда, – сказал я. – И выше, и мощней... Не думаю, что Багеров мог с ней справиться.
– Да? Тогда кто ее задушил?
– Работать надо, выяснять, – пожал я плечами.
– Если работал профессионал, как вы говорите, то, возможно, это заказное убийство, – предположила капитан.
– Запросто. Главный бухгалтер банка – это, знаете ли, не просто так. Смерть, она в больших деньгах прячется. Может, Моносеева что-то не так сделала или узнала то, чего не должна была знать...
– Да, но тогда этим делом РУБОП займется или убойный отдел.
– Ну и что? Мы все равно на подхвате останемся.
– А палку кто срубит?
– Тот, кто до нее дотянется.
– РУБОП до нее дотянется, если возьмется.
– В кого вы верите, товарищ капитан, на того и будем молиться, – удивляясь своему равнодушию, сказал я.
Я не верил в причастность Багерова к убийству, жалел его, представляя, как тяжело ему придется в казенном доме. Но при этом желание установить и разыскать истинного убийцу не понуждало меня к работе. Мое дело маленькое: чем прикажут, тем и буду заниматься.
– Надо на Багерова надавить, – после некоторого раздумья решила Бесчетова. – Все-таки он виноват и должен сознаться в содеянном.
– В каком смысле надавить? – с тусклым сарказмом спросил я.
– Ну, есть определенные меры воздействия... – для виду замялась капитан. – Не мне вам объяснять.
– Ну почему не вам? Объясните нам, неразумным, а мы попробуем понять... Вызовите Багерова к себе в кабинет, а мы посмотрим, как нужно на него давить.
Глядя в окно, Бесчетова нервно выбила пальцами барабанную дробь по столу.
– Я с ним, конечно, поговорю... Но без вашего присутствия.
Я молча развел руками. Что ей будет угодно, то я и приму как данность. Только не надо изматывать меня работой. Беречь я себя должен, для пенсии... Может, я для милиции неперспективный, а в будущем стану первостатейным фермером, возможно, мною будет гордиться вся страна. Поэтому и должен был я копить, аккумулировать в себе силы.
– Так, а теперь конкретно по работе, персонально с каждым, – пристально, из-под бровей посмотрела на меня Бесчетова. – Все свободны, а вы, капитан Петрович, останьтесь.
Она ни слова не сказала об убийстве на Каланчевской улице, но бульдозером прошлась по завалам заявленных, но не раскрытых преступлений. Не понравилось ей и состояние нашего оперативно-разыскного учета... Можно подумать, мне оно нравилось. Был у нас оперуполномоченный старший лейтенант Прыгин, интеллигент в третьем поколении, книжная душа и белоручка. Раскрытие преступления, розыск и задержание преступников – работа грязная и опасная, Прыгину она не нравилось, и он, как мог, ее избегал. А он мог, потому что его поставили ответственным за ведение оперативных учетов. Работа бумажная, кропотливая, к тому же секретная и требующая массы специальных знаний. Вот где Прыгин себя проявил. С головой ушел в картотеку, навел там идеальный порядок. И что? Года не прошло, как забрали его от нас в ГУВД, там он сейчас тем же делом занимается. Кстати говоря, «майора» недавно получил... Это бумажные души, как на крыльях, поднимаются высоко, а земляные черви копаются в навозе, воняет от них, потому начальство не больно-то и жалует нас, только погоняет и в перспективах роста отказывает...
Уголовный розыск – это такая дыра, куда валится вся криминальная грязь. Первое место занимают квартирные кражи – где-то работают профессиональные преступники, где-то виной всему безалаберность граждан, где-то всякого рода мошенники под видом сотрудников собеса или Пенсионного фонда обирают доверчивых старушек. Второе место по количеству событий занимают грабежи. Особенно высокий показатель дают охотники за мобильными телефонами и борсетками. Ну и конечно же, не обходится без убийств. В основном мы работаем по бытовым версиям – где-то кто-то кого-то застрелил из ревности, кому-то досталось по пьяной лавочке из-за бутылки водки, случалось, что людей резали во время ограбления... И по всем этим преступлениям приходится работать, искать и задерживать виновных по горячим следам, если не повезет, подавать в розыск и самим же бегать за ними. А убийства, грабежи, кражи происходят постоянно, не успели раскрыть одно преступление, как повисло сразу два новых. Отдельной графой проходит розыск пропавших без вести граждан, а в этой работе коэффициент полезного действия не выдерживает никакой критики. В общем, как ни старайся, все равно весь ворох дел не поднять. И каким бы высоким ни был показатель раскрываемости, все равно «глухари» останутся, а это, надо сказать, не только печаль, но и услада вышестоящего начальства. Плохо, что преступление не раскрыто, зато есть возможность взять неугодного начальника угро за место, за которое подвешивают к доске позора. И берут, если вдруг что-то не так. Это только у прыгиных с их бумажной работой все в порядке, у них и рост по службе, и внеочередные звания, и в начальники же они потом выбиваются, чтобы затем проверять оперативные учеты, находить в них изъяны и с высоты своей бумажной души давить земляных червей из сермяжного уголовного розыска...
Надо сказать, Бесчетова ругала меня без упоения, она-то прекрасно понимала, что выявленные недостатки – это прежде всего ее воз, и ей запрягаться, чтобы тащить его в гору, которая, увы, никогда не закончится. Потому что преступления будут совершаться всегда...
– Все сказали? – спросил я, когда корзина претензий опустела.
– Не все. Боюсь, что нам с вами, товарищ капитан, не по пути, – заключила капитан.
Все правильно, в таких случаях вопрос лучше ставить ребром. Нет ничего хуже, чем работать с человеком, чью должность ты занял. Обида, как тот короед, будет подтачивать не только мою душу, но и общее дело, за которое ответственна Бесчетова. И очень даже хорошо, что она готова рубить с плеча. Значит, болеет за дело, значит, есть у нее стремление показывать хороший результат в работе. А для того, чтобы лебедем тащить воз в гору, ей нужно избавляться от несговорчивых раков и щук...
– Договорились, – невозмутимо кивнул я. – Сейчас напишу рапорт, а вы постарайтесь дать ему ход.
– Ну что ж, так будет лучше для нас обоих, – опершись о стол скрещенными в замок руками, немилосердно, хотя и безрадостно посмотрела на меня Бесчетова.
– Тогда я пошел?
– Идите... Жду вас через пятнадцать минут.
– Я сейчас.
Ровно через четверть часа я был в кабинете нового начальника, с отраженной в рапорте просьбой о переводе к новому месту службы. Но Бесчетова лишь мельком глянула на него.
– Сообщение поступило, – не глядя мне в глаза, сухо сказала она. – Убийство на Кармазина. Участковый сейчас в наряде, поэтому на место отправитесь вы, товарищ капитан.
Отказываться было глупо и даже преступно, поскольку поданный рапорт еще не ставил точку на моей работе в нашем РОВД. Пока не подпишут приказ о моем переводе, я обязан буду тянуть привычную лямку. А ведь его вообще могут не подписать...
Глава 5
Злиться умела не только зима. И у весны проходит пора, и уже лето гонит ее со двора. Гонит, а сил справиться с холодом пока нет. Вчера солнце асфальт плавило, а сегодня в городе снова ранняя весна. И зябко на улице, и дождь накрапывает, и худо тому, кто поверил в лето и оделся легко.
Мне-то ничего: с курткой я, как правило, не расстаюсь даже в жару, потому что под ней хорошо скрывать кобуру с пистолетом. А пожилая женщина, стоявшая у подъезда, даже кофту не надела. Короткая стрижка, крупная пурпурная бородавка на переносице, обрюзгшее с красными прожилками лицо, жирный подбородок колышется от сотрясения нижней челюсти. Женщина говорила с таким упоением, что не замечала холода. Тщедушный мужчина в фетровой шляпе с интересом слушал ее и сокрушенно качал головой.
Женщина стояла, спиной подпирая открытую дверь в подъезд. Увидев меня, она грудью загородила проход, избавленная от ее веса дверь радостно скрипнула.
– Куда?
– Уголовный розыск.
Я предъявил удостоверение и спросил, где находится труп, информацию о котором должен был проверить.
– Пойдемте, пойдемте!
Взяв меня под руку, взбудораженная женщина увлекла меня в подъезд, мимо каморки консьержки повела к лифту, возле которого стояла растрепанная техничка с ведром под ногами и шваброй в руке.
– Ты что, убираться вздумала? – в унисон с моими мыслями гневно протянула женщина. – Иди, иди, не вздумай!
Техничка устроила бы самую настоящую диверсию, приберись она в лифте и на прилегающей к нему площадке. К счастью, она еще не успела уничтожить следы преступления.
А преступление, увы, действительно имело место. В широком грузовом лифте с открытыми глазами, спиной опираясь о стенку, лежал мужчина. Он безжизненно смотрел в вечность и кому-то там угрожал кулаком. Костюм-двойка светло-серого цвета, из-под расстегнутого пиджака виднелась белая рубаха, густо залитая кровью.
В него стреляли – одна пуля попала в грудь, другая в голову, в надлобную часть черепа. Стенка лифта в том месте, где труп опирался о нее затылком, обильно орошена темно-красной жижей. На той же стене, чуть повыше, я увидел еще одно кровавое пятно и пулевое отверстие. Видно, пуля, попавшая в грудь, прошла навылет и в брызгах кровавого фонтана пробила тонкий металлический лист. А вот вторую пуля мужчина получил уже после того, как упокоился на полу лифта. И, похоже, это был контрольный выстрел, произведенный в упор и сверху вниз.
Беглым взглядом осмотрев труп и место происшествия, я вынул из кармана телефон, чтобы позвонить в дежурную часть.
– Пойду наверх убираться, – сказала техничка, поднимая с полу ведро.
– Никаких уборок, – мотнул я головой. – На сегодня ваша работа закончена...
Скорее всего, в момент выстрела убийца находился на лестничной площадке. Жертва собиралась выходить из лифта, а он остановил его. Случиться это могло на первом этаже, поскольку время еще раннее, люди больше идут на работу, чем возвращаются с нее. Хотя мужчина мог идти домой после ночной смены, а на каком-то этаже его ждал киллер.
Я запретил уборщице заниматься своей работой, но домой отправлять ее не стал. Убийство, судя по всему, произошло недавно, и женщина могла что-то видеть, равно как и консьержка. Связавшись с дежурной частью, я запросил оперативно-следственную бригаду и кинолога с разыскной собакой. Кто его знает, возможно, удастся взять след убийцы.
– Прошу!
Я показал женщинам на открытую дверь комнатки консьержки, но сам вслед за ними входить не стал. Утренний час пик уже миновал, изобилия жильцов не наблюдалось, но все же я должен был следить, чтобы мимо лифта никто не ходил.
Волноваться о том, что лифт с покойником может закрыться, не приходилось: открытые створки зафиксированы блокиратором. Хотя, конечно, все могло случиться. Поэтому, на всякий пожарный, я велел консьержке связаться с диспетчерской и обесточить лифт. И когда она это сделала, начал опрос. Консьержку звали Ольгой Дмитриевной, уборщицу – Розой Тимуровной.
– Кто первым обнаружил труп? – через открытую дверь спросил я.
– Женщина с третьего этажа, – приложив руку к вздымающейся груди, взволнованно сообщила Ольга Дмитриевна. – Марина ее зовут, она ушла, но я телефон записала, можно позвонить, если что...
– Если что... Когда это было?
– Так, сейчас... Я и телефон записала, и время... Вот, десять часов тридцать две минуты.
Я посмотрел на часы. Одиннадцать двадцать одна... Целых пятьдесят минут прошло с момента, когда обнаружился труп. Долго. Хотя бывает и хуже.
– Значит, Марина. С третьего этажа... – глядя на консьержку, для разгона сказал я.
– Да, она лифт вызывала, дверцы открылись, а там труп. Она закричала, вниз по лестнице спустилась...
– А почему она раньше по лестнице не спустилась? С третьего этажа вниз на лифте – странно как-то, – вслух подумал я.
– Так она же не одна, ребенок у нее, он сам ходит, но медленно, на лифте быстрей... Она ему глаза, говорит, закрыла, когда увидела...
– Кому, покойнику?
– Да нет, ребенку!
– Ну да, ну да... Так, что можете сказать о личности убитого.
– Ну, личность известная. Может, вы его знаете, если из милиции. Адвокат он. Мне как-то совет дал... Анатолий Павлович его зовут, фамилия Меднянский... Он в начале одиннадцатого на работу пошел, мимо проходил. Вышел на улицу, а там холодно, решил домой вернуться, плащ, говорит, надену... Ну вот, вернулся...
– Ольга Дмитриевна, вы видели, как он в лифт заходил?
– Да, видела. Зашел, дверцы закрылись, лифт стал подниматься. А минут через десять Марина прибежала, дитя на руках несет... Покойник там, говорит.
– Минут через десять... А живет Меднянский на каком этаже?
– На одиннадцатом.
– Высоковато забрался.
– Высоковато, – тут же отозвалась консьержка. – Сказал, что квартиру менять будет, а то высоко, говорит, плохо, а у него гипертония, давление скачет...
Давление и стало причиной его смерти, подумал я. Давление пороховых газов...
– Уже не скачет, – скорбным тоном сказал я. – Меня интересует, кто его мог убить... Да, кстати, кто слышал выстрелы?
– Никто не слышал. Не было ничего.
– Может, вы, Ольга Дмитриевна, куда-то выходили?
– Да нет, здесь была... – неуверенно ответила женщина.
– А может, все-таки могли выходить?
– Ну, может, и могла... Но я у жильцов спрашивала, никто ничего не слышал.
– Вы что, по квартирам ходили?
– Нет, просто люди приходили, спрашивали, что там случилось. Ну и я спрашивала. Никто ничего не слышал...
– Ладно, разберемся, – мысленно перелистнув страницу воображаемого протокола, сказал я. – Значит, Меднянский повернул назад за плащом. Кто выходил на улицу после того, как он зашел в лифт?
– Девушка проходила, как зовут, не знаю, но живет у нас на пятом, кажется, этаже, – наморщив лоб, стала перечислять консьержка. – Еще кто-то проходил... Не помню кто, но, кажется, из наших...
– А не из ваших?
– Не из наших тоже был. Парень был... Да, парень... Высокий такой, ладный, ноги длинные, быстрые...
– А лицо?
– Так не запомнила я его лица... В куртке он был, с капюшоном. Капюшон накинул и пулей прошмыгнул мимо меня... Он в этой же куртке в подъезд входил. Синяя такая куртка, спортивная, с капюшоном, в такой куртке хорошо под дождем бегать... И очки солнцезащитные. Я еще тогда подумала, зачем ему очки, если дождь на улице... Да, он мокрый тогда был, когда входил. И выходил мокрый, не успел обсохнуть. Да что там полчаса каких-то...
– Так, подождите, не частите, – вытянув руку, осадил я Ольгу Дмитриевну. – Значит, парень этот зашел в подъезд, а через полчаса вышел...
– Да.
– Вы его не знали, но не остановили.
– Ну почему не остановила? – возмущенно вскинулась женщина. – Хотела остановить, но он так быстро мимо меня прошмыгнул – и вверх по лестнице, мимо лифта...
– Как же он тогда в подъезд зашел?
– Ну, как? Жилец зашел, а он за ним, шмыг мимо меня. Голову склонил и лица не видно... Кажется, очки были на нем...
– Да, очки! – впервые вступила в разговор Роза Тимуровна. – Синяя куртка и черные очки.
В ее внешности угадывались восточные мотивы, но говорила она чисто, без всякого акцента.
– Вы его видели?
– Да, я на улице была, а он возле мусорки стоял. Я еще подумала, может, он бомж какой-то.
– А что, на бомжа был похож?
– Ну, куртка у него не очень, такие, бывает, на помойку выбрасывают, если старая совсем, хотя у него не очень старая... Он все голову низко склонял, и капюшон совсем лицо закрывал. И еще очки... Я еще подумала, стесняется по мусоркам лазить, вот и прячет лицо... А он потом к подъезду пошел.
– Вы видели, как он к подъезду пошел?
– Да. Идет, под ноги смотрит, как будто деньги под ногами ищет. Вдруг кто что там обронил... Я сама недавно сто рублей нашла...
– Об этом мы с вами потом поговорим.
– Не надо! – спохватившись, женщина растерянно посмотрела на меня. – Если это вы потеряли, так и скажите, я отдам!
– Не терял я ничего.
За исключением должности, мысленно добавил я.
– И не надо про это... Значит, к подъезду пошел? К этому?
– Да, к этому. Встал и стоит, ждет.
– Что ждет?
– Ну, когда кто-то дверь откроет. Живет тут один, – неприязненно поморщилась Роза Тимуровна. – Важный такой. И глупый. Все ему не нравится, как я полы мою. Дома у себя, говорит, я так полы не мою. Конечно, говорю, так не мою. Дома я раз в неделю мою, а в подъезде через день... Сам в подъезде по вечерам курит, окурки бросает и еще ругается. Худой, злой... Потому и худой, что злой...
– Значит, он домой возвращался, а парень за ним увязался?
– Увязался, – махнув рукой на техничку, заговорила Ольга Дмитриевна. – Только жилец на лифте поднялся, а парень этот пешком... Ну, я гнаться за ним не стала, у нас тут наркоман один живет, ходят к нему тут...
– Где живет? Фамилия?
– Чья фамилия? – обескураженно встрепенулась женщина.
– Ну, наркомана этого?
– Да я точно не знаю, может, он и не наркоман вовсе.
– Да вы не бойтесь, я не скажу, что это вы мне про него сказали.
– Ну, восемьдесят седьмая квартира, Игорь его, кажется, зовут... Но я вам правда ничего не говорила.
– А почему так тихо? Чем он вас так напугал, этот Игорь?
– А тем, что управы на него нет. Говорят, он два раза сидел и еще лечился, в психушке, говорят... Вот я и подумала, что этот парень, с капюшоном который, к нему пошел...
– А восемьдесят седьмая квартира на каком этаже?