Во всяком случае, весьма вероятно, что где-нибудь поблизости вы обнаружите cornicello или cornetto – талисман в форме рога, часто сделанный из красного коралла или пластика и используемый итальянцами, чтобы отвести дурной глаз. Итальянский католицизм сосуществует с изрядным количеством суеверий. Чрезвычайно популярно гадание на картах Таро[50]. Около главной площади большинства итальянских городов можно найти улочку, где согбенные фигуры сидят на складных табуретках и раскладывают карты для своих беспокойных клиентов. Несколько мелких телеканалов часами показывают только толкование Таро. Столицей суеверий является Неаполь, что вполне естественно, поскольку он постоянно находится под угрозой вулканического извержения. Этот город – родина призраков, известных как munacielli или monacielli («маленькие монахи»), и, вероятно, место, где появилась Smorfia (что означает «гримаса», хотя слово может происходить от имени Морфея, античного бога сновидений). Smorfia – это таблица номеров от 1 до 90, каждому из которых соответствуют разнообразные предметы, существа, части тела, действия, понятия и типы личности. Такие таблицы широко используются в Неаполе, чтобы делать ставки в лотерее в соответствии с тем, что возникает в реальной жизни или мечтах игрока. Например, номеру 88 соответствуют «черное дерево», «гербовая марка», «танец с детьми» и «тестикулы Его Святейшества».
Возможно, некоторые представители духовенства испытывают настоящее отчаяние от того, что католицизм, который преподают согласно катехизису, совершенно не соответствует верованиям нации, которая в подавляющем большинстве определяет себя как католическая. Но в Италии есть и другая проблема: значительное расхождение между официальным учением церкви и его интерпретацией представителями папы на местах. В 2007 году L'Espresso направила в 24 церкви по всей стране своих репортеров, чтобы они исповедались в том, что Ватикан несомненно считает грехом. Журналисту, который представился исследователем, получившим предложение работать за границей с эмбриональными стволовыми клетками, было сказано, что ему «конечно» следует принять предложение. А когда другая журналистка заявила, что позволила доктору выключить аппарат искусственного дыхания, который поддерживал жизнь ее отца, последовал ответ: «Больше не думайте об этом». Единственный вопрос, в котором исповедники строго придерживались линии Ватикана, был об абортах.
Однако не вполне ясно, с чем именно имели дело репортеры – с ослушанием, безграмотностью в вопросах доктрины или с обычным человеческим гуманизмом священнослужителей, столкнувшихся с необходимостью морального выбора, который никогда не встал бы лично перед ними. В общем и целом католическая религия, по сравнению с протестантской, оставляет больше простора для человеческих слабостей и, без сомнения, немало поспособствовала тому, что достойно похвалы в Италии: состраданию, нежеланию судить и готовности простить – всему тому, к чему мы обратимся в последующих главах.
Но католицизм также приводит к инфантильности (и не только в Италии). Своеобразным яблоком раздора в начале Реформации был вопрос, имеет ли верующий право искать спасения, непосредственно читая Священное Писание, или, как настаивала католическая церковь, он нуждается в посредничестве священников. Человек, который в конечном счете ответственен за то, чтобы сказать вам, как следует жить, является личным представителем Бога на земле. И в итальянском языке он известен как il Papa – это слово только ударением и заглавной буквой отличается от слова il papà («отец»). Епископы говорят о своей пастве, подразумевая, что верующие – овцы. А священники обращаются к прихожанам, которые могут быть заметно старше, чем они, называя их «сын мой» или «дочь моя».
Италия подверглась воздействию католицизма больше, чем любая другая страна, поэтому едва ли удивительно, что у итальянцев нет слова, обозначающего ответственность за свои действия, или что фраза на итальянском языке, которая наиболее близко соответствует фразе «Что-нибудь подвернется», – это «Qualche santo provvederà» (Какой-нибудь святой [или кто-то другой] позаботится об этом"). Также неудивительно, что отношения между полами в Италии все еще несут на себе отпечаток, оставленный религией, которая долго диктовала очень строгие представления о роли мужчины и роли женщины.
10. Le Italiane – установки меняются
Когда девочке было семь или восемь лет, родители привезли ее в прелестную горную деревушку, расположенную к востоку от города Тренто, вблизи границы, разделяющей итало– и немецкоговорящих жителей той части севера страны. Семье девочки все еще принадлежал дом, в котором жили ее прабабушка и прадедушка, хотя к тому времени он давно опустел. В коридоре висела фотография молодой женщины. Отец объяснил девочке, что это Клоринда, ее двоюродная бабушка, которая «была убита во время войны». Шли годы, и девочка часто вспоминала эту мимолетную встречу с прошлым, пока однажды в школе она, к тому времени уже почти девушка, не набрала имя сестры своей бабушки в поисковой системе в Интернете. И только тогда она обнаружила, что Клоринда Менгуццато была героиней, посмертно награжденной высшей наградой своей страны за доблесть.
История Клоринды могла бы стать сценарием голливудского кино. Деревенская девушка из живописной деревни Кастелло Тезино, она вступила в партизанский батальон «Герленда» и получила nom de guerre («псевдоним») Велья[52]. В то время как большинство женщин, вступивших в итальянское Сопротивление, были медсестрами или связными, Клоринда действительно сражалась наравне с мужчинами рядом с человеком, которого любила, – Гастоном Вело. Когда его ранили, они вдвоем решили отправиться в деревушку, где жила семья Клоринды. Но по пути их арестовали. То, что произошло потом, не позволит завершить фильм счастливым концом, который так любят голливудские режиссеры.
Немцы и их итальянские приспешники пытали 19-летнюю девушку в течение четырех ночей подряд. Но что бы они ни делали, она так и не выдала местонахождение своих товарищей по оружию. В документе на награждение Клоринды Medaglia d'oro al valore militare сказано, что ближе к концу своих мучений она заявила истязателям: «Когда я больше не смогу переносить ваши пытки, я откушу себе язык собственными зубами, чтобы ничего не сказать». Командир даже натравливал на нее свою немецкую овчарку. Но Клоринда – «партизанская львица», как ее назвали в документе – так никого и не выдала. В конце концов ее полумертвой вывезли из деревни и расстреляли. Тело сбросили с отвесной скалы, и оно упало на ветви дерева. О нем позаботился приходской священник из Кастелло Тезино, который обрядил Клоринду для похорон в пышный наряд, традиционный для ее деревни.
Вклад таких итальянок, как Клоринда Менгуццато[53], в партизанскую борьбу и влиятельность Коммунистической партии в первый послевоенный период не позволили в новой Итальянской республике отодвинуть женщин на задний план так быстро, как этого, без сомнения, некоторым очень хотелось.
Исторически положение женщин в Италии было очень различным в разных частях полуострова, а с течением времени – и в разных социальных классах. Свидетельства XVII века и в еще большей степени XVIII века дают все основания полагать, что женщины высшего сословия пользовались в Италии не меньшей свободой, чем аристократки в других странах Европы. Венецианка знатного происхождения Елена Корнаро Пископия считается первой женщиной в истории, получившей степень доктора философии в университете Падуи в 1678 году. Первая женщина, которой предоставили кафедру в европейском университете, также была итальянкой; Лаура Басси стала профессором университета Болоньи в 1732 году в возрасте всего лишь 21 года. Италия XVII века дала миру и поэтессу, философа и физика Кристину Роккати, а также другую разностороннюю натуру – Марию Гаетана Аньези, имя которой увековечено в верзьере Аньези[54], геометрической кривой. В честь Аньези, как и в честь Лауры Басси, названы и кратеры на Венере.
Одним из самых запоминающихся персонажей, появившихся на страницах «Итальянского путешествия» Гете, стала дерзкая молодая дворянка[55], с которой он встретился в Неаполе в 1787 году, такая же бойкая и самоуверенная, как любая современная феминистка. Но когда другой путешественник, Норман Дуглас, больше 100 лет спустя путешествовал по Калабрии, он составил совсем другое впечатление о положении женщин в Южной Италии, когда решил срезать путь по холмам над Баньярой.
«Мне нужен был носильщик, знакомый с местными тропами, и довольно скоро я увидел группу крепких молодых людей, подпирающих стену и ничем особенно не занятых. „Да, они сопроводили бы меня, – сказали они, – целой компанией, просто ради удовольствия от мероприятия“.
Одним из самых запоминающихся персонажей, появившихся на страницах «Итальянского путешествия» Гете, стала дерзкая молодая дворянка[55], с которой он встретился в Неаполе в 1787 году, такая же бойкая и самоуверенная, как любая современная феминистка. Но когда другой путешественник, Норман Дуглас, больше 100 лет спустя путешествовал по Калабрии, он составил совсем другое впечатление о положении женщин в Южной Италии, когда решил срезать путь по холмам над Баньярой.
«Мне нужен был носильщик, знакомый с местными тропами, и довольно скоро я увидел группу крепких молодых людей, подпирающих стену и ничем особенно не занятых. „Да, они сопроводили бы меня, – сказали они, – целой компанией, просто ради удовольствия от мероприятия“.
– А моя сумка? – спросил я.
– Надо нести сумку? Тогда нам нужна женщина».
История женского движения в Италии тоже полна контрастов: периоды стремительного прогресса чередуются с длительными периодами застоя. Первая итальянская книга, которую можно отнести к феминистской литературе, «Женщина и ее социальные связи» (La donna e i suoi rapporti sociali) Анны Марии Моззони – появилась только в 1864 году, спустя 72 года после выхода «В защиту прав женщин» (A Vindication of the Rights of Woman) Мэри Уолстонкрафт и через 73 года после написания «Декларации прав женщины и гражданки» (Déclaration des droits de la femme et de la citoyenne) Олимпии де Гуж. Впрочем, после этого женское движение в Италии стало стремительно набирать обороты. К началу XX века в Италии уже было собственное движение суфражисток, и в то время, когда Дуглас совершал поездку по Калабрии, представительницы среднего класса в Риме и Милане проводили кампанию за легализацию развода.
Что остановило женское движение в его поступательном движении, так это фашизм. В 1932 году Муссолини подытожил свои идеи: «Мое мнение о [женской] роли в государстве противоположно любому виду феминизма. Они не должны, конечно, быть рабынями, но, если бы я решил предоставить им избирательные права, меня бы высмеяли». Несколько лет спустя, как раз перед началом войны, главный интеллектуал фашистского периода Фердинандо Лоффредо написал, что «женщины должны быть снова полностью подчинены мужчинам», и, на случай, если читатели не уловили суть его высказывания, пояснил, что это означает «духовную, культурную и экономическую неполноценность».
Фашистские законодатели и чиновники Италии долго претворяли в жизнь то, что проповедовал Лоффредо. При Муссолини женщинам запретили претендовать на руководящие должности в системе образования; в штате государственных и частных предприятий их должно было быть не больше 10 %, а если в организации было меньше десяти служащих, она не могла нанять женщин вообще.
После Второй мировой войны все, за что радел Муссолини, стало выглядеть подозрительным, а то и вовсе неприемлемым, и одной из возможностей ликвидировать наследие диктатора было улучшение положения итальянских женщин. В 1945 году они получили право голоса – всего на год позже, чем француженки. Но по мере того как христианские демократы постепенно брали верх над коммунистами, католические идеи о роли женщины неуклонно обретали все больше влияния. Для Пия XII, который был избран папой римским в 1939 году, «традиционное ограничение женских помыслов семейным кругом было коренным принципом общественного здоровья и морали». Он объяснял, что одна из причин, по которым церковь была готова поддержать рабочих в борьбе за более высокую зарплату, состояла в том, чтобы «переориентировать жен и матерей на их истинное призвание – заботу о домашнем очаге». С конца 1940-х и до начала 1960-х череда правительств работали рука об руку с церковью, чтобы распространить идеал итальянской женственности, подобный тому, что демонстрируют гипсовые статуи Мадонны, которые можно найти во многих католических церквях, – глаза, поднятые к Богу, и руки, сложенные в религиозном усердии.
Но как ни старались священники в Ватикане и христианские демократы в правительстве, они так и не смогли повернуть время вспять. Ведь в действительности существовало поразительное расхождение между идеалом итальянской женственности, проповедуемым священниками и политическими деятелями, и гораздо более сложными образами, проецируемыми во внешний мир главным образом посредством кино. Взрывная Анна Маньяни – La Lupa, «волчица Рима», впервые появившаяся в фильмах неореализма конца 1940-х – типаж итальянской женщины, которую никак нельзя назвать кроткой и покорной. Итальянки Маньяни страстны, храбры, сильны и даже иногда жестоки. Джульетта Мазина – актриса, которая стала женой Федерико Феллини, сыграла свою, возможно, самую великую роль трагически непонятой озорной проститутки в оскароносном фильме мужа «Ночи Кабирии» (Le notti di Cabiria). Роскошная Софи Лорен, карьера которой начала набирать ход, когда карьера Маньяни достигла пика, добавила в образ итальянки еще одну черту – открытую чувственность[56]. В 1951 году, за два года до основания в Соединенных Штатах журнала Playboy, Лорен снималась в обнаженном виде во французской версии фильма с необычным названием «Это был он… Да! Да!» (Era lui, sì, sì!). И в последующие 20 лет итальянские звезды Джина Лоллобриджида, Сильвана Мангано, Моника Витти и Клаудия Кардинале входили в большое кино, целуясь, обнимаясь и оставляя по пути немало одежды.
Годы холодной войны также сопровождались улучшением положения итальянских женщин. Но оно было ограниченным. В 1950 году работодателям запретили увольнять матерей в первые 12 месяцев после рождения первенца, а в 1963 году им запретили увольнение женщин по причине замужества. Но еще более важным шагом стало то, что после введения в 1962 году обязательного обучения до 14 лет впервые в истории Италии множество девочек были допущены к получению среднего образования.
Более радикальным реформам пришлось подождать до окончания студенческих волнений 1968 года и социального катаклизма, который они спровоцировали по всей Европе. Одним из его последствий стало появление в Италии чрезвычайно активного феминистского движения. Первоначально оно позиционировало себя как близкое новым левым. Но очень скоро борцы за права женщин обнаружили, что многие молодые революционные социалисты были такими же maschilista[57], как их отцы и деды. У многих феминисток Италии стало формироваться мнение, что марксизм и его философские основы не то чтобы неважны, но однозначно не подходят для достижения их целей. Уже в 1970 году в Manifesto di rivolta femminile было заявлено: «Мы подвергаем сомнению социализм и диктатуру пролетариата». В том же году одна из авторов манифеста, Карла Лонци, опубликовала брошюру, названную «Мы плюем на Гегеля» (Sputiamo su Hegel).
Глядя на Италию сегодня, трудно поверить, что это та же самая страна, которая однажды дала начало такой задиристой разновидности феминизма. Общественные дебаты по вопросам пола и языка, которые годы назад проходили в других странах, в Италии едва начались. Замужние итальянские женщины всегда сохраняли свои фамилии – это правда. Но большинство названий влиятельных должностей или профессий все еще имеются только в мужском роде. Женщина-адвокат, которая в Испании была бы abogada, остается avvocato в Италии. То же самое верно для некоторых других профессий: нет общепринятых женских эквивалентов для notaio (нотариус), ingegnere (инженер) или architetto (архитектор). Одно из немногих исключений – dottoressa; так называют выпускниц медицинских учебных заведений, оно используется и женщинами, ставшими врачами. Термин «avvocatessa» также существует, но большинство женщин-адвокатов избегают его, потому что чувствуют, что особая женская версия имеет такие же, скорее всего, уничижительные коннотации, как и английское слово actress.
Одним словом, ситуация запутанная. И в политике это особенно заметно. До недавнего времени те немногие женщины, которым удавалось войти в Кабинет, были известны как ministri, и о них писали и говорили именно так. Иногда люди пытались совместить несовместимое, обращаясь к женщине-министру как la ministro. Но когда женщин в правительстве стало больше, слово ministra начало возникать и в печати, и в устной речи. Однако даже сейчас сайт итальянского правительства продолжает использовать слово ministro, когда пишет о тех, кто возглавляет министерства иностранных дел, обороны, экономического развития, образования и здравоохранения, несмотря на то что это женщины.
Включите телевизор, и рано или поздно вы увидите эстрадный концерт или викторину, где женщины выступают в роли, которая считается не приемлемой во многих других странах с 1970-х. У телеведущей почти наверняка будет пышная прическа, блестящая помада и наряд, который демонстрирует больше, чем прикрывает. В ряде случаев в передаче будут участвовать только так называемые vallette или veline, роль которых исключительно декоративна. Самое большее, что от них требуется, – сделать несколько танцевальных па или держать табличку, на которой написан ответ на вопрос викторины или сумма, выигранная участником. Часто их задача заключается в том, чтобы просто стоять в сторонке, выглядеть мило и рассеянно улыбаться. Первые veline появились в 1988 году в Striscia la notizia, сатирической программе-расследовании на одном из каналов Сильвио Берлускони. В их обязанности входило представлять сообщения прессы (veline, на журналистском сленге), которые заинтересовали программу, и соблазнительно наклоняться к столу ведущего (мужчины)[58]. Striscia la notizia до сих пор входит в программную сетку Mediaset и пользуется большой популярностью; конкурсный набор veline (одна должна быть блондинкой, а другая брюнеткой) для каждого нового сезона – главное событие в календаре каждой честолюбивой итальянской актрисы шоу-бизнеса[59].