Идеологическая неопределенность была признаком итальянской политики со времен основания республики в 1946 году. Христианско-демократическую партию (ХДП), которая при поддержке Ватикана доминировала в политике на протяжении почти всего периода холодной войны, почти невозможно было отнести к правым или левым. Часто говорят, что она придерживалась центра, но и это не совсем верно. В соответствии с католической доктриной она была чрезвычайно консервативна в социальных вопросах – во многих отношениях она была такой же реакционной, как франкисты Испании или последователи Салазара в Португалии. Несмотря на это, существовало объединение профсоюзов Христианско-демократической партии, и на заре ХДП некоторые ее члены, такие как Джузеппе Досетти, были истинными радикалами.
Если отличительной чертой христианских демократов была их идеологическая двойственность, то чертой итальянских коммунистов была умеренность. Величайший теоретик Антонио Грамши еще в 1930-е годы выступал за длительную «позиционную войну», то есть последовательное разрушение культурной гегемонии буржуазии, которое можно было воспринимать как прелюдию к революции, впоследствии заменившую ее. После Второй мировой войны последователь Грамши Пальмиро Тольятти поддержал политику сотрудничества с Христианско-демократической партией и пытался завербовать широкий круг людей из всех прослоек общества, особенно из мелких предпринимателей. После того как в 1956 году Хрущев обличил культ личности Сталина, Тольятти был первым из западных коммунистических лидеров, кто дистанцировался от Москвы, введя концепцию полицентризма, согласно которой у коммунизма есть много опорных точек, а не только Кремль.
К 1969 году у ИКП были явные разногласия с Советским Союзом. Через четыре года ее новый секретарь, сардинский аристократ Энрико Берлингуэр предложил тройной союз, или исторический компромисс, между коммунистами, социалистами и христианскими демократами, который служил бы оплотом против крайних правых во избежание событий, подобных тем, что произошли тогда в Чили и привели к свержению Сальвадора Альенде. Берлингуэр был также главным поборником демократического и по сути нереволюционного «еврокоммунизма», большая часть теоретических основ которого была заимствована из трудов Грамши.
Неопределенность и умеренность, пожалуй, являются сутью итальянской политики, хотя выглядит все не так. Лидеры партий и министры правительства осыпают друг друга руганью, объявляют ультиматумы и угрожают, так что большую часть времени кажется, что страна находится на грани кризиса, если не развала. Но под беспокойной поверхностью, как правило, всегда есть место примирению и здравому смыслу. Вопросы остаются спорными и потому допускающими переговоры. То же можно сказать и об итальянской жизни в целом. Неопределенность здесь ценится, точности и порядку, наоборот, не доверяют. Чтобы оставаться гибким, все должно быть запутанным или неясным, а лучше запутанным и неясным одновременно. Именно поэтому возникла необходимость создать одну из самых странных должностей, которые когда-либо занимал политик.
4. Зеркальный зал
Роберто Кальдероли – одна из самых возмутительных фигур на итальянской политической сцене за последние десятилетия. Однажды он сказал, что держал в доме тигра, но ему пришлось избавиться от него, когда тот съел собаку. Высокопоставленный представитель Лиги Севера, среди прочего он известен тем, что провел свинью через площадку, отведенную под строительство мечети, и тем, что отозвался о футбольной команде Франции, проигравшей в финале чемпионата мира 2006 года, как о состоящей из «негров[16], мусульман и коммунистов». В том же году Кальдероли потерял пост министра в правительстве Сильвио Берлускони. Это случилось во время яростных протестов в мусульманском мире по поводу публикации в датской газете карикатур на пророка Мухаммеда. Во время телевизионного интервью он расстегнул свою рубашку, чтобы показать, что на нем надета футболка с изображением одной из этих карикатур. Три дня спустя с большой неохотой Кальдероли покинул Кабинет министров.
Он вернулся в составе следующего правительства Берлускони, заняв пост, которого, насколько мне известно, никогда не существовало ни в одном другом правительстве в мире. Кальдероли стал министром упрощения. Пост, который он занял, исчез из следующего Кабинета министров под руководством Марио Монти, но портфель министра остался и был доверен парламентскому заместителю министра. Следует заметить, что имелось в виду упрощение в законодательной сфере в случае Кальдероли и в бюрократической – в случае его последователя. Однако их назначение обращает внимание на важную особенность Италии, а именно на то, что все в ней чрезвычайно запутанно.
«Итальянский свод законов, – замечают авторы недавнего исследования, – представляется лабиринтом даже для самого дотошного юриста из-за своей запутанности и объемности». Никто точно не знает, сколько в нем законов. В свойственной ему манере, играя на публику, в 2010 году Кальдероли устроил костер, на котором сжег, по его заявлениям, 375 000 законов, упраздненных его министерством. Самый старый из них датировался 1864 годом. По разным оценкам, количество действующих законов в период работы Кальдероли варьировало от 13 000 до 160 000, и это не считая тех, что прошли через законодательные органы регионов и провинций. Правительство заявило, что в результате работы министерства объем законодательства уменьшился примерно до 10 000 статей. Однако это все равно почти в два раза больше, чем в Германии, и в три раза больше, чем в Великобритании.
Но если законодательство в Италии сложно, то методы его исполнения и применения еще сложнее. Начнем с того, что в Италии пять разных национальных полицейских структур. Кроме государственной полиции имеются полувоенизированные карабинеры и финансовая гвардия (налоговая служба, которая занимается борьбой с уходом от налогов, отмыванием денег и патрулированием итальянских территориальных вод). Затем есть полиция исполнения наказаний, офицеры которой охраняют тюрьмы и транспортируют заключенных, и наконец, государственный лесной корпус, ответственный за патрулирование лесов и национальных парков. Кроме того, существует множество провинциальных и муниципальных полицейских сил. В общей сложности работников правоохранительных органов в Италии больше, чем в любой другой стране Европейского союза[17]. Поле для пересечения полномочий, соперничества и путаницы вполне достаточное.
То же можно сказать, причем куда в большей степени, и о местной бюрократии. Согласно исследованию, проведенному союзом фермеров – Confederazione Italiana Agricoltori, на работу с бумагами и прочие отнимающие время формальности средний итальянец тратит примерно 20 дней в год. Например, раньше итальянцы должны были обновлять свои паспорта ежегодно. Да и сейчас им приходится раз в год покупать марку, чтобы их документы оставались действительными.
Чрезмерная бюрократия часто является ответом на коррупцию, ее идея в том, чтобы предотвратить взяточничество и обмен услугами. Долгое время утверждалось, что в этом причина легендарной индийской волокиты и, без сомнения, одно из объяснений итальянской. Но каков бы ни был исходный замысел, в результате он часто способствует коррупции, а не ограничивает ее: столкнувшись с административными препятствиями, потерявшая надежду жертва лезет в карман в попытке убедить чиновника пойти коротким путем. Чиновники, разумеется, прекрасно знают об этом и иногда сознательно создают еще бо́льшие трудности в надежде, что их умаслят.
Нефтяное месторождение Темпа-Росса в Базиликате было открыто в 1989 году. Но только 23 года спустя правительство дало зеленый свет добыче нефти – после того как консорциум разработчиков собрал около 400 официальных разрешений. Так как в Италии четыре уровня власти – национальная, региональная, провинциальная и муниципальная, любой относительно крупный проект почти неизбежно требует утверждения не на одном уровне, а на всех четырех. Но крайне маловероятно, что городской совет, провинциальные власти, региональный руководитель и центральное правительство – все окажутся одной политической ориентации, поэтому капиталовложение, которое приветствуется на одном уровне, может не встретить одобрения на другом. Иногда не удается достичь консенсуса, даже если предприятие имеет полную поддержку правительства в Риме. В 2012 году многонациональный поставщик газа BG отказался от постройки гигантского терминала сжиженного природного газа около порта Бриндиси после 11 лет борьбы с властями разных уровней. К тому моменту компания успела вложить в этот проект около 250 млн евро.
Рассредоточение власти в Италии имеет глубокие исторические корни. Многие из территорий, которые сейчас являются регионами, когда-то были независимыми государствами. Во многих маленьких и больших городах, особенно в центре и на севере страны, сохранилась народная память о тех днях, когда граждане были хозяевами своей судьбы. Их выборные представители обычно яростно противостоят любому вмешательству верхних уровней власти. Как гласит пословица, «Ogni paese è una repubblica» («Каждая деревня – республика»). Однако нередко кажется, что сложность итальянских административных и правительственных структур отражает нечто иное – недоверчивое отношение к простоте.
Туристы, приезжающие в Рим, часто удивляются тому, что разметка на многих столичных пешеходных переходах явно не обновляется по многу лет. В результате трудно понять, существуют они или нет. Долгое время я думал, что виной всему отсутствие средств, но затем мы с женой переехали в квартиру с видом на один из таких плохо обозначенных «полупереходов». Поскольку разглядеть его водителям было сложно, особенно в темноте, он был печально известен дорожными происшествиями. После того как однажды ночью на нем сбили целую семью, меры были приняты. Прибыла бригада рабочих и нарисовала на асфальте ослепительно белые полосы. Слабый намек на пешеходный переход внезапно превратился в самую четко обозначенную «зебру» в этой части Рима. Однако, похоже, кто-то решил, что разметка слишком бьет в глаза. И спустя несколько недель появилась бригада рабочих, которая нанесла поверх полос тонкий слой какой-то темной субстанции, так что они приобрели приятный тусклый оттенок.
Переход, который неоспоримо – черным по белому или наоборот – обозначал бы, что пешеходы имеют безусловное право переходить в этом месте дорогу, подошел бы слишком близко к утверждению объективной истины, а понятие объективной истины в Италии часто вызывает чувство неловкости.
Возможно, это как-то связано с римско-католической доктриной. Всех христиан учат, что истину знает только Бог и он же ее воплощает. Но эта концепция особенно понятна католикам благодаря тайне исповеди. Вопреки мнению многих некатоликов – и даже некоторых католиков – священник в исповедальне не прощает грехи. То, что он дает, – это своего рода предварительное отпущение грехов в ответ на явное раскаяние грешника. Но действительно ли грехи были стерты с небесной грифельной доски, зависит от искренности раскаяния, о которой может знать только Бог. Тем не менее субъективная истина едва ли является католической доктриной. Действительно, папа Бенедикт XVI подчеркнул, что моральный релятивизм – идея о том, что не существует этических абсолютов и непреложных истин, – это философское заблуждение, которое представляет серьезную угрозу христианству.
Какова бы ни была причина, недостаток веры в постижимость истины и даже в неоспоримые факты можно заметить во многих аспектах итальянской общественной жизни, начиная со средств массовой информации до законодательной системы, от политики до макроэкономики. В самых разнообразных областях вопросы остаются спорными независимо от того, сколько неопровержимых фактов приводится в качестве доказательства.
Возьмем для примера проект MOSE[18] – план постройки подвижных заграждений в устье залива Венеции для защиты от наводнений. Впервые его начали обсуждать в 1970-х. Столкнувшись с бесконечными пререканиями между сторонниками и противниками проекта, неправительственная организация «Венеция в опасности» в конце концов решила узнать мнение ученых. В 2003 году она организовала в Кембридже конференцию, которая собрала более 130 самых выдающихся мировых экспертов по гражданскому строительству, морской экологии и гидрологии заливов. Их вывод был однозначен: заграждение само по себе не решит проблему Венеции, но внесет ценный вклад в краткосрочной перспективе, пока не будут найдены долгосрочные решения.
Если добрые души из «Венеции в опасности» думали, что их конференция положит конец спорам в самой Италии, то они глубоко заблуждались. Для противников проекта, который все-таки стартовал в том же году, все было так, как если бы инженеры, ученые и эксперты по окружающей среде, которые собрались в Кембридже, никогда не обнародовали результаты своих исследований. Уже после того как начались работы по проекту MOSE, мне однажды довелось добираться из аэропорта Венеции на водном такси вместе с очень высокопоставленным итальянским чиновником. В разговоре всплыла тема заграждений, и я заметил, что начало работ – это хороший знак для города. Тень пробежала по лицу моего попутчика. Он был явно расстроен выраженной мной уверенностью.
«Ну, – начал он, беспокойно ерзая, – мои друзья в Венеции не разделяют вашего мнения…»
Чиновник был – об этом я знал – осведомлен о выводах кембриджской конференции. И все же он ставил на одну чашу весов мнение ведущих мировых экспертов и своих венецианских друзей.
Сомнения относительно самой возможности сделать однозначные выводы одновременно и отражаются, и побуждаются итальянским языком. Слово verità означает «истина». Но оно также значит «версия». Если возникает спор, в нем будет моя verità, ваша verità и, несомненно, различные verità других участников. Итальянские газеты пестрят заголовками вроде «Убийство в Портофино: графиня и самая свежая правда».
Неявное – если не сказать явное – признание более чем одной истины лежит в основе некоторых особенностей итальянской журналистики. Позвольте мне заявить прямо сейчас, что, подобно большинству корреспондентов в Италии, я проникся большим уважением к проницательности моих итальянских коллег: их энергия, настойчивость и способность определить в один миг самую суть истории восхитительны. Но условности, в рамках которых они работают, не оставляют места ясности, к которой обычно стремятся средства массовой информации. В газетах и на веб-сайтах многих стран принято, к примеру, начинать новостную заметку с сухой выжимки фактов: «На разбирательстве по поводу прошлогодней катастрофы на итальянском заводе Acme всплыл факт, что накануне ночью от бригадира ушла жена». Некоторые итальянские газеты и новостные сайты, в особенности финансовая газета Il Sole – 24 Ore, действительно начинают свои заметки таким образом. Но большинство национальных ежедневников по-прежнему склонны использовать то, что в нашей профессии называют «отвлеченное начало».
Итальянский репортаж о том же судебном слушании может начинаться, например, с мухи, которая упорно летала вокруг головы председательствующего судьи, – метафоры неотступных сомнений, окружающих дело, которую будут умело вворачивать на протяжении всей истории. Или он мог бы начаться с реконструкции событий, которая как минимум в равной степени основана как и на установленных фактах, так и на предположениях репортера: «Когда он вышел из автобуса рядом с заводом Acme Italia в эту судьбоносную среду, внимание Луиджи Россини было занято не проблемами, которые преследовали его линию производства уже многие месяцы, а женщиной. И очень важной для него женщиной. Его женой». У читателя остается впечатление, что ему рассказали историю. Обычно это хорошо написанная и захватывающая или занимательная история, но все равно всего лишь история.
Почти такой же подход наблюдается в освещении деятельности политиков: читателей не желают снабжать фактами, которые нужны, чтобы составить свое мнение о том, что говорят общественные деятели. В Италии, как и во всем мире, политики часто несут выгодную им чепуху. Во многих других странах считается, что в репортерскую работу входит перепроверка самоуверенных заявлений политиков с помощью опубликованных данных и статистики. Например, если – как недавно случилось в Италии – премьер-министр заявляет, что школы в его стране финансируются лучше всех в Европе, ожидается, что журналист, публикующий эти слова, проверит информацию и, возможно, вставит параграф о том, что, согласно статистике Европейского союза, финансирование школ в Италии лишь немного выше среднего. Некоторые итальянские репортеры так и поступают. Но это отнюдь не норма. Это даже считается легким неуважением. Премьер-министр, как и любой другой человек, должен иметь право на собственную verità. Я не хочу сказать, что его политические оппоненты не оспорят его заявление и что их verità не будет затем добросовестно изложена в медиа. Но только читателю решать, какая сторона права.
Можно утверждать, что в этом отношении итальянские журналисты на годы опередили революцию в медийной практике, произошедшую благодаря Интернету. Итальянские газетчики не взяли на себя роль информационных арбитров – «контролирующих церберов» (на нашем жаргоне) в такой степени, как их коллеги в большей части мира. Но проблема в том, что такой подход позволяет политикам и другим людям – особенно из правящих кругов – выходить сухими из воды, бесконтрольно распространяя ложь, и вопиющую, и замаскированную.