Дети белой богини - Андреева Наталья Вячеславовна 24 стр.

Ожидание праздника будоражит больше, чем сам праздник. Потом все утонет в вине, раство­рится в горьком тумане похмелья, и в конце на­ступит неизбежное разочарование. Но сегодня город еще витал в облаках самых радужных на-"дежд, он словно помолодел и расправил плечи. .Люди хотели праздника и одного этого было дос­таточно, чтобы преобразить дряхлеющий N. Лицо города словно бы посветлело. Выпавший снег был чист и хрустел, словно накрахмаленный.

Он заехал на рынок в надежде встретить Гер­мана и не ошибся: тот сам искал встречи, но хо­тел обставить все как случайность. В половине девятого утра здесь все уже бурлило. Но высо­кую, мощную фигуру Горанина видно было издалека, любимец N привлекал к себе всеобщее внимание.

-Глянь-ка! Горанин! -переглянулись продав­щицы сдобы у лотков, где Александр задержал­ся, чтобы купить пирожок.

- Хорош! Хоть картину с него пиши! Глянь, куртка какая! Дорогая небось! И откуда у людей деньги?

- И... Сказанула! Народ бедный, значит, власть богатая!

- А говорят, наш Герман в мэры метит!

- А, пускай! Хуже-то не будет.

- Да уж куда хуже...

Горанин его заметил, приветственно махнул рукой и пошел навстречу, прокладывая себе до­рогу в толпе людей, словно ледокол, которому нипочем любая стихия. Непотопляем.

- Завьялов! Здорово!

- Отойдем? - тут же спросил .тот.

- Отойдем... На выборы пойдешь в воскресе­нье? - спросил Герман, когда они вынырнули из толпы.

- Не знаю. Может, пойду.

- Неважно выглядишь. Бледен что-то. Ну, сиди дома, болей. А я вот собираюсь. Пока только в качестве избирателя.

- Нынешнего мэра будешь в Думу пропихи­вать?

- А как же! Он подстраховался. Если не выбе­рут, останется еще на один срок, а выберут, дос­рочно уйдет в отставку. Мне четыре года ждать не с руки, надо помочь.

- Задействовать административный ресурс? Так, что ли, называется? - усмехнулся Завьялов.

- Точно.

- Ну, это предисловие. Скажи лучше, зачем меня искал?

- Догадливый! — рассмеялся Герман. — Всегда говорил, что ты - лучший опер в Управлении. За­рыл ты свой талант в землю, Сашка! Но после­днее время ты меня удивляешь.

- Так... Дошли, значит, слухи?

- О том, что ты дочери мэра предложение сде­лал? Руки и сердца. - Герман хмыкнул.

- И кто тебе сказал?

- Сорока на хвосте принесла.

- Уж не сама ли Аглая?

- А ты ее напугал, - пристально посмотрел на него Горанин. - Ох, как напугал! Ты зачем день­ги со счета снял?

- Тоже сорока принесла? А как же тайна вклада?

- Для меня никаких тайн в нашем городе не существует, запомни. Ты еще только заказал день­ги, не получил, а мне уже был звоночек.

- Ты что, следишь за мной? Каждый мой шаг контролируешь?

- Ну зачем ты так? - поморщился Герман. -Я по-дружески спрашиваю, для чего тебе день­ги?

- Может, я машину собрался покупать.

- Ты? Машину?

- А что? Права у меня есть. Куплю и буду по городу кататься. Трупы из особняков городских шишек вывозить. Должно быть, доходный биз­нес. А директор рынка знает?

- Он знает только, что Косой убит, — отрезал Герман. - И поверь, его это не огорчило.

- Ты обещал объяснить мне, как на костюме оказалась кровь, - напомнил Завьялов.

- Ах, да! Ну так заходи.

- Если в воскресенье вечером приду, ничего? Часикам к девяти? Или ты занят?

- Вечером? В девять? Нет. Не занят. Я не в команде мэра, хотя и лицо заинтересованное. Сво­ими силами обойдутся, мне там делать нечего. Да и с Аглаей не очень ладим. Пока, - многозначи­тельно добавил Герман.

- Значит, до воскресенья?

Александр уже собрался вновь нырнуть в тол­пу, но Горанин схватил его за руку:

- Постой.

- Что такое?

- Насчет Ники. Это серьезно?

- Вполне.

- Ты вот что, держись от нее подальше.

- Не понял...

- А чего тут не понять? Я тебе запрещаю к ней подходить. Встречаться с ней, разговари­вать.

- Но ты же сам говорил...

- Что? Что я тебе говорил? — разозлился вдруг Герман, - Что не люблю ее? Буду рад, если она найдет другую игрушку? Так вот, кто угодно, только не ты.

- Почему?

- Поймешь. Не трогай девочку. Пусть лучше этот... как там его? Ромео с дипломом юриста ее в кино водит.

- Ты- за этим меня искал?

- В общем-то... да.

- Это из-за Маши? То есть имеет какое-то от­ношение к убийству моей жены?

- Да. Имеет. Жизнь надо начинать сначала, Саша. И оставить в покое другую, в которую ты собираешься грубо вмешаться. Не лезь. Просто не лезь..

- Но она сама...

- Ты вот что, в воскресенье приходи. И мы договорим. Мне сейчас некогда, да и тебе тоже. На работу надо. Давай до выходных.

Они расстались у выхода с рынка. Горанин пошел к машине, Завьялов зашагал в центр, где находилась страховая компания. Шел и злился. С какой стати Герман ему угрожает? Он и Верони­ка имеют право жить так, как им хочется. Хотят уехать из города - уедут. И никакой Горанин по­мешать не сможет.

«Я его ненавижу! - думал он, сжимая кулаки. - Теперь еще больше. Всю жизнь одно и то же, вез­де Герман. Еще и в душу лезет. Ворует мои ри­сунки, мои желания. Чувства мои ворует. Ну сколько можно?»

...Этот день длился бесконечно. А в доверше­ние ко всему по дороге домой нос к носу столк­нулся с Капитолиной Григорьевной. После смер­ти Маши они стали не просто недругами - закля­тыми врагами. Та никак не могла простить ночные дежурства дочери, одно из которых закончи­лось для нее трагически, ни молчания зятя во вре­мя похорон и поминок. Ни слезинки, ни полсло­ва. Будто каменный!

Капитолина Григорьевна спустилась в мага­зин за хлебом, а он, сойдя с автобуса на Пятачке, забежал в тот же магазин, чтобы купить что-ни­будь на ужин. Избежать столкновения было не­возможно.

- Здравствуйте, - вежливо сказал он. Капитолина Григорьевна поджала губы:

- Что ж не заходишь, Саша? Как чужой.

- Так вроде бы и не звали.

- Особое приглашение гостям требуется. А ты не гость. Отец-то болеет. Сердце прихватило. Ты бы поинтересовался, не помочь ли чем. Все те­перь на мне держится. Дорожка к сараю оледене­ла. Не хватало разбиться, да в больницу попасть. И ломик, как назло, куда-то исчез. Ты бы хоть ло­мик принес.

- А разве я его брал?

- Значит, Маша брала. Раз в сарае его нет. Не сквозь землю же он провалился?

- Хорошо, я поищу, - пробормотал Завьялов, думая только об одном: скорей бы этот разговор закончился.

Капитолина Григорьевна говорила громко, зная, что зять плохо слышит. Стоящая за прилав­ком женщина напряженно прислушивалась. Ка­кая пища для сплетен!

- На сорок дней надо людей собирать, - про­должала теща. - Не пойму только, как считать? С того дня, как умерла, или как земле придали? Со­всем запуталась. Ну разве можно было собирать на девять дней, когда доченька в морге лежит? Теперь вот, слава богу, похоронили. Так девять дней вроде и прошли. Бестолковая я, Саша. Надо бы к батюшке сходить, спросить, как и что.

- Ну так сходите. Я-то здесь при чем? Я не поп, тонкостей этих не знаю.

Пальцы Капитолины Григорьевны нервно зас­кребли жиденький меховой воротник.

- А деньги, Саша? Срок-то истекает. Надо бы стол собрать. Те деньги, что ты на похороны дал, все и вышли.

- Хорошо, хорошо. Я принесу.

- Ты уж тыщ десять-то принеси. Или хоть пять. Ведь это и Машины деньги.

Неужели слух, что он снял со счета крупную сумму, дошел и до Капитолины Григорьевны? Ну люди! Ну город!

- Мне, между прочим, тоже больно. А вы о деньгах, - едва сдерживаясь, сказал он.

- А как же, Саша? Живые о живых. У меня два внука, сноха не работает. Тебе вещи-то Ма­шины все равно ни к чему, так ты бы...

- Извините, мне пора. Я зайду, принесу день­ги. О вещах не просите. Я сейчас... Ну не могу!

- Я сама зайду! - крикнула вслед Капитолина Григорьевна, когда он пулей вылетел из магазина.

Казалось, этот день никогда не кончится! Ве­чером Завьялов пытался найти дома ломик, но не нашел. Вроде бы Маша его приносила. Прошлая весна была неустойчивая, затяжная. То оттепель, то морозы. Балкон пришлось очищать от сОсулек, которые, нарастая, становились опасными для прохожих. Он сам скалывал их ломиком. Да так на балконе железку и оставил. Куда делась? Мо­жет упала между ограждением балкона и бетон­ной плитой? Там щель. Махнул рукой: ничего, переживут. А Капитолина Григорьевна пусть бе­рет, что хочет. У Маши бьши хорошие вещи, шубу каракулевую и вовсе не носила берегла. Не на шубу ли целится родственница? Вот ведь люди! И болит, а поверх боли все равно корысть. Слов­но масляное пятно на воде. Под ним, может, род­ник кристальный, да попробуй разгляди! И по­пробуй напейся!

Телефон молчал, Вероника не звонила. Зна­чит, не передумала. Он не знал, хорошо это или плохо. К крутым переменам в своей жизни был готов, в N теперь ничто не держало. Это у Герма­на корни, а у него только воспоминания.

Итак, оставалось дождаться воскресенья.

Итак, оставалось дождаться воскресенья.

День пятый

...Собираясь к Горанину, деньги взял с собой. После непродолжительного раздумья покидал в объемистую спортивную сумку кое-какие вещи. Исход этого дня неизвестен, но на всякий случай надо иметь в виду и этот вариант. Если придется уехать из города, заскочить по дороге сюда, взять вещи - дело пяти минут. Сумку он оставил в при­хожей, последнее, что сделал, - вынес мусорное ведро. Словно и в самом деле готовился к отъез­ду. Позже, когда запирал дверь квартиры, не мог отделаться от чувства, что долго сюда не вернет­ся. А интуиция его редко подводила.

Он расставил ловушку. Для Германа. Теперь главное, чтобы повезло. У Горанина есть ору­жие. Как близкий друг, неоднократно бывавший в доме, он отлично знает, где хранится пистолет Макарова. Герман прячет его в спальне, в шка­фу. На средней полке, за вещами - деревянный ящичек. Там - пистолет и патроны к нему. Гер­ман аккуратист, оружие смазано, ящичек изнут­ри проклеен тонким белым поролоном, тут же лежит кусочек замши. Замка на ящичке нет, про­сто защелка. Надо найти повод, чтобы поднять­ся наверх.

Оружие, товарищ Горанин, надо хранить на работе, в сейфе. Но вы крутой, вы любите раз­гуливать по городу с пистолетом. Несуществу­ющих бандитов ловить, которые вам якобы уг­рожают. И демонстрировать оружие друзьям, а уж тем более женщинам. По бутылкам постре­лять где-нибудь за городом, угрожающе пома­хать им перед носом у задержанного, который и без того перепуган до смерти. Но в нужный мо­мент, когда друг Зява в одиночку идет брать опасного преступника, у вас его при себе не оказы­вается.

На часах без пятнадцати восемь. С утра на всю Фабрику гремела музыка, но теперь она стихла. В городе N привыкли ходить на выборы с утра, чтобы к обеду усесться за стол и отпраздновать.

Праздничное настроение у людей создать легко: вовремя выдать зарплату, собрать толпу, поста­вить в местах скопления людей торговые палат­ки и пригласить оркестр. Так и было днем, те­перь у ДК «Текстильщик» тишина, люди давно разошлись по домам. Еще немного, и выборы за­кончатся. Наступит ночь. А город привык спать, когда решается его судьба.

Окна коттеджа Горанина светятся уже давно. Герман его ждет. И Вероника ждет тоже. Что-то сегодня случится.

Около девяти часов он отправился в Долину Бедных. Вечер был морозный, тихий. Снежные хлопья мягко падали на одежду и были так кра­сивы, что стряхивать их не хотелось. Такую бы погоду да в Новогоднюю ночь! Но не всем меч­там дано сбыться. Мечте нужно везение.

Только он открыл калитку, Герман вышел на крыльцо. Кивнул:

- Заходи.

Ему стало не по себе. Надо это делать? Но сумасшедший Горанин для города опасен. Кто знает, чьи еще фантазии придут ему в голову. Зна­чит, сделать это надо. И он поднялся на крыльцо. Отряхнул снег с одежды, потопал ботинками.

- Ты один, Гора? - спросил на всякий случай, войдя в дом.

- Да. Вера с дочкой были вчера. И внук.

- Как он?

- Орет. Но у меня на руках затих. Мать уехала в деревню. Что-то меня последнее время стало напрягать одиночество. Ты проходи в столовую.

- В столовую? Не на кухню?

- А что? Все ж таки праздник. Для меня но­вая жизнь начинается. Давай проходи. - И он ис­чез на кухне.

В столовой Завьялов с удовлетворением гля­нул на плакат. На месте. Новая женщина и новая машина. Напрягает одиночество, вот и вешает на стену красивых баб. Интересно, о чем он думает, когда на них смотрит?

- Готово! - входя в комнату весело восклик­нул Герман.

И поставил поднос на стол. Спектакль разыг­рывался, как по нотам. Выпивка, закуска. Глянул на стрелки - десятый час.

- Вера мне тут вчера наготовила! - доволь­ным тоном продолжал Герман. - Борщ, холодец, курица с картошкой. А капустка и грибочки от Германовны, знатные. Деревенский засол, бочко­вой.

- Почему ж они не остались? Вера с дочкой?

- Да как тебе сказать... Все никак не решусь. У меня теперь семья выходного дня. А что? Удоб­но! Погоди... - Герман прислушался. - Вроде со­сед кричит. Дома впритирку стоят, так мы друг друга вызываем. Тариф экономный: ноль центов минута.

Он подошел к окну, в открытую форточку крикнул:

- Чего, Андрей?

И обернулся к Завьялову:

- Зайти просит. Я на минутку. Ты без меня не пей.

Вот он, случай! Едва за Германом закрылась входная дверь, Александр опрометью кинулся наверх, в спальню. Распахнул шкаф и сунул руку внутрь, нащупывая на средней полке деревянный ящичек. Ага! Вот и он!

Вытащил ящичек, нетерпеливо раскрыл. Пи­столет был на месте. Оружие в порядке, смазано, но не заряжено. Зарядив его, захлопнул ящичек и поставил обратно в шкаф. Вещи аккуратно сдви­нул на место. Спустившись вниз, в столовую, при­поднял диванную подушку и спрятал пистолет туда. Вот и все. Он вооружен.

Герман пришел минут через пять после того, как он вновь удобно расположился на диване.

- Ты уж извини, Зява. Новости с полей. _ qT0 такое?

- Явка в городе - пятьдесят два процента. Не­плохо. Короче, состоялось. Дальше уже дело тех­ники.

- А сосед-то чего суетится?

- А как же! Рынок в N все равно, что центр Вселенной. Хочет за собой оставить, поэтому ему надо со мной дружить. Предлагал отметить, но я пока воздержусь. Я смотрю, ты уже налил?

Воспользовавшись отсутствием хозяина, За­вьялов открыл бутылку, но налил себе вместо вод-. ки воды. А спиртное слил в стоящий на подокон­нике цветочный горшок. Раньше его здесь не было, должно быть, Вера принесла. Похоже, обу­страивается. Что ж, цветочек, извини, коли засох­нешь. Но головы сегодня терять не надо.

- Да. Налил. Похозяйничал, извини.

- Все нормально.

- Вообще-то я ... не очень хорошо себя чув­ствую

- А что такое? - насторожился Герман.

- Бессонницей мучаюсь опять.

- И какие мысли тебя посещают во время бес­сонницы? Нет, давай сначала выпьем. Ну, за нас.

- Давай за жизнь.

- Хороший тост! Чтоб продолжалась. Выпили, помолчали. Часы на стене тикали, стрелки неудержимо бежали вперед.

- Ну так что за мысли? - вернулся к разгово­ру Герман. - Рисовать не хочется?

- Хочется.

- И что на этот раз? Кто объект твоей ненави­сти?

«Ты, - чуть не сказал он. - С самого начала -ты!» Но удержался, промолчал. Герман же выг­лядел странно. Он догадался. Занервничал.

- Гора, а почему тебя так интересуют мои ри­сунки?

- Я просто хочу знать, что на них. Это про­фессиональный интерес. Знаешь, Зява, давай-ка, еще выпьем!

Герман потянулся к бутылке. Когда налил, За­вьялов напомнил:

- Ты ж хвастался, Вера холодца наварила. А я, признаться, люблю. С хреном.

- Ах, да! Сейчас.

Пока он ходил за холодцом, Александр быст­ренько вылил свою водку все в тот же цветочный горшок и заменил ее минералкой, бутылку с которой предусмотрительно оставил открытой, что­бы выдыхалась. Вдруг Герман заметит в рюмке пузырьки? Но нет, обошлось. Горанин сегодня что-то рассеян.

Вернувшись с лотком, хозяин плюхнул на обе тарелки по щедрому куску студня и поднял рюмку:

- Ну, будем! За здоровье!

- Знаешь, что я недавно подумал? - начал За­вьялов, выпив минералку и для убедительности поморщившись, словно горького хлебнул.

- Что? - спросил Герман с набитым ртом.

- Помнишь, ты говорил, что на месте преступ­ления, то есть в больнице, обнаружены отпечат­ки пальцев. Много?

-Ну?

- Что их проверили по картотеке. Я не могу взять в толк, почему не вычислили Косого! Вы­ходит, его там не было?

- Черт бы тебя... Опять за свое?

- Я все-таки хочу знать правду! Ты обещал объяснить насчет костюма.

- Хорошо.

Герман вышел в холл и через минуту вернул­ся со свертком в руках.

- Узнаешь?

- Это же...

Ткань серая, в мелкий рубчик, на рукавах и • обеих полах пиджака кровь.

- Тот самый...

- Да. А теперь смотри.

И Горанин стянул через голову тонкий сви­тер. Потом прямо на голый мускулистый торс, обильно поросший черными волосами, натянул пиджак. Сердито сказал:

- Ну? Видишь?

Пиджак был маловат. В плечах чуть ли не тре­щал, рукава коротки.

- Ну? - повторил Горанин. - Это моя вещь?

- Нет...— упавшим голосом сказал Завьялов. -Выходит, что не ты... Но как же?

- Ты подумал, что костюм принадлежит мне. Причем, заметь, подумал так не один раз! Это вве­ло тебя в заблуждение. Я пытался восстановить твою логику. Должен бьш быть какой-то толчок! А потом сообразил: костюм! Вот оно!

- Как же так? Что это значит?

- Что это значит... - эхом откликнулся Герман. - Хороший вопрос! Я не знаю, что произошло в ту ночь в больнице. Но ты-то должен знать! Ты раз­говаривал с людьми, а опыта в оперативно-розыскной работе у тебя гораздо больше, чем у меня. Ты сыщик от Бога. Так, может, сам расска­жешь мне, что же случилось в больнице в ночь с субботы на воскресенье? А? Или боишься?