Я пересчитал, ровно сорок восемь восемь штук. Мишкина физиономия растянулась в глупой улыбке.
Неизвестно от кого пошла эта традиция, но за каждое письмо положен щелчок по носу.
Я засмеялся.
Ни один нос не выдержит такого издевательства.- И отдал все письма.
Потом мы сидя на кровати, рассматривали фотографии.
Этот эпизод почему-то расположил Мишку ко мне. Он старался быть ко мне поближе, попасть со мной в наряд.
* * *
Я снова в наряде на КПП.
Ближе к полуночи в дверь постучали. Я удивился. Дежурный по парку всегда вваливался без стука. Крикнул:
-Заходы!
Вошёл мужик лет тридцати- тридцати пяти в потёртой дублёнке и мохеровом шарфике на шее.
Несколько раз я его видел на территории части. Он заходил к дежурному по парку, о чём то говорил с водителями.
Мужик протянул руку.
-Валерий Алексеевич, можно просто Валерик.
Я хотел было сказать обычное в таких случаях:
-Ну и фули?- но постеснялся. Наверное сказалась моя врождённая интеллигентность.
Помолчали. Было слышно, как в автопарке работает двигатель дежурной машины.
Валерик достал из-за пазухи зелёную бутылку портвейна.
-Может за знакомство?
Я солидно ответил- Можно!
Саржевский разлил вино в алюминиевые кружки. Через полчаса меня повело в сон. Я поднялся, сказал дневальному.
-Я ухожу в нирвану. При пожаре меня выносить в первую очередь.
Проснулся я через час, от какого-то шороха. За окном было темно.
Я встал и толкнул дверь.
У печки сидел Саржевский с расстёгнутой ширинкой. Рядом на коленях стоял наш новый знакомый и нянчил в руках его эрегированный член. Взгляд у Саржевского был, как у блаженствующего павиана.
Пряжка моего солдатского ремня со смачным шлепком впечаталась в согнутую спину.
Тело рухнуло на пол. Быстро, быстро перебирая конечностями побежало к двери. Ремень зажужжал и со свистом рассекая воздух обрушился на худую задницу, обтянутую спортивными штанами. Хлопнула дверь.
Я выскочил наружу. Валерик бежал вдоль забора уткнув голову в плечи, профессионально выбрасывая ноги на переднюю часть стопы.
Я вернулся.
-Ну что, садомит?
Саржевский заплакал и почему то перешёл на вы.
-Простите меня пожалуйста! Не говорите никому.
Я махнул рукой. -Куда тебя девать дурака. Пропадёшь ведь.
Утром после завтрака зашёл дежурный по автопарку прапорщик Долженко. На правой стороне его кителя висел ромбик пединститута. Наверное это был самый образованный прапорщик в Краснознамённом Средне-азиатском военном округе. К солдатам он обращался на вы.
Долженко принюхался. Носом втянул в себя воздух. Я наступил подошвой сапога на обронённую пробку.
-Выйдём на улицу, покурим!- Сказал прапорщик.
Угостив меня сигаретой, Долженко, прикуривая хитро посмотрел на меня.
-У вас всё в порядке?
-Ну да...
-Этот... Валерка заходил?
-Заходил. Покурил и ушёл.
-Вы с ним поаккуратнее. Он...Как бы сказать....Прапорщик смутился.- В общем, не Валера, а Валерия.
Я не понял.- В каком смысле?..
-Пару лет назад комбат ночью приехал в часть, пошёл в штаб. Дежурным по части был он, Валерка. В штабе ни дежурного, ни дневального. Комбат к двери помначштаба. Закрыто. Музыка. Комбат кричит:
-Немедленно откройте!
Открывают. В кабинете на столе бутылки, дым коромыслом. Ширинки у обоих расстёгнуты. Шум! Вопли! Крики!
Солдата этого куда-то перевели. Валерку тихонько уволили, чтобы не поднимать скандала, по болезни.
Долженко бросил окурок на землю. Натянул перчатки. -В общем смотрите сами. Делайте выводы.
* * *
В мою смену бывший помначштаба больше не появлялся.
Я выпросил у прапорщицы тёти Риты новое хебе. Взял у Саржевского ремень из кожзаменителя, его замусоленную шапку. Подшил белоснежный воротничок, сержантские погоны без вставок.
Ровно в семь утра я с деревянной лопатой в руках ожидал появления комбата.
Подполковник поднимался по дорожке отдуваясь, как гиппопотам. Я, якобы ничего не замечая, увлечённо кидал снег широкой фанерной лопатой.
При этом был застёгнут на все пуговицы, как требовал устав. Бляха блестела, сапоги сверкали. Широченные галифе, на два размера больше, раздувались словно паруса. Я заметил комбата ровно за секунду до его крика.
-Тава-а-арищ сержа-а-ант!
Вытянулся по стойке смирно, взяв отполированный до блеска черенок лопаты на изготовку, словно ружьё. Резко вскинул ладонь к виску.
-Здрррра- рара, товарищ подполковник!
Комбат моргнул белёсыми поросячьими ресницами. Затряс щеками:
-Вижу что исправляешься. Ну служи!
* * *
Вероятно мой внешний вид убедил комбата в том, что я твёрдо встал на путь исправления.
Вечером командир роты объявил мне, что завтра я сажусь на продуктовую машину в лётно- технической столовой.
Я бы не сказал, что я обрадовался. Место было блатное, но перспектива, вставать в четыре часа утра и ехать за поварихами, а после смены ночью развозить их по домам мне как то не улыбалась.
С ротным ещё можно было поспорить. С комбатом- нет.
Всё начиналось хорошо. Я перебрался на горку. Утром забирал повариху, румяную сочную Яну из дома и отвозил её в часть. Вечером после ужина отвозил домой. Повариху трудно было назвать красивой. У нее была толстая задница, некрасивые ноги, тусклые волосы.
На второй вечер я поставил машину в парк, передал дежурному пару котлет из лётной столовой, перелез через забор и постучал Яне в окно. Она жила в небольшом частном домике рядом с частью.
У неё был замечательный характер. Она любила не только людей, но даже собак, злобно лающих по ночам. Она умела забавно хмуриться во сне.
Будь она чуточку покрасивее, я бы даже на ней даже женился.
Ровно через неделю, возвращаясь в парк я увидел стоящего рядом с воротами КПП Валерика.
Я опустил стекло и плюнул в него, стараясь попасть в лицо. В Шмасе так делал мой инструктор по вождению ефрейтор Потуга. Когда ему не нравился какой-нибудь бабай, он плевал либо в него, либо в его ишака.
На следующий день ко мне подъехал прапорщик Степанцов. Через приоткрытое стекло кабины приказал:
-Сдать ключи дежурному!
-За что товарищ, прапорщик?
-Жалоба на тебя комбату пришла. Ты в пьяном состоянии возвращался в часть, расстёгнутый до пупка, с закатанными рукавами, как эсэсовец. Обматерил бывшего офицера части, угрожал ему убийством. Видно всё таки, немецкая кровь даёт о себе...
Дальше я не услышал. Мотор взревел и Степанцов умчался.
-Вот сука!- Думал я- Каким всё таки педерастическим приёмом он меня всё таки достал.
* * *
От нарядов на горке меня освободили. Кто -то в добавок настучал Покровскому, что по ночам ко мне на КПП приходит повариха.
Я ходил в наряды, в основном дежурным по роте. В караул меня не пускали.
Я удивлялся, как командование не запретило мне выдачу штык- ножа.
Покровский даже не догадывался, что для Яны, как и для бешеной собаки двадцать километров не крюк. Она может приехать и в часть.
* * *
Мишка Колесников избил Атояна.
В роте было несколько армян. Их никто не трогал. Себе дороже, тронь и вони не оберёшься, понабегут ары со всего батальона. Они жили себе и жили. Кучковались вокруг Мангасаряна. Он был у них кем-то вроде пахана. За идеолога был Аво Атоян, маленький, чёрный, носатый. Чисто Лев Троцкий. Завершали сходство очки в круглой оправе.
Все звали его- Ара. Отслужил он всего восемь месяцев, но при всеобщем пофигизме уже носил кожаный ремень и называл себя дедушкой.
С теми кто был младше призывом, да и теми, кто был старше, но не мог поставить его на место Ара вёл себя по хамски.
В тот день Атоян приехал в наряд на горку. Дежурил Колесников. На КПП было две комнатки. В одной стояли табуретка и стол с телефоном, печка. В другой спала отдыхающая смена. На стене висел перекидной календарь «Родина», с изображением Ленина, протянувшего вперёд руку. На календаре гвоздиком отмечали дни до приказа.
Атоян направился к печке, присел перед ней на корточки, провёл по полу белым платком. Специально для этого случая захватил, сука!
-Кунем рехет! Грязь. Мой заново, салабон!
Полы были чистыми. Мишка их только что вымыл и перемывать не хотел. Машина ждала. Двигатель работал. Водитель нервничал.
Ара шагнул к Мишке. Ударил его по затылку ладошкой. Шапка упала на пол и медленно покатилась под стол.
Мишка упёрся- «Не буду». Ара вошёл в азарт. Не замахиваясь, ударил по лицу. Опять- «Не буду».
Атоян почувствовал вкус крови. Он распалялся всё больше и больше. Теперь ударил уже кулаком. У Мишки в голове, что-то щёлкнуло и он, сколько было силы заехал кулаком в нос. Стёкла очков вылетели. Они повисли на одной дужке. Атоян побелел как стена, завизжал, кинулся на Колесникова.
В это время зашёл занервничавший водитель, схватил ару за руки, крикнул Мишке:
-Бегом в машину!
Ара вырвался, догнал машину, подпрыгнул. Удар пришелся вскользь Мишкиному лицу. Но сам Атоян тоже не удержался на ногах, подскользнулся и въехал лицом в лужу.
Расстроенный Мишка приехав в роту, прибежал ко мне.
-Что делать?
Я рассмеялся, только и сказал,
-Ты охренел. салабон.
Мне армяне, мягко говоря, тоже не нравились поэтому я сказал:
-А что ты хотел, Мишаня? Это долг русского солдата, воевать и умирать. Помнишь как писал поэт?
На наших глазах умирают товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
-Но ты не переживай. Ответить конечно же придётся, но насмерть забить не дам.
Мишка повеселел. Было видно, что на душе у него стало полегче.
На другой день старшина снова поставил его дневальным на горку, Атоян остался дежурным.
Вместе с Мишкой стали думать, как найти выход из этой ситуации.
Я пошел к старшине и попросился в наряд вместо Атояна, он согласился. Но тут заболел кто-то из сержантов, идущих в наряд по роте. Мне пришлось его подменить . Я подумал и сказал Мишке, что может так будет даже лучше.
-В наряде ара один, а здесь их толпа.
Мишка на горке встретил встретил Леху Туландая, повара с роты охраны. Он был дед. Лёха поинтересовался настроением. Мишка выложил ему всё как есть.
Леха был любитель подраться. Он сказал:
-Не ссы, пусть только пальцем тронет. Скажешь, если у армян есть претензии, пусть направят их мне. Они- армяне, а я- бандера.
Мишка уже настроился на драку. На лице застыла печать обречённости.
Придя на КПП он увидел, что Атоян сидит за столом. Его лицо было хмурым и осунувшимся. Под обоими глазами чернели синяки. В воздухе висел острый запах корвалола.
Атоян спросил усталым голосом:
-Что ты вчера от меня хотел?
-Я был прав,– произнес Колесников,– Поэтому, если ещё раз ударишь меня, я тебя убью. Ночью уснёшь, а я вылью тебе на морду кастрюлю с кипятком.
-Я тебя зарежу – крикнул ара. Вскочил. Хлопнул дверью.
На следующий день, наряд сменили. Мишка шёл в роту как на Голгофу. Вышел из автопарка. Прошёл мимо аккумуляторной станции. Мимо штаба...Столовой. Свернул в роту. Сел на табуретку. Взялся за голову. Горячие южане уже же собрали свой армянский консилиум- Саркисян, Меликстян, Лёва Хачатрян, Гарик Давтян и сержант Мангасарян. Орали, что-то требовали.
-Вай! Мерет кунем!...Мерет кунем- причитал Саркисян.
-Биляд!-Сердито кричал Мангасарян.- Ибунамат!
Атоян трагически им что-то пояснял, опустив голову.
Мишку я увидел в роте. Он подошел ко мне сияя от радости. Конфликт был исчерпан. И слава богу, потому что у меня назревали свои заморочки.
* * *
Каждый день в роте дотемна засиживался замполит, лейтенант Аюпов. Рисовал газету, чтобы не попасть в немилость к Покровскому.
Лейтенант был нормальным парнем, таким же как мы, без офицерского гонора. После отбоя я заходил к нему в кабинет, пили чай и говорили с ним о жизни.
-Представляешь? - Говорил замполит, принюхиваясь к баночке с краской.- Эти два придурка Саломатин и Сафонов остались в роте. Оба в наряде, роты нет. Кто-то на полётах, кто-то на выезде.
Саломатин был из Одессы, его закадычный дружок Сафронов с Кустаная. Были они совсем зелёные, но дурковали по страшному.
-Ну-ка понюхай краску. Она не на спирту?
-Вам товарищ лейтенант спирт скоро уже будет в компоте мерещиться!
-Это да,- соглашается со мной лейтенант. Довела меня уже ваша рота, скоро ночевать здесь буду.
Замполиту действительно можно только посочувствовать. Хуже чем ему только командиру роты. По моему мнению долгое общение с солдатами- срочниками ведёт к деградации личности. Кажется это называется профессиональная деформация, это когда хозяин становится похож на свою собаку.
В роте четыре взвода, командуют которыми прапорщики- Степанцов, Носов, Давлетов, Мартынов. Прапорщики такие же отмороженные, как и личный состав. Каждый месяц те и другие залетают на бытовой почве. Потом комбат дерёт всех нещадно, как помойных котов. Невзирая на срок службы, пол и вероисповедание.
Течение моих мыслей прерывает Аюпов.
-Ты слушаешь меня или нет?
-Слушаю, товарищ лейтенант!
-Так вот... Саломатин вернулся из бани, взял чистое белье и переодевается в кубрике транспортного взвода. В это время Сафронов стоит на тумбочке и кричит ему- Юран иди сюда!
Тот отвечает на весь коридор,- я переодеваюсь, подожди!
Дневальный опять орет, - иди быстрей. Водку принесли, надо занычить!
А Саломатин уже разделся догола, стоит на полу босиком. Но услышав про водку, рванул к нему.
В это время, дневальный кричит, - рота смирно!-Тишина.
Саломатин не успев затормозить вылетает в коридор и видит перед собой подбоченившегося комбата.
Подполковник смотрит на Саломатина, который в чём мама родила застыл перед тумбочкой дневального и спрашивает таким уксусным голосом:
«Что вы делаете в таком виде возле дневального?»
Саломатин начинает что-то блеять, дескать из бани. Тот не слушает, опять:
«Что в таком виде делаете перед тумбочкой дневального, товарищ солдат»? И так раза три. Потом сделал для себя какой то вывод, побагровел и говорит Саломатину:
-Найдите вашим пристрастиям лучшее применение. Развернулся и вышел, обдав всех своим негодованием.
На следующий день, на построении, комбат, словно Райкин расписал эту историю в красках. Весь батальон лежал.
Аюпов выждал, когда я просмеюсь и вытру слёзы.
-Ты не знаешь самого главного. Потом комбат вызывает начальника санчасти и говорит:
-Капитан Ким, приказываю вам прочитать личному составу лекцию о половом воздержании.
Начальник медсанчасти батальона капитан Ким был одним из самых образованных офицеров части. Он не только выписывал толстые медицинские журналы, но и читал их. Периодически в клубе читал лекции о страшных последствиях сифилиса и гонорейной инфекции.
Слова - хламидии, трихомонады, цитомонады, итомегаловирус, герпес, , золотистый стафилококк в его устах звучали как поэзия.
После полуночи Аюпов садился в свой «москвич-412» и уезжал домой.
Машина у него старая, дребезжащая. Но замполит был страшно горд.
Однажды он пробил колесо. Странно, что он никого не заставил ставить запаску, а самостоятельно поставил домкрат и поменял колесо.
Я в это время курил рядом и давал ценные советы.
Что нас сближало? Может быть общие взгляды? Или какой-то молодой здоровый цинизм, помогающий превозмогать официальное враньё.
Меня назначили в патруль. За всю службу я ни разу не был в увольнении.
Предстоящую прогулку по городу воспринимаю как праздник. Мы идём по городу. Навстречу идут двое срочников, младший сержант и рядовой. Они не в парадках, как мы, а в обычном, выгоревшем на солнце, застиранном хебе. Солдаты глазеют по сторонам, не спеша рассматривают здания, оборачиваются вслед проходящим женщинам. Старший патруля говорит:
-Внимание!..Это наши. Самовольщики. Вот с них и начнём. Наша задача, развести их на пиво.