Перепуганная криками дама уже до этого спешно покинула территорию роты и направлялась по дороге в направлении совхоза. На бешеной скорости её обогнал хлопающий деревянными бортами «Трумен» прапорщика.
Ещё через полчаса навстречу поварихе попался «Зил» Гизатулина.
Ромка возвращался в роту. Венере к тому времени было уже абсолютно всё равно куда идти или ехать.
Подняв облако пыли «Зил» затормозил. Хлопнула дверь кабины. Венера снова возвращалась в роту.
В казахской степи быстро темнеет и прапорщик Куанышбаев мчался по бездорожью в темноте. Внезапно в свете фар мелькнули какие то тени. Раздался глухой удар. Вслед за ним звон разбитых фар.
Прапорщик покрылся холодным потом. На ватных ногах он выбрался из кабины. Перед капотом машины лежала сбитая сайга. Остальное стадо, обезумевшее от ужаса панически убегало в степь. В темноте пронеслись белые шарики.
* * *
Мы уничтожали стратегические запасы алкоголя. Я опьянел раньше всех, потому что голубиные тушки вызывали у меня тошноту. Я закусывал только луком.
-Живодеры!– восклицал я иногда, поднимая стакан с портвейном– Птичек жалко!
Шурка и Денис напротив, на аппетит не жаловались
Глубокой ночью мясо было съедено и костер догорал. Я грустно смотрел в огонь.
-Чего расселись?- Грубо сказал Дениска. - Спать пора. Между прочим, мы ещё в армии.
Тихо, старясь ступать след в след мы крались в контору, где спала рота. Получалось плохо, нас кидало из стороны в сторону. В свете луны мы увидели лейтенанта Сучкова, вытаскивающего из КУНГа майора Калиту. Картина, достойная масла. Грёбаный саксаул!
Калита что-то мычал. Таращил безумные, дико выпученные глаза.
Потом громко рыгал у колеса машины.
Оказалось, что когда Сучков был отправлен искать Венеру, ротный достал верёвку и полез вешаться.
- Всех разжалую, уволю, расстреляю к ебеням! – Орал Калита.
Но его уже тащили в КУНГ, где собравшиеся офицеры и фельдшер отпаивали его тёплым и сладким чаем.
* * *
Солдаты спали. Мы хотели тихо лечь, но я неожиданно споткнулся и упал.
Кто-то включил свет. Я начал орать и буйствовать, во весь голос материться и декламировать стихи. Порывался пойти к майору Калите и нассать ему в сапоги.
Потом открыл ящик с голубями, которых наловили для завтрашнего жаркого, и выпустил их на волю. Внезапно вспомнил курс подготовки «Зелёных беретов» и хотел откусить убийцам головы.
Но Быхадыров мне отсоветовал.
Проснувшиеся узбеки сидели на постелях и смотрели на меня с очень большим уважением. Восточные люди всегда очень хорошо чувствуют реальную угрозу.
Никто даже не возмущался из-за выпущенных на свободу птиц.
Хмель стал отпускать. У меня разболелась голова. Стала грызть совесть.
Я, Шурка Гельман и Денис вышли перекурить, чтобы обсудить вопрос опохмелки.
В курилку зашёл расстроенный лейтенант Сучков.
-Почему не приветствуете старшего по званию, товарищ младший сержант?
Сучков был ещё с большего будуна.
Отворачиваясь в сторону и стараясь не дышать на офицера я извинился.
-Виноват, товарищ лейтенант, не заметил.
Я был виноват и готов был честно понести наказание. Даже выдержать пытку получасового разноса.
Но лейтенант без всякой прелюдии ударил меня в ухо.
Я почувствовал, как в голову мне ударила волна спасающего от раздумий бешенства. Сучков стоял опустив руки. Я ударил слева, потом справа. Сучков схватил меня за грудки. Я увидел его испуганные глаза – круглый, почти детский подбородок. И ударил его головой. Раз... Другой. Лейтенант упал. Стало тихо.
Я сплюнул.
-Спортом в детстве надо было заниматься, лейтенант. А не онанизмом.
Я знал- самое страшное начнется завтра. Поэтому немедленно ушел на нелегальное положение.
Проходя мимо Ромкиного «Зила» через запотевшее стекло я увидел белую голую задницу, которая ритмично двигалась вверх- вниз, вверх- вниз.
Как там у Вознесенского?
Утром пальчики девичьи,
Будут класть на губы вишни…
Хрупкая бабочка оказалась обыкновенной молью.
Несколько дней я жил в автопарке. Меня искали майор Калита и протрезвевший Сучков. Шурка приносил мне еду. Я ждал возвращения командира взвода. В создавшейся ситуации меня мог спасти только он.
Ночью мне приснился старик- бабай.
-Иди на лай собаки, сынок, а не на вой волка. Первый приведет тебя к человеческому жилью, второй - в пустыню.- Говорил он и растворялся в ночи.
Утром выяснилось, что кто -то ночью обнес сельпо. Вынесли ящик вина. Это вино и нашёл Гельман.
* * *
Разомлевший под накалившейся от жары крышей кабины я дремал на сиденье «ЗИЛа».
В автопарк прибежал Гизатулин. Сочувственно морщась сказал, что меня вызывает зампотех.
Я шел в канцелярию ёжась от страха. Капитан Бочкарёв встал из-за стола, разминая запястья. На секунду я ощутил в себе непроизвольный позыв к мочеиспусканию. Переборов себя, приготовился ударить его правым хуком.
За дверью раздавались какие то подозрительные шорохи.
-Вас, товарищ сержант, ждёт не гауптвахта. Лагерь строгого режима. Калёным железом я выжгу преступность в подразделении. Слово коммуниста– капитан говорил спокойно и буднично. Как будто речь шла о метеосводке на завтра. Он достал из папки лист бумаги.
Я знал, что на всё командование роты уже послали представления. Майор Калита и зампотех после окончания целины должны были получить по «Красной звезде», замполит- медаль.
Я понизил голос, сказал интимно и доверительно.
-Правильно товарищ капитан. Я готов принять от вас любое наказание, но тоже не собираюсь замалчивать факт избиений солдат, а также пьянства и продажи урожая на сторону. Например неделю назад вами...
Капитан захлопнул папку.
-Пшёл вон!
Я распахнул дверь. Там стоял пьяный Шурка Гельман и подслушивал. Эту ночь я наконец-то спал в казарме.
Утром приехал Помников. В штаб батальона пришёл приказ о присвоении ему звания капитана и переводе в Германию.
Возврашались в Алма-Ату мы в уже не товарном, а в общем вагоне. Я как белый человек спал на полке, отвернувшись в стене. Внезапно кто-то приподнял меня за шиворот.
-К ебеням!- Кричал этот кто-то пьяным голосом.
Мощная рука поволокла меня в тамбур. Там уже стоял лейтенант Сучков. За спиной раздался топот. В тамбур ворвались мои верные дембеля- янычары. Они отбили моё тело у противника. Узбеки хорошие ребята, нельзя только им наступать на горло.
Помников остался в Алма- Ате сдавать разбитую технику, составлять акты на списание. Младший сержант Мангасарян изъявил желание остаться вместе с ним.
Я честно сказал Помникову- Грёбаный саксаул…. Всё надоело к ебеням собачьим… Хочу в роту... в казарму... на гауптвахту!
Мне выдали проездные документы и я самостоятельно поехал в часть.
В Чимкент приехал около часа ночи. На какой-то попутке доехал до аэропорта. Потом до батальона добирался пешком.
Стояла осень. Над дорогой стоял тяжелый запах дыма и бензина, смешанный с ароматом увядающей листвы.
Дежурным по части был лейтенант Аюпов.
Я доложил о прибытии.
-А-ааа!- вспомнил он меня. - Мастер замысловатых докладов. Голодный?
Я не стал деликатничать.
-Давай так. Солдатская столовая уже закрыта. Дуй в лётно-техническую. Сегодня полёты, Еда наверняка есть. Скажи повару, что я просил накормить. Потом в роту!
Я пришёл в столовую. Там ожидали окончания полётов. Было чисто и комфортно. На накрытых белыми скатертями столах стояли цветы, конфеты, фрукты. Повар, здоровенный улыбающийся малый в белом колпаке на голове без разговоров положил мне в тарелку картошку пюре, здоровенную котлету, белый хлеб.
Только я сел за стол в уголке столовой, как появился офицер. Прямиком направился ко мне. Бля-яяя! Борис Покровский, собственной персоной. Ответственный по части. Он был со мной холодно вежлив.
-Что вы здесь делаете товарищ сержант?
-Ем.
-Вам известно о том, что это столовая для офицеров и прапорщиков?
-Виноват. Извините, что не голубых кровей.
Покровский повысил голос. Мне послышался в нём метал.
-Попрошу без хамства, сержант. Немедленно покиньте столовую и утром доложите командиру роты. Шагом марш!
Голодный и униженный я шагал в роту и думал:
-Грёбаный саксаул. Сучье замполитское племя.
В роте несмотря на ночь не спали. Встрёпанный дневальный в расстегнутой гимнастерке сидел на полу рядом с тумбочкой и колол молотком грецкие орехи.
От ударов молотком дрожал на стене стенд с инструкциями. Часы над головой показывали двенадцатый час ночи.
Кто-то плескался в умывальнике. Незнакомые мне бойцы мыли дощатый пол, шаркая его тряпками из солдатского одеяла.
Я пошёл на звук бренчащей гитары.
В углах казармы притаились тени. Тусклая лампочка освещала железные двухъярусные кровати.
Развалившись, на койке сидел Юра Коняев. Перед ним на табуретке лежала какая то еда, теснились бутылки с пивом. Я радостно закричал:
-Здорово лошадь! Я Будённый.
Это была наша любимая шмасовская шутка.
Выпили пива. Я спросил:
-Кто и где сейчас?
Юрка ответил:
-Ильченко сержант. За старшину роты. Беспалова помнишь из полка? Он ещё на губе постоянно торчал. Закрыли за драку. Кому то челюсть сломал. Третий месяц под следствием. Наши на полётах.
Остаток ночи прошел в разговорах Уже под утро я стесняясь спросил.
-А где можно переночевать?
Юрка задумался:
-Да вот. Ложись на соседнюю койку, хозяин в санчасти. А утром разберёшься.
-Дневальный! Дневальный твою царыцу мать!
-А?
-Головка от болта! Времени сколько?
Дневальный отозвался сложным матерным перебором.
Я усмехнулся. В наше время молодёжь была куда скромнее.
-Да это не молодёжь, это Гришка Черний, западенец с Украины. Нашего же призыва, но редкостный дурак и анашекур.
Юрка ещё долго рассказывал какие-то подробности.
Я не слушал. Лег на скрипучую сетку, закурил.
-Господи как хорошо! Спать на чистой простыне, не экономить воду, иметь возможность смотреть телевизор. Наверное зэки тоже мечтают о нарах в своей камере, как о доме? С этими мыслями я уснул.
Утром я зашёл к командиру роты. Доложил. Он сказал:
-Очень хорошо. Завтракай, отдыхай и жди машину. После обеда поедешь в наряд на КПП, на горку.
До обеда я бродил по казарме. Чувствовал я себя инородным телом.
Листал подшивки «Правды» в ленинской комнате. Выкурил полпачки сигарет. В два часа пришёл «Урал» с Женькой Горячевым. Мы обнялись, похлопали друг друга по плечам.
Я заступил дежурным на КПП. Это было райское место. Центр города. Никакого начальства, кроме прапорщика, дежурного по автопарку. Там располагался взвод водителей.
Над складами, автопарком н/з и КПП на крутом постаменте-горке замер в вечном полёте серебристый «МиГ».
Дневальным мне дали Саржевского.
* * *
Подошёл Новый год. Я получил посылку. В ней лежала парадка Алика Губжева.
Я отнёс её в аккумуляторную, сказал Рашиду Багаутдинову:
-Пусть полежит у тебя, пока ей не приделали ноги. Целее будет.
Рашид равнодушно убрал её шкаф.
В ленинской комнате поставили маленькую ёлку. По телевизору обещали показать «Иронию судьбы». Ещё с самого утра мы отправили Черния и Алфёрова в кишлак за вином. Один был алкоголик, другой анашекур. С Гришки взяли честное комсомольское слово, что он не будет бухать и не даст бухать Алфёрову. Через час они вернулись с набитыми вещмешками, трезвые, но обдолбанные анашой как дятлы. Один был укуренный в жопу, другой– в сиську.
От греха подальше их спрятали в сушилке.
Часов в десять вечера в роту пришёл Покровский. Он был одет в парадный мундир. В выглаженных голенищах скрипучих сапог отражались наши лица.
Ему навстречу из сушилки потерянно выплыл Черний. Экстренно был вызван из дома командир роты. Гриша Черний тут же был отправлен на гауптвахту, а вся рота срочно собрана в ленинской комнате. Офицеры расселись вокруг стола. Ради праздника он был накрыт кумачовой скатертью.
В ленинской комнате стоял стойкий запах одеколона «Шипр» и сапожной ваксы.
Со стен строго смотрели портреты членов политбюро. Наверху мёртвым химическим светом светила люминесцентная лампа.
В Покровском словно черви-паразиты явно дремали гены большевистского агитатора.
-Наши отцы и деды проливали кровь, чтобы мы могли учиться, жить в
прекрасном обществе, строить коммунизм! А вы? Я не знаю, как это можно
назвать!
Покровский возвысил голос:
-Это самое настоящее вредительство! Этот человек запятнал честь воинов комсомольцев- Олега Кошевого... Павлика Морозова!
Капитан Камышов поперхнулся, Павлик Морозов никогда не был комсомольцем.
Мы тихо заржали. Родной дедушка рядового Черния в молодости служил у Степана Бандеры. Гриша сам с гордостью рассказывал нам об этом.
Покровский завершил свою речь почему то обращением к Коту.
-Вы меня поняли, рядовой Иванов?
-А чего сразу я? – подумал и спросил Кот, глупо ухмыляясь.
Ещё в бытность замполитом роты лейтенант Покровский поймал рядового Иванова за слушанием западной радиостанции. После этого радиоприёмник был немедленно изъят из ленинской комнаты, но Покровский периодически напоминал Коту о его проступке.
Ответственный по части отчеканил.
-Молчите уж Иванов. Нам известно, кто на ноябрьские праздники облевал крыльцо штаба. Имейте в виду, что я передам информацию о этом в особый отдел. Повернулся ко мне:
-Проводите меня, товарищ сержант!
На крыльце он взял меня за пуговицу, принюхиваясь к моему дыханию.
-Вы же человек культурный, книги читаете. Офицером хотели стать. Что с вами, происходит? Почему вы не предпринимаете никаких мер?
Старший лейтенант Покровский глядел на меня как на человека, оказавшегося в дурной компании.
Я промолчал. Если бы я только сам знал, что со мной происходит.
Секретарь парткома батальона посуровел.
-Вам надо сделать выводы!
После ухода Покровского ротный тоже уехал домой. Перед отъездом он собрал старослужащих и погрозил нам кулаком.
-Ну не дай Бог меня снова вызовут!
После его отъезда обнаружились новые пьяные. Они бродили по казарме грохоча тяжёлыми сапогами. Несколько раз Коняев с Андреевым звали меня выпить. Я отказывался.
Перед тем как пойти спать я вышел на улицу и запрокинув голову долго смотрел на звёзды. До тех пор, пока у не меня закружилась голова. Приближался 1982 год. Мой год!
Ночью сквозь сон я слышал, как кто-то скрипя хромовыми сапогами подошёл к моей койке и долго вдыхал носом воздух в нашем проходе.
* * *
Первое утро нового года начиналось как обычно.
Андрюха потягивается:
-Эх! Какой мне сейчас снился сон! Утро. Сеновал. На завтрак парное молоко с пенкой. Передо мной красавица в зелёном плащу, а я её на хер тащу!
У тумбочки похмельный голос:
-Рота! Подъём!
Кот не встал. У него не было сил.
Проснулся он от того, что кто-то тряс его кровать. Рядовой Иванов приоткрыл заплывшие глаза, сфокусировал взгляд на знакомом лице. Присмотрелся — офицер. Закрыл глаза, видение исчезло, но тряска не прекратилась: «Просыпайтесь, товарищ солдат, я ответственный по части». Старший лейтенант Покровский, лично контролировал пробуждение старослужащих нашей роты.
Кот через шинель прижался к голенищам его сапог и тихо заплакал.
* * *
Письма из дома, это святое. Их ждут, как дембеля. Есть только один человек, в роте которому не пишут. Это Миша Колесников. Почти разу же после прибытия в часть, его руки покрылись какой-то экземой. На полтора месяца он загремел в госпиталь. Писем не получал около трёх месяцев. Потом почтальон Сулимов принёс сразу толстенную пачку конвертов.