– Прошу любить и жаловать. Писательница из Москвы, Наталья, – и указал мне место прямо напротив себя.
Я села: ни жива ни мертва. Отца Онисима втиснули на лавку среди сидящих на другом конце стола. Священники оживились. Произнесли здравицу за «дорогого владыченьку», который был очень прост в общении, но больше молчал. Мне казалось, что он видит меня насквозь – настоящий рентген. Я понимала, что напротив меня сидит личность историческая, человек, известный своим аскетизмом и молитвенным трудом, его имя вписано в летопись двух известных русских монастырей, как их первого восстановителя после советского запустения. Владыка был прекрасно образован и написал несколько богословских книг. Я чувствовала огромность личности владыки и не смела слова произнести.
– Что же наша гостья молчит? – ласково спросил владыка. – Расскажите нам что-то интересное про Афон. Отцы не читали столько книг про него. Нам, в провинции, будет очень интересно.
– Ой… – откликнулась я. – Я женщина. Как могу отцам про Афон рассказывать, куда женщин не пускают?
– Про Паисия Святогорца можно рассказать отцам… – посоветовал владыка.
– Благословите! – попросила я.
– Бог благословит.
– Я в него просто влюбилась! – воскликнула я.
Батюшки заулыбались.
– Аксиос! – улыбнулся и владыка и перевел. – Достоин.
– Меня потряс рассказ Паисия, – осторожно начала я, – об одном афонском подвижнике, старце из монастыря Есфигмен. Он был такой простец, который, казалось, не знал элементарных вещей, но при этом получил от Бога дар чудотворения. По своей малограмотности он считал почему-то, что слово «Аналипси», которое по-русски означает «Вознесение» – это имя святой, и молился ей: «святая Аналипси, моли Бога о нас». Как-то он должен был навестить в монастырской богадельне одного больного монаха, а угостить его было нечем. Тогда старец спустился по лестнице, открыл окно, выходящее к морю, протянул вперед руку и воскликнул: «Святая Аналипси, пошли мне рыбку для брата!» И внезапно – из воды выскакивает огромная рыбина и падает ему прямо в руки… Просто чудеса!
– Очень поучительная история, – согласился владыка. – Мы образованные, всё, кажется, знаем про праздник Вознесения… Только не духовным, а мирским своим знанием. Нам, конечно, и в голову не придет молиться: «Святое Вознесение, пошли рыбку»… Но что с того: нам и вот такусенькой, – он сжал свою ладонь, – рыбешки не получить, как старец для друга постарался. А ведь сказано: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас»[25]. В южных странах из малюсенького горчичного зерна вырастает большое растение, вот почему Спаситель использует такой наглядный пример. Я специально просил показать это малое зернышко горчицы. Видел и горчичное дерево. Истинно семя, «которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его»[26]. Ничтожное по размерам семя, други мои, обладает огромным потенциалом произрастить из него огромное дерево. И вера подобна такому зерну. Этой веры, может, даже и не видно, однако человек, обладающий ею, способен совершать великие дела. Есть ли в нас эта вера хотя бы с горчичное зерно… вот в чем вопрос. В душе простеца вместо всех этих наших знаний Дух Святой обитал. Такая история, да…
Отцы посерьезнели, кто-то тоже по этому поводу высказался, но общее настроение было праздничное, веселое. Зачем рыбку просить, если перед тобой обильная трапеза… Когда не будет, тогда и попросим – такое примерно было настроение. А мне так хотелось услышать какие-нибудь советы собравшихся священников о том, каким образом хотя бы начать приобретать ту самую евангельскую веру с горчичное зерно, что движет горами! В сердцах присутствующих тема отклика не нашла. Кажется, огорчился этому и маститый владыка.
Трапеза шла свои ходом: прозвучали несколько заздравных тостов, кто знал, рассказали о почившем старце, поговорили о наболевшем и обычно неафишируемом. Диакон из протокольной службы владыки, сидевший справа от меня, со знанием дела предлагал попробовать различные блюда, подливал вино. Я не понимала, для чего попала за этот стол. Была же какая-то причина… Только почувствовав, что трапеза подходит к концу, решилась обратиться к архиерею с просьбой.
– Владыка, помолитесь о моем отце… – попросила я.
– Что же с вашим отцом? – спросил он, немного наклонившись к столу, потому что был глуховат, а отцы уже разговорились меж собой, и тишины в комнате не было.
– Он запустил болезнь, началась гангрена и ему весной должны были отрезать ногу.
– Ай-яй, – покачал головой благочинный, сидевший во главе стола.
– И что же, отрезали? – спросил владыка.
– Нет… Понимаете, я стала молиться, много молилась и его даже в больницу не положили, – как бы сама себе удивляясь, сказала я.
Владыка улыбнулся, благосклонно кивнул, тихо сказал:
– Чудо! – и повернувшись к благочинному, переспросил у него. – Как думаешь, отец Валериан, чудо?
– Чудо… – обрадованно подтвердил благочинный. – Что же еще?
– Чудо? Вы считаете, что это чудо? – не верила я. – Все время боюсь повторения болезни.
– А вы не бойтесь, продолжайте молиться, – ласково ответил владыка.
Сами собой потекли из моих глаз слезы. Я наклонилась к тарелке, слезы закапали на салат.
– А Господа отец ваш благодарит за это чудо милости Его? – услышала я голос архиерея.
– Нет, – всхлипнула я, вытерла платком свою мокроту и посмотрела в его добрые-добрые глаза. – Он вообще неверующий.
– Вот в том-то и беда… – вздохнул владыка. – Не оставляйте надежды.
То, что «в том-то и беда», знала и я… Слова архиерея заставили меня переживать весь следующий год. Ежедневной горячей молитвы об отце я не прерывала, веря, что и сам глава одной из древнейших русских епархий помолился о моем отце как о евангельском блудном сыне, отошедшим «на страну далече», то есть от Бога… Сколько же еще должен был он испытать скорбей и болезней в той далекой стране неведения Бога, чтобы, наконец, вернуться в Отчий дом, к Творцу своему! Бог весть…
Я почему-то была уверена, что через год случится что-то непоправимое, если отец не покается и не ответит на Господний зов. Гнала я это предчувствие как только могла, но все равно думалось, что Бог дал отцу последний шанс. Как говорят, при крещении христианину дается год особого Божиего благоволения, даруется «легкое время», чтобы он осознанно, с возрастающей верой начал свое шествие ко Христу, к своему спасению. После неожиданной и столь многозначительной встречи с архиереем, я была уверена, что по его молитве об отце эта самая привлекающая благодать снизойдет на него. И отец найдет теперь в себе хотя бы малую веру – с горчичное зерно, чтобы Господь смог за что-то «зацепиться», приумножить ее и дать ему возможность войти в вечную жизнь спасенным.
В связи со своими ожиданиями часто приходило мне на ум гениальное стихотворение Анны Ахматовой, которое хорошо знать каждому, кто, как мой отец, слишком надеется на себя и свои силы:
А еще прониклась я к святым христианским первомученикам, жившим во II веке, Флору и Лавру, стали они мне как родные, влились в мою молитвенную жизнь. Знаменательным показалось мне, что в день их памяти, 31 августа, произошла, многозначительная, как потом выяснилось, моя встреча с владыкой за поминальной трапезой в доме местночтимого старца. Прочитав житие святых братьев Флора и Лавра, надеялась я найти ясную подсказку, как вести себя с отцом, но житие их сохранило немного сведений.
Святые братья Флор и Лавр, с юности уверовавшие во Христа, были каменотесами. Как искусных каменщиков правитель Иллирика направил их к правителю соседней области для строительства нового языческого храма. Братья отдавали полученную плату бедным и проповедовали им Христа. Успеху их проповеди способствовали чудеса, самым известным из которых стало исцеление сына языческого жреца, после чего исцеленный и его отец стали христианами. В новопостроенном храме, в который еще не были внесены идолы, Флор и Лавр вместе с обращенными ими христианами совершили совместную молитву, а после этого уничтожили идолов, предназначенных для перенесения сюда.
Все участники этих событий были схвачены и сожжены, а Флор и Лавр были отправлены обратно в Иллирик. Святые братья исповедали себя христианами перед правителем, который приказал бросить их живыми в колодец и засыпать землей. Спустя много лет мощи святых обрели нетленными, и, как говорит предание, сразу же после этого прекратился падеж лошадей. Так святых Флора и Лавра начали почитать как покровителей лошадей. Считалось даже, что святые мученики были обучены архангелом Михаилом искусству управлять лошадьми. Их и изображают на иконах рядом с архангелом Михаилом. Ниже – два коня: черный и белый под нарядными седлами. Архангел Михаил вручает мученикам поводья этих коней. Еще ниже изображены скачущие на конях пастухи – святые мученики Спевсипп, Елевсипп и Мелевсипп, которые гонят к водопою целый табун разноцветных лошадей. Подобные иконы Флора и Лавра, как правило, имеют название «Чудо о Флоре и Лавре» – в память о том, как святые братья явились на помощь пастуху, потерявшему коней, и помогли найти пропажу.
Сколько я ни искала других сведений о святых Флоре и Лавре, вся информация сводилась примерно к тому же, так что особенных подсказок я не нашла, кроме той, о которой писал и кн. Е. Трубецкой: «Флор и Лавр… властвуя над конями, сами, в свою очередь, имеют своего руководящего Ангела, изображаемого на иконе… Не остается никакого сомнения в том, что они не самостоятельные носители силы небесной, а только милостивые ходатаи в нуждах…» Святые – наши истинные друзья и своими чистейшими молитвами ко Господу доносят до Него наши просьбы о разрешении духовных и земных проблем. Почему-то в случае с отцом запало мне в душу молиться именно святым Флору и Лавру – может, потому, что они на заре христианства обратили ко Христу многих ближних своих. Так и я стала молиться: «Святые Флор и Лавр, умягчите сердце отца моего, умолите Господа даровать ему веру во Христа Спасителя, в Его великие милости к нам, грешным».
Заканчивался год после встречи с владыкой. Приближалось 31 августа. Я с родителями жила на даче в Березове. К концу лета сломалась наша старушка, 21-я «Волга», и надо было ехать в город покупать запчасти. Именно 31 августа за отцом приехал его внук, мой племянник и крестник Паша, и к вечеру на его машине они уехали. Я еле пережила этот день, молилась мученикам Флору и Лавру непрестанно, со слезами, чтобы ничего с отцом не случилось в этот день. Наконец, из города позвонили, что доехали. Длинное воскресенье закончилось – гора с плеч.
Следующим утром с легким сердцем я пошла в лес – показался долгожданный слой белых. Быстро набрав полную корзину, побежала домой, чтобы освободить корзину и снова – за грибами.
В доме на столе лежала записка матери: «Вчера попали в аварию, у отца инсульт. Пока не приезжай». Три дня провела я в неведении. Дозвониться ни до кого я не могла – мобильники были тогда не у всех, как только без них жили? Как-то ведь жили… спокойней, что ли, были? Не каждую минуту перезванивались и сводили друг друга с ума бесконечными разговорами…
Оказалось, что вчера, 31 августа, вечером племянник мой Паша, начинающий автолюбитель, уже въехав в город, угодил в аварию. Отец от удара получил геморрагический инсульт. Счастье, что это случилось недалеко от больницы, которая как раз специализировалась на инсультах. Через пятнадцать минут он уже был в реанимации, и интенсивная терапия спасла отцу жизнь. Только поэтому нам 31-го ничего не сообщили, а уже в понедельник за матерью на дачу приехала сестра и увезла ее в город. Паша отделался синяком на виске, хотя весь перед машины был всмятку, не подлежащую восстановлению. Эта «смятка» была такова, что чудом обошлось без трупов. Все так и говорили: чудо. Но чтобы побежать в церковь и поставить свечку или молебен благодарственный отслужить – об этом даже не думали. Чудо и чудо! Мало ли! Пронесло – и все тут!
Через неделю поехала к отцу я и, навестив в больнице, нашла его в состоянии лучшем, чем можно было предположить. На все вопросы о состоянии здоровья он, как всегда, отвечал: «Отлично!» И на том – слава Богу!
Вечером заглянула я к сестре. Паша был в Москве в командировке и к полуночи должен был с поезда вернуться домой. Про аварию не говорили: что про нее говорить – пронесло ведь! Отметили только, что после случившегося весельчак Паша сделался слегка не в себе, ни с кем не разговаривает. Как крестная мать я догадывалась, почему. Какой-то духовный переворот произошел в душе моего крестника, и говорить об этом в атеистическом семействе действительно было не с кем… Очень болело за него сердце.
– Наверно, переживает, что деда чуть не угробил, – сказала я. – Ведь только-только права получил, какого… вы его в Березов за сто верст отправили!
– Не угробил же! – вспылила мать Паши. – Не каркай!
– Слава Богу, что не угробились! – ответила я. – Десять лет назад врачи говорили, что следующий инфаркт или инсульт для отца смерть. Поосторожней надо бы…
– Ладно! – махнула рукой сестра. – Хватит об этом. Время позднее, иди домой, провожать некому! Завтра всем на работу. Это только ты у нас, когда хочешь, тогда и отдыхаешь. Белая кость.
– Я все-таки подожду… – не обращая внимания на ее иронию, сказала я.
– Зачем?
– Спросить кое о чем надо.
– О чем? – строго спросила сестра.
– Будет ли он венчаться. Если нет, то я возвращаюсь в Москву.
– С чего ты взяла, что он собирается венчаться? – усмехнулась она.
– Мы говорили об этом. Он хотел и обещал…
– Он много всего обещает, так что не надейся! И вообще не дури детям головы и в душу не лезь, без тебя разберемся. Они не хотят венчаться, – строго выговорила мне младшая сестра.
– Ну, вот спрошу и пойду! А вы ложитесь, я на кухне тихонько посижу!
– Не будет он венчаться, не жди! – отмахнулась она и поставила чайник на газ.
Я прекрасно понимала, что сестре хочется насладиться триумфом своего безбожия, услышать из уст сына «нет». Бедный мой крестник, так горячо веровавший в детстве и мало-помалу растерявший эту веру в атеистической семье… Через месяц была назначена Пашина свадьба, невеста мне очень нравилась. И вроде молодая очень хотела именно венчаться, но вопрос повис в воздухе: не видел Паша, будущий глава семьи, в этом особого смысла. Главным для него было отгрохать свадьбу, чтобы «как у людей», человек на двести в престижном ресторане на набережной. Пропить и проесть за вечер столько, сколько иным семьям хватило бы на год жизни – это был «новорусский» шик… Парень он был добрый, как говорил, «для друзей старается», но деньги, замечала, начинали властвовать над ним. От купеческого размаха отговорить Пашу не удалось. Мне было горько за крестника: в этой затее таилась страшная, разъедающая душу тщеславная сила…
Полчаса до прихода племянника были для меня настолько переживательными, что вспомнились муки самых тяжелых экзаменов. Мне было важно узнать, в какую же все-таки сторону склоняется сердце Паши, не совсем ли заглохли в его душе ростки веры… Этот вопрос в отношении всех моих крестников всегда был и будет самым главным. Мученики Флор и Лавр, молите Бога о Павле моем!
Наконец щелкнул замок, дверь открылась, и на пороге кухни появился Паша. Первый взгляд, какой-то виноватый и потерянный, он бросил на меня.
– Здравствуй, крестничек! – кивнула я. – Жду тебя с нетерпением. И вот при всех спрашиваю: будешь ли ты венчаться или хочешь, как нехристь, жить гражданским браком?