– Бред какой-то, – подумав, решил Кирилл. – Я ведь сам по себе, без реактивов никакой ценности не представляю! Для чего я ему?
Рэдрик хмыкнул.
– Поди, спроси.
– Да ну тебя. – Кирилл вздохнул. Потянулся к фляге.
– Погоди, – остановил Рэд. – На, примерь.
И Кирилл увидел у него в руке – стволом вниз, рукоятью вперед – пистолет. Весьма похожий на тот, который час назад вытащил из-под убитого Джек.
От неожиданности отпрянул. Глупо выпалил:
– Что это?
Рэдрик прищурился.
– А вот это у тебя надо спросить! – Явно передразнивал Любовь Леонидовну. – А ну, быстро – марка, калибр, скорострельность? Зря, что ли, Олеська с тобой мучается?
– И ничего не зря. – С теоретической частью занятий дела у Кирилла обстояли на порядок лучше, чем с практической. – Это – автоматический пистолет Стечкина. Калибр девять миллиметров, двадцатизарядный магазин, боевая скорость – от сорока выстрелов в минуту. У Джека такой.
Он успел прослушать не одну лекцию об оружии, с наглядной демонстрацией всего имеющегося в распоряжении отряда арсенала.
– А чего ж спрашиваешь?
– Я… – Кирилл смешался. – Я просто не понял… Почему ты мне его даешь?
– Потому что ваш с Ларкой трофей. Добыли в бою. Ей-то – без надобности. И свой браунинг хороший, и неизвестно, сколько еще проваляется… Так что забирай.
Рэдрик вынул из рюкзака кобуру – очевидно, тоже снятую с убитого – и надел на Кирилла. Не спеша подогнал по фигуре. Сунул в кобуру пистолет и, чуть отступив, полюбовался результатом.
А потом протянул Кириллу руку.
– Молодец, бункерный. Все ты правильно сделал. Сам уцелел, Ларку спас. А Диких валить надо, и не о чем тут париться. Если не ты, то тебя. – И крепко стиснул пальцы Кирилла – в первый раз с тех пор как они познакомились.
Вот этого Кирилл совсем не ожидал.
Он смотрел на широкую и твердую, как доска, ладонь Рэда, впервые пожавшую его собственную руку. Понимая, что сейчас, кажется, опять заревет.
Они вернулись на палубу, к команде.
Вокруг праздновали победу – разливали пиво и сдвигали кружки. Дымились сигареты, шумели голоса, перекрикивая пароходный двигатель.
Появление преображенного «бункерного» на палубе приветствовали радостными возгласами. Адаптов вовсе не ужасал тот факт, что час назад Рэдрик убил двоих пленных. Что на Кирилла надели кобуру, снятую с мертвеца – с непросохшими, кое-как смытыми следами крови. И самого его этот факт почему-то тоже уже не пугал.
«Если не ты, то тебя». Если бы Рэдрик не убил того парня, второй ничего бы не сказал. Они по-прежнему не понимали бы, что происходит. А если бы у меня было оружие, – думал Кирилл, – и я умел с ним обращаться, Лара не лежала бы сейчас в каюте. Не стонала бы от боли.
Я научусь стрелять. И ножи метать тоже. И драться. А Лара поправится. Все будет хорошо.
Ни о чем другом в походе Кирилл не мечтал так, как о возможности выспаться. Каждый подъем становился пыткой. Если бы не Рэд, с удовольствием проспал бы год, а то и больше. А сегодня вдруг проснулся сам.
Первой идиотской мыслью было – командир ушел, забыв о нем! Кирилл в панике подскочил на кровати и уставился на соседнюю.
Рэдрик безмятежно спал. За окном было еще светло. А подскок отозвался тяжелой болью в затылке.
Никто и никогда не рассказывал бункерному «малышу» о том, что такое похмелье. Головную боль и ужасную сухость во рту Кирилл принял за симптомы начинающейся простуды.
Нужно было выпить аспирин, чтобы опередить распространение микробов. Аспирин, среди прочих лекарств, находился у Лары в аптечке. Аптечка – в рюкзаке, где-то здесь, в комнате… Но искать лекарство означало разбудить Рэда – Кирилл по опыту знал, что тот просыпается от любого шороха. Так и мучился, не решаясь встать, до тех пор, пока не раздался осторожный стук в дверь.
Рэдрик немедленно вскочил – будто и не спал. В руке сжимал нож. К тому, что спросонья командир хватается не за штаны, а за оружие, Кирилл успел привыкнуть.
– Кто?
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул парень из экипажа со шрамом на лице. Звали его, кажется, Тохой.
– Сталкер, девка ваша очухалась! Капитан велел тебе сказать.
– Правильно велел. – Рэд потянулся за брюками. – Заходи, че в дверях мнешься... А ты чего вскочил? – Последнее относилось к Кириллу.
– Я с тобой пойду. Все равно уже не сплю… Сейчас, только аспирин поищу. Я, по-моему, простудился.
Рэрик усмехнулся.
– Башка трещит, что ли?
Кирилл кивнул, поморщившись от резкого движения. Рэдрик фыркнул.
– Ты сколько выжрал-то вчера?
Кирилл попытался припомнить... Кажется, «выжрал» он много.
Последним воспоминанием было, как втолковывает кому-то из экипажа – вроде бы, вот этому самому Тохе, со шрамом, – кем были средневековые рыцари и что у них было принято изображать на гербах. И что он, Кирилл, на своем гербе изобразил бы деревянный стол с красивыми гнутыми ножками и странно высокими бортами. А рядом сидела Олеся и ворчала, что, когда пьешь, надо закусывать.
Путешественник неопределенно развел руками.
– Во-во, – кивнул Рэд. – Пива лучше накати, чем колесами травиться.
При воспоминании о пиве замутило.
– Спасибо, я – аспирин.
Командир не спорил.
– Окей, дело хозяйское. Шевелись только, ждать не буду.
В Набережных Челнах проживало много народу, без малого двести человек. И здесь работала настоящая больница – с операционной, палатами и даже рентгеновским аппаратом. Распоряжалась всем невысокая полная женщина по имени Асия.
– Как Ларка? – спросил у нее Рэд.
– Ничего, – заулыбалась женщина. – Вытащили мы вашу красавицу! Молодая, сильная – выздоровеет. Через недельку уже плясать будет.
– Зайти-то к ней можно?
– Заходите, чего ж нет. Отоспаться еще успеет.
«Да когда же успеет?» – чуть не удивился Кирилл. Ведь они сегодня уходят, нужно спешить! Лара казалась неотделимой от отряда. Но глядя в мрачно-решительное лицо Рэда, вдруг понял, что «балласт» в виде раненых командир оставит здесь. Уговаривать бесполезно.
Эта мысль – что доброй веселой Лары больше не будет рядом – так придавила, что к разговору в палате между нею, Рэдом и Капитаном Кирилл почти не прислушивался.
Поглядывал украдкой на Лару – на ее по-прежнему милое, хоть и страшно побледневшее лицо, любовался улыбкой, слушал голос. Он даже не очень понимал, что именно девушка говорит. Для него сейчас это было совсем не важно.
Лара – жива. Она улыбается, разговаривает и иногда встречается с ним взглядом. И, кажется, ничего больше в жизни не нужно для того чтобы быть счастливым! И вот – как же теперь без нее?!.. Мысли метались, и очень хотелось плакать.
– Бункерный! Але! – Рэд встряхнул Кирилла за плечо.
– У? – Говорить было нелегко.
– Ты тоже не помнишь?
– Что?
– Ну, трепались Дикие, который к вам вломились, между собой? – нетерпеливо повторил вопрос Рэд. – Хоть о чем?
Кирилл напряг память.
– По-моему, «здесь они!» – кто-то успел сказать.
Рэдрик удовлетворенно кивнул.
– Выходит, не послышалось тебе, – сказал он Ларе. – Догоняешь теперь? – Это уже Капитану.
– Пасли, – угрюмо выговорил тот. – Не наврал меченый.
– Не наврал.
– Мои, – неловко проговорил Капитан, – из команды… Просились к тебе?
– Просились.
– Возьмешь кого? У тебя ведь сразу двое выбыло?
– Не возьму. Мне бойцы нужны, а не матросы.
– Тоха – боец. Он не наш, казанский. Со мной недавно ходит.
– Это со шрамом поперек морды? Я его сперва за меченого принял.
Капитан невесело усмехнулся.
– Вот и казанские тоже – приняли! Чуть не прибили сгоряча. Хорошо, Назимка опознал – он ему племяш родной оказался. В дальнем поселке каком-то жил, с мамкой и сестрой. Сестру два года назад Дикие утащили, мамка с горя померла. Тоха и решил в Казань перебраться, к Назимке поближе. А мордой еще по детству, в завале ободрался. Ты не сомневайся, парень проверенный.
– Ладно, там видно будет.
Командиры замолчали.
– Я, кажется, вырублюсь… скоро, – проговорила Лара. Виновато посмотрела на Рэда. И, долгим взглядом – на Кирилла. – Вы – давайте… Ни пуха, ни пера. Дойдите!
– Дойдем, – пообещал Рэд. – Куда мы денемся. А ты – выздоравливай, слышь? Чтоб, когда вернемся, козой скакала! Слышь?
– Есть, – улыбнулась лиловыми губами Лара.
Больше до самой Перми происшествий не было. Разве что Олеся – с подачи злодея-командира, не иначе! – решила поднажать на обучение Кирилла. Все эти ночи на барже путешественник тренировался, по выражению Джека, «как в хрен ужаленный». До того уставал, что под навес заползал едва ли не на карачках. Но зато уже неплохо держался на воде и мог отжаться целых двадцать раз.
С рукопашным боем и стрельбой дело тоже потихоньку продвигалось.
Удерживать ровно тяжелый пистолет у Кирилла поначалу вовсе не получалось, язва-Джек уверял окружающих, что бункерный, конечно, непременно попадет белке в глаз – если целиться будет медведю в задницу.
Олеся отвечала на насмешки гордым молчанием и ученика приучила к тому же. Она заставляла его ежедневно, по несколько подходов, тренировать кисть – это почему-то называлось «стоять под утюгом» – и в одну прекрасную ночь Кирилл вдруг обнаружил, что выкидываемая вперед рука не дрожит. И к отдаче от стрельбы он привык, мог делать несколько выстрелов подряд, почти не промахиваясь. Ножи метал хуже, чем стрелял, но Олеся считала, что дело тут не в меткости, а в слабости рук, и третировала силовыми упражнениями нещадно.
От острых сюрекенов пальцы – вначале ужасно неловкие – покрылись множеством порезов. Зато и летали сюрекены куда лучше ножа, сейчас уже смешно было вспомнить, с какой опаской смотрел когда-то на сверкающие в руках адаптов «звездочки».
После бесчисленного множества тренировочных боев – это называлось «спарринг» – по первости только с Олесей, а потом уже и с Сашкой, и с Джеком, и даже с Люком – Кирилл с грехом пополам научился уходить от ударов. Хотя сам достать неуловимого противника кулаком или ногой пока еще не мог. Искушенные в драках адапты легко угадывали любое движение, и поймать себя не позволяли.
– Тут тебе не Бункер, – наставительно приговаривала Олеся, когда Кирилл, в очередной раз поверженный коварным приемом, поднимался на ноги. – Тут думать надо!
Впервые услышанное, это высказывание Кирилла позабавило. Но он быстро вынужден был признать, что Олеся права – думать в бою приходилось на порядок интенсивнее, чем в Бункере за столом.
Особенно наглядно адапты демонстрировали это во время собственных спаррингов. Себя они не жалели – тренировались еженощно, хотя, казалось бы, зачем? И так вон какие ловкие. «Потому и ловкие, что тренируемся, – пожала плечами Олеся. – Если бросим, мигом оплывем».
Спарринг был одним из любимых видов тренировки. Кириллу и самому нравилось наблюдать, как легкой змейкой вывинчивается из лап Сашки Олеся. Или как бьются Рэдрик и Джек – равные по мастерству соперники. Командир был сильнее и тяжелее, зато разведчик – быстрее и изобретательнее. Пластичное, гнущееся под немыслимыми углами тело Джека в драке выглядело танцующим. Проигрывая, Рэд неизменно обзывал противника «долбаным глистом».
Экипаж парохода наблюдал за тренировками с интересом, а за Кириллом – с доброжелательным сочувствием. «Умнику» старались положить побольше еды – путешественник внезапно обнаружил, что стал очень много есть, по сравнению с тем, что удавалось запихнуть в питомца Любови Леонидовне, объем увеличился втрое – а еще уступали место рядом с гитаристом.
Музыка – сейчас, когда рядом не было больше веселой бойкой Лары, – стала единственной отрадой. Благо, упрашивать гитариста не приходилось, сам в каждую свободную минуту к инструменту прилипал.
– Откуда ты столько мелодий знаешь? – спросил как-то Кирилл.
Музыкант пожал плечами. Кажется, не очень понял вопрос.
– Я песни знаю. Диски слушаю, мне ребята притаскивают. А это – так… Само играется.
Больше всего экипаж любил песню про крейсер «Аврору».
– А это – из какого фильма?
Как выяснилось еще в начале похода, вкусовые особенности Германа и Любови Леонидовны разительно отличались. Кирилл не смотрел и десятой доли сериалов и блокбастеров, на которых, стараниями Германа, выросли адапты. А те кривились при упоминании спутником кинолент, которые считала подходящими для «детского просмотра» бункерная наставница.
Ответил ему Сашка.
– Ни из какого, глушь ты дремучая! Просто, песня старинная.
Сашка считался в отряде «молодым» – был взят на замену кого-то из убитых около года назад. Он воспитывался не у Германа, вырос в Купавне. Отличала парня обостренная зоркость и насыщенный – даже по адаптским меркам – лексикон. Дома Сашка работал на лесопилке. Такой замысловатой матерщины Кирилл даже от командира не слышал.
А еще Сашку, единственного из парней, в родном поселке дожидалась девушка. При обмене товарами Лара помогала купавненскому грубияну выбирать подарки для любимой – то браслет, то сережки, то бусы. Сашка подходил к процессу выбора серьезно.
«Понравится Анюте? – вертя в руках очередной гостинец, допытывался у Лары он. – А? Как думаешь?»
Джек над «женихом» вдохновенно насмехался, тот беззлобно отругивался.
– Этой песне лет, может, сто, а то и больше, – разъяснил про «Крейсер “Аврору”» Сашка. – Дядя Юра – шкипер, у которого Капитан по детству жил, – когда молодой был, этот самый крейсер видал. Не на ходу, конечно – остов один. Стоял, говорит, в каком-то большом городе – у берега, для красоты. Лазишь по нему, а вокруг музыка играет. Шибко дяде Юре понравилась. Он и пароход потом так назвал.
Экипаж, судя по всему, симпатии покойного шкипера разделял. «Крейсером ”Авророй”» Музыкант начинал концерты, и им же заканчивал.
– Дремлет притихший северный город, – печально-сурово выводил парень. –
Низкое небо над головой…
Что тебе снится, крейсер Аврора,
В час, когда утро встает над Невой?
– Бункерный, – тихонько позвала однажды Олеся. – А что значит, «Аврора»?
– Римское имя богини Эос, – объяснил Кирилл. И тут же понял, что ничего этой фразой не объяснил. – В древней мифологии так звали богиню утренней зари. По-гречески – Эос, а по-латыни – Аврора. Древние считали, что златокудрая Аврора, поднимаясь над землей на смену ночи, разливает вокруг утренний свет.
– Круто, – решила Олеся. – Небось, боялись эту бабу древние.
– Почему?
– Ну а как? Встанет, да спалит всех на фиг! Потому и крейсер так назвали. Это ж боевой корабль, дядя Юра рассказывал.
Кирилл не стал поправлять Олесю.
Ушедший мир – таким, каким он был до того, как все случилось, – помнили в Бункере. А адапты жили сегодняшним днем. И о некоторых вещах рассуждали порой самым неожиданным образом.
Глава 15. Пермь – Екатеринбург – Талица (580 км)
Глава 15
Пермь – Екатеринбург – Талица (580 км)
Место, где пароход причалил и высадил пассажиров, Пермью называлось условно. Как и в прочих нефтедобывающих районах, в день, когда все случилось, здесь горел даже воздух. Здания, машины, деревья – все живое и мертвое выгорело на много километров вокруг.
Уцелел Екатеринбург, не пострадавший ни от пожаров, ни от наводнения. Под руководством бодрого мужчины по имени Александр Викторович поселок жил и процветал. Занимались в нем не только сельским хозяйством – сумели восстановить плавильные печи и заново проложить железнодорожную ветку, ведущую когда-то в Пермь. Сейчас, не доходя до оставшегося от города пепелища, пути сворачивали к речному причалу.
Ветку восстанавливали в восточном направлении – екатеринбургский глава мечтал, обогнув выжженную дотла Тюмень, соединиться с полотном, которое должно было остаться от знаменитого Транссиба, однако уцелело ли оно, доподлинно никто не знал. Дальше Талицы екатеринбуржцы не заходили – изначально Александр Викторович бросил все силы на то, чтобы проложить дорогу на запад, очевидно было, что в первую очередь прорываться нужно туда, а не в сторону уничтоженной пожаром Тюмени. Восточная дорога от неупотребления заросла лесом. Телегу и лошадей пришлось оставить в Нижнем.