В Перми пароход встречали. С помощью экипажа и отряда баржу разгрузили и заполнили товарами, привезенными на обмен, после чего с пароходной командой отряд распрощался. Только Тоха со шрамом - на «Авроре» парня называли «казанский» - сошел вместе с ними. Видимо, сумел-таки убедить Рэда в собственной полезности.
По железке ходил паровоз, тянувший два вагона – товарный и пассажирский. Кирилл паровоз с интересом обследовал, однако больше всего грела мысль о том, что уж здесь-то, в вагонной тесноте, неутомимая Олеся поутихнет. Как бы не так!
Отжиматься, приседать и стоять «под утюгом» пришлось в полупустом товарном вагоне. Естественно, перебираться туда из пассажирского нужно было на полном ходу, да еще прикладывать массу усилий к тому, чтобы при выполнении упражнений сохранять равновесие – состав ощутимо качало.
Посему путешествие прошло незаметно. После тренировок Кирилл падал едва ли не замертво и под стук колес мгновенно засыпал.
В Екатеринбурге отряд разместили на ночлег по-королевски, в просторной спальне с новенькими ставнями. А потом отвели в баню – где было замечательно светло, работал душ, а на полочке лежало чудесно пахнущее мыло. Еще раздеваясь в предбаннике, Кирилл заметил зеркало – большое, в полный рост. Специально плескался дольше других и вышел, когда в раздевалке никого не осталось. Наскоро вытершись, подошел к зеркалу.
В последний раз смотрел на себя еще в Бункере, то есть почти два месяца назад. И тогда дверца стенного шкафа в их с Олегом комнате отражала болезненно-бледного, узкоплечего, большеглазого подростка с аккуратно причесанными темными кудрями. Подросток неизменно был одет в застегнутую на все пуговицы рубашку, шерстяную безрукавку поверх и опрятные брюки.
Сейчас из зеркала на Кирилла смотрел малознакомый, почти голый, если не считать полотенца, парень.
Кожа у парня была по-прежнему светлой, без адаптской коричневости, однако бледной уже не выглядела. Потому что все тело покрывали ссадины и разнокалиберные синяки самых неожиданных цветов – от желтого до фиолетового.
Кирилл с удивлением разглядывал синяки и думал, что понятия не имеет, откуда взялось большинство из них. А ведь когда-то, в Бункере, каждая царапина становилась событием. Повернувшись боком, заметил на плече заживший шрам от сюрекена Диких. А еще… да-да, ему не показалось! – когда оттопырил локоть, чтобы получше разглядеть шрам, под кожей явственно обозначился бицепс.
Кирилл, не веря, схватил себя за руку. Напряг плечо. И ощутил под пальцами не прежнюю жидковатую субстанцию, а настоящие, твердые мышцы! И плечи у него, кажется, расширились. И ноги больше не походили на макаронины с узелками…
Он приблизил к зеркалу лицо.
Кудри в походе здорово мешали – лезли в глаза, от них было жарко и потела шея, повязка помогала плохо. И в один прекрасный вечер, задолго до Нижнего, Кирилл согласился с Олесей, что наилучший выход – обрезать волосы «к хренам». Что и было проделано немедленно.
Рэдрик, увидев обновленного Кирилла, одобрительно кивнул – «хоть париться не будешь», а Лара тогда на Олесю здорово обиделась. Уверяла, что «теперь никакой красоты не осталось».
Слова Лары Кирилла огорчили. Но жизнь без волос оказалась намного удобнее, чем прежняя, и скоро он перестал расстраиваться.
Видеть сейчас в отражении вместо мягких волнистых прядей клочковатый ежик было странно, Кирилл с трудом себя узнавал. А еще с удивлением обнаружил вокруг губ темное пятно ожога – память о ядовитом болоте. Сами губы обветрились и затвердели. А под носом и на подбородке уверенно пробивалась щетина. Вот уж этого совсем не ожидал! Хотя мог бы, попенял себе Кирилл. Собственно, чего еще ждать, прекратив прием препаратов, снижавших гормональный фон? Потрогал короткие темные волоски – выглядели они как-то по-дурацки – и решил, что надо бы попросить у Рэда бритву.
Хлопнула дверца душевой – кто-то застрял в кабинке еще дольше. Кирилл отпрянул от зеркала и принялся одеваться.
Он думал о том, что изменился, причем, кажется, не в лучшую сторону. Любовь Леонидовна, увидев питомца таким, заплакала бы от огорчения. Но, думал Кирилл, забавно то, что сам себе он нравится - несмотря на синяки по всему телу, нелепо торчащие волосы и ожог на лице.
Ему нравится, что в руках и ногах появилась сила. Нравится, что сам научился себя обслуживать – стирать, мыть посуду и даже кашу варить. Нравится быть полезным адаптам. И то, что Рэдрик – хотя ворчит и замахивается по-прежнему – относится к «пассажиру» уже совсем не так, как раньше. И даже пожал ему руку. А Лара поцеловала…
Это воспоминание не давало покоя уже несколько ночей. И если бы не бесконечные тренировки, не позволяющие думать ни о чем постороннем, проживал бы те минуты в памяти снова и снова.
Как они с Ларой прощались в палате – командиры, проявив неожиданную деликатность, вышли, и Кирилл осторожно присел на край ее постели.
А Лара, едва только их оставили вдвоем, обвила Кирилла здоровой рукой за шею. Он недоуменно наклонился, и адаптка поцеловала его в губы.
Кириллу стало жарко, он застыл, не зная, что делать, а Лара снова его поцеловала. И снова. И он сам не заметил, как начал отвечать, как их губы слились и сливались еще и еще.
В какой-то момент, отстранившись, Лара спросила: «Ты вообще не целованный, что ли? У вас в Бункере – даже этого нельзя?»
Кирилл плохо понял вопрос – он тогда мало что понимал – и на всякий случай сказал: «Нет».
«И ты с этой своей Дашей ни разу не целовался?»
Кирилл опять сказал: «Нет», а Лара заявила: «Ну и дурак», но по глазам было видно, что довольна. И они снова целовались, и он осторожно, стараясь не потревожить раны, притянул девушку к себе.
Чувствовал сквозь больничную рубашку ее тело – горячее, отзывчивое, так упоительно было его ласкать. И такой музыкой звучали в ушах вздохи Лары от прикосновений… Пока в дверь требовательно не постучали – Рэдрик напоминал, что Кириллу пора.
«Вообще, у нас правило, – сказала Лара, отстраняясь. – Между своими, в отряде – чтоб никаких! Но ты-то ведь – не наш, ты бункерный. – Она улыбнулась. – Вернешься – я как раз подлечусь, а ты, может, про Дашу свою забудешь. И фиг с ним, со Сталкером, пусть его лается… Ты только вернись. – На лице Лары играла улыбка, но глаза стали серьезными. – Ладно?»
«Вернусь», – пообещал Кирилл. Он не знал, что еще сказать.
«Ну и хорошо… Иди теперь. – Лара откинулась на подушку. – Иди, а то реветь буду!»
Кирилл неловко поднялся.
«До свидания».
«Пока… Иди, чего стоишь?»
И Кирилл вышел.
Хорошо, что Рэдрик ни о чем его не спрашивал.
… – Бункерный, ты заснул, что ли? – Кирилла крепко пихнули в бок. Оказывается, рядом на скамейку плюхнулся Джек. – Сидишь, в пол таращишься! Собирайся, ужин скоро. Днем подрыхнешь.
Перед тем как покинуть раздевалку, Кирилл успел еще раз взглянуть в зеркало. И подумать, что камуфляжные брюки с майкой, в которых так странно чувствовал себя поначалу, стали родными и привычными. И что ни за какие коврижки не согласился бы снова влезать в рубашку, надевать поверх безрукавку и застегивать до самого горла пуговицы.
На ужине гости сидели рядом с Александром Викторовичем – плотным, подвижным, энергичным мужчиной.
Екатеринбургский глава с удовольствием ел, с удовольствием угощал постояльцев и с удовольствием рассказывал о том, что в поселке происходит.
«Подняли» третью печь, ветку на восток потихоньку тянем. До Талицы уже не больше тридцати километров осталось. Урожай в этом году, тьфу-тьфу, неплохой должен быть.
С интересом выслушал новости. Узнав о разгроме Диких в Челнах, восхитился – ну, даете, ребята! – искренне огорчился, узнав о ранении Лары и Гарри. Предложил «помочь провиантом». Рэдрик благодарил.
Кирилл передал привет от Сергея Евгеньевича и доложил новости из Бункера – подумав про себя, что «новостям» сровнялось два месяца. И что он сам многое бы отдал за возможность узнать, что там сейчас происходит.
– А ты не похож на бункерного-то, – простодушно заметил Александр Викторович. – У Аркадьича, в Нижнем, которые в лаборатории сидят – все бледные, дохлые, что твои спирохеты! А ты – ничего, вроде. Не богатырь, но хоть ветром не качает. Молодец Евгеньич, правильно вас воспитывает.
Кирилл заметил, как Олеся опустила голову, пряча улыбку. Другие ребята тоже, поджимая губы, переглядывались между собой. Один Рэд остался невозмутимым.
– Евгеньич – правильный мужик, – подтвердил он. – Ты вот что скажи. Далеко уйти сможем, как думаешь?
Александр Викторович посерьезнел. Принялся рассказывать о Диких, с которыми, по его словам, с некоторых пор поддерживал негласный «мир» – не забирался дальше обозначенных ими территорий. За что те не лезли на поля и не мешали строить дорогу. Переговоров, естественно, не вели, однако ясно дали понять, что в Талице – последнем «цивильном» поселке Цепи – железная дорога должна закончиться. Дальше цивилизацию не пустят.
– До Талицы мы с вами дойдем, не вопрос, – пообещал Александр Викторович. – А что уж дальше там Ольга… то есть, Ольга Павловна, решит – этого я тебе не скажу. Может, даст проводника, хоть какого, а может, и пошлет подальше. Ты ее знаешь, баба с норовом.
– Проводников не дам, и не проси, – заявила Рэду Ольга Павловна, едва успев поздороваться – командир еще даже ни о чем не спрашивал. – У меня каждый человек на счету!
Талицкая хозяйка оказалась худой, решительной женщиной с коротко остриженными седыми волосами. Определить возраст Кирилл не сумел – с равной долей вероятности, ей могло быть и тридцать, и пятьдесят лет.
– Ну, не дашь – не надо, – неожиданно покладисто согласился Рэд. – Дневать-то хоть пустишь? Или на улице оставишь?
Учитывая то, что бойцы уже зашли в помещение, предполагаемое для дневки, вопрос был лишним. Но Ольга Павловна смягчилась.
– Пущу… Только чтоб моих не сманивать! А то есть тут молодые-горячие – спят и видят, как бы в болото влезть… Понял?
– Да понял, – кивнул Рэд, – не дурак. Карту дашь?
Кирилл успел привыкнуть к тому, что в любом поселке с каждым из его лидеров – людьми, как правило, вдвое старше – Рэдрик разговаривает на «ты» и вообще держится на равных. И что люди эти относятся к нему с большой теплотой, хоть и напускают на себя строгость.
Ольга Павловна не была исключением.
– Карту приготовили, как обещала. После ужина отдам… Я смотрю, пополнение у тебя? – Она скользнула взглядом по Тохе. – А где ж красотка-то твоя? Лара-то?
– Ранена Лара. В Челнах осталась. И Гарик тоже.
Ольга Павловна болезненно охнула и проделала странное – коснулась сложенными щепотью пальцами лба, живота и каждого плеча, пробормотав: «Господи, отец наш небесный, спаси и сохрани». Кирилл с интересом уставился на первого встреченного им религиозного человека.
После ужина гости сидели в «библиотеке» – уютном помещении с парой книжных шкафов – и рассматривали карту.
– Еще километров тридцать дорогу будет видно, – рассказывал похожий на Ольгу Павловну парень, назвавшийся Женей. – Держитесь ее. А дальше, не доходя до Юшалы, в болото упретесь.
– Перейти можно?
– Перейти – не знаю, мы туда не совались. А, обойти – можно попробовать. Как поймешь, что уперлись, начинайте на юг забирать, пока холмы не увидите. Как увидите, пробирайтесь по ним, где повыше. Там речка течет, Пышма. Затопила все, зараза, но сама уже в берегах. Вот вдоль нее и двигайте, она аж до самой Тюмени течет. А в районе Тюмени мосты должны быть, и жэдэ, и автомобильный – видишь?
Рэдрик кивнул.
– Мосты-то целы?
– Не видал. Мы только вот досюда доходили. – Женя указал место – по прикидкам Кирилла, километров пятьдесят от начала болота. – Тут идти трудно, но можно. Мы б и дальше забрались, да Дикие шуганули. Больше не лазим.
– И слава Богу, что не лазите! – вставила Ольга Павловна. – И нечего там делать!
– В районе этих мостов, говорят, раньше воинская часть стояла, – укоризненно взглянув на нее, продолжил Женя. – Большая. И пожар туда, вроде, не добрался – так что, может, люди и остались.
– Ну кто там еще остался, – снова недовольно вмешалась Ольга Павловна, – что ты выдумываешь?
– Не выдумываю я! Торчок рассказывал, что люди там есть – помнишь? На такой еще штуке катаются… Забыл…
– Какой торчок? – перебил Рэд.
Ольга Павловна поморщилась.
– Да поймали тут одного… Дурного совсем, в лесу в капкан попался. Нес какую-то ерунду, а эти остолопы поверили.
– Где он?
– Кто?
– Торчок!
Ольга Павловна и Женя переглянулись.
– На кладбище, – недоуменно ответила женщина. – Где ж ему быть, господи-прости? Двух ночей без дряни своей не протянул – помер.
Кирилл с удовлетворением подумал, что переводчик ему уже не требуется. Сам сообразил, что пойманный в лесу парень был наркоманом – обычное для большинства Диких состояние.
Рэдрик неодобрительно пощелкал языком.
– Жалко… Какой проводник бы был!
– Ну, знаешь, – обиделась Ольга Павловна. – У меня тут не наркодиспансер.
– Ладно, понял. – Рэдрик легонько похлопал хозяйку по руке. – Дальше-то как, Женек? Куда двигаться?
– Не знаю, – с сожалением ответил Женя, – дальше не ходил. Если уцелели автодорога или железка – они параллельно идут, рядом, – то вот по ним и надо идти. До Ялуторовска доберетесь, потом до Ишима. Потом Омск – но он, скорее всего, выгорел, нефтяной город был, – а дальше уже Новосиб.
Что делать отряду, если дороги не уцелели, или если найти упомянутые мосты не удастся, Женя не сказал. Все и так было ясно.
– Окей, – кивнул Рэд. – Карту отдаете?
– Забирай. – Женя принялся бережно складывать карту. Тронул Ольгу Павловну за плечо. – Мам, ты иди спать, еле сидишь уже. Я сам ребят в комнату отведу.
Спорить Ольга Павловна не стала. Выбралась из-за стола.
– До завтра. Я приду вас проводить… Женя, не засиживайся. Тебе вставать рано. Хорошего отдыха.
Кирилл шел в спальню, все еще под впечатлением от слова «мам», так легко оброненного Женей. Странно было сознавать, что в мире до сих пор встречаются люди, которые могут обратиться к кому-то этим словом. «Мама»… Интересно, каково это – быть сыном живой матери?
На пороге спальни Женя остановил Рэда.
– Сталкер, покурим?
Командир не удивился. Пошел за Женей. Кирилл, вздохнув – за ними. Курить не пробовал ни разу, твердо решив соблюсти хотя бы этот завет Любови Леонидовны – коль уж не драться и не употреблять алкоголь категорически не получалось – но после происшествия в коттедже Рэдрик настаивал, чтобы «бункерный» неотлучно находился при нем.
Парни отошли в конец коридора.
– Че хотел?
– Про торчка того, – закуривая, пояснил Женя. – Мать эти разговоры терпеть не может. Она, как дядя Валя умер, дерганая стала, все за меня боится… А торчок говорил, будто железку видел! И видел, как по ней люди ездили.
Рэд недоверчиво вскинулся.
– Да ладно? На паровозе, что ли? Как в Екате?
– Не... Другая какая-то хрень, не дымила. Вроде дергают за что-то, а она едет. Я сперва-то решил, что убогого под приходом нахлобучило, а дяде Вале рассказал – он говорит, в натуре, были такие штуки. До того, как все случилось.
Рэд вопросительно взглянул на Кирилла.
– Дрезина, – подтвердил тот. – Были такие, на механическом ходу. Их обходчики путей использовали.
Женя кивнул.
– Угу, дрезина! Я все слово вспомнить не мог. Насчет обходчиков – не знаю, а торчок тех людей «вояками» называл. Я и решил, что, может, с воинской части уцелел кто. Думаю, расскажу тебе, вдруг пригодится.
– Окей, – кивнул Рэд. – Может, и пригодится.
– Я при матери не стал говорить, – виновато пояснил Женя. – Я ведь сперва-то, как тот ушибленный про дрезину рассказал, на разведку намылился. Схожу, думаю, посмотрю. Вдвоем с Костяном мы бы точно добрались и Диких обойти сумели бы... А мать, как узнала – сама не своя стала. Нечего, говорит, там делать – и все тут! Наслушался, дескать, наркоманских бредней, мало ли что кому почудилось. Да еще дядя Валя умер. – Женя вздохнул. – Мать на людях-то хорошо держалась, как ничего и не случилось, а дома… – он махнул рукой. – В общем, мы с Костяном собрались уже, я встал пораньше – думаю, уползу потихоньку, а ей записку оставлю. Прохожу мимо комнаты, а она там плачет. Тихо так, чтобы я не слышал. – Женя отвернулся в сторону, глубоко затягиваясь.