Она заметила свет задолго до того, как достигла его. Пустыня стала замерзшим морем серебра. Огонь был мерцающей точкой, далекой и слабой, но на угольно-стальном пейзаже он виднелся отчетливо. Какое-то время она наблюдала, моргая и пытаясь не дать холоду и усталости закрыть ей глаза, затем выкарабкалась на бархан и остановилась на нем, а после скользнула вниз. Огонь исчез за силуэтом следующей дюны, но оказался на месте, когда Иобель поднялась на очередную вершину. Она направилась к нему, шаг за шагом, пока свет не превратился в оранжевое пятно, наполнявшее чашу прямо за песчаным гребнем.
Она замерла, учуяв дым, тяжелый от запаха застывшей смолы. Он казался знакомым, но Иобель не знала почему.
«Учитывая то, чем ты стала, и где ты, и как далеко зашла, — подумала она, — удивительное ныне стало обыденностью, Селандра».
Она выбралась на бархан и посмотрела вниз. У подножия склона ярко горел костер. Он был огромным, и Иобель увидела ветки, накиданные в пламя. Рядом сидела фигура, съежившаяся под одеждой, очень напоминавшую ту, в которой была она сама. Иобель не могла сказать, была ли фигура на самом деле маленькой или лишь казалась такой. Где-то неподалеку ночь пронзил шакалий визг.
Она оглянулась, а затем перевела взгляд обратно.
— Так легко найти, — пробормотала она. — Едва ли добрый знак.
Инквизитор заскользила по склону, мягко и бесшумно, словно дуновение ветра. Фигура возле костра не поднимала глаз, пока она не вышла в круг света.
— Ты знал, что я буду искать тебя? — присев, спросила она и почувствовала, как лицо омыло теплом. — Или это должно было быть простой случайностью?
Голова фигуры резко дернулась вверх. Иобель заметила широкие глаза под темными волосами и мягкие черты мальчишеского лица. Она ощутила укол удивления, и фигура тут же вскочила на ноги. Блеснул нож, который мальчик сжимал в руке. Он перешел на противоположную сторону костра, не сводя с нее глаз.
— Кто ты? — крикнул он, и Иобель почувствовала дрожь страха в его голосе.
Его глаза были черными и яркими в свете костра. Медленно, не отводя взгляда от ребенка, инквизитор подняла руки ладонями вверх. Свет отразился от перстней на ее пальцах.
— Извини, — осторожно произнесла она, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я не хотела напугать тебя. Я… увидела свет. Подумала, что костер разожгли те, кого я ищу. Я сочла, что ты — это они. — Секунду Иобель глядела на мальчика. Что-то в его лице казалось смутно знакомым. — Это ведь не ты, верно? — медленно спросила она. — Если это так, я была бы признательна, если бы мы пропустили это… недопонимание.
Мальчик покачал головой и ткнул ножом в воздух.
— Тебя послали они, да? Я не пойду с тобой. Не хочу.
Иобель опустила голову. От хлынувшего в мышцы адреналина мальчишку трясло.
«Знакомое лицо, — подумала она, — знакомое лицо…» — Но все ощущалось не так, как раньше, и Иобель начала верить, что в этом царстве сна и памяти подобное отличие значит немало.
— Оставь меня! — выплюнул мальчик, но не стал приближаться.
— Извини, — снова сказала она и опустила руки. — Я пришла не за тобой.
Секунду мальчишка не шевелился. Иобель не сводила с него глаз — собранная, спокойная, терпеливая. Медленно, вдох за вдохом, кончик ножа опустился. Наконец он бросил на нее рассудительный взгляд и присел.
— Можно остаться у костра? — попросила она.
Мальчик молча кивнул. Он смотрел в огонь, нож исчез в складках одежды.
На Иобель накатило тепло, и постепенно она начала чувствовать, как проваливается в сон.
Она встряхнулась, широко открыв глаза. Сон, тепло, усталость… Что она делает? Ни одно из этих чувств не было реальным. У нее не было тела, не было кожи, чтобы ощущать тепло костра или боль усталости. Все это, как и она, как и небо, и песок с теплом, было подземным миром Ариманова разума. Ничто здесь не являлось настоящим и все возникло из-за него.
Откуда-то издалека слабый ветер снова донес шакалий вой.
Иобель внимательно посмотрела на мальчика. Он был худ, и морщины тревоги выглядели неуместно на столь юном лице. Сколько ему лет? Семь? Может, восемь?
— За кого ты меня принял? — спросила она.
Взор мальчика метнулся на нее, а затем назад на костер.
— За них, — ответил он. — Они хотят вернуть меня, но я не хочу. Я не сделал ничего плохого.
Он смотрел на огонь, и лоб его прочертили складки. Иобель собиралась задать следующий вопрос, когда он заговорил снова.
— А за кого ты приняла меня? — спросил он; его взгляд оказался не по-детски острым, расчетливым, оценивающим.
— Кое за кого, кого я однажды уже видела у костра, — сказала она.
— Друга?
Она почувствовала, как с ее губ сорвался смешок, прежде чем успела сдержаться.
— Врага, — произнесла она. — Очень старого врага.
— Тогда почему ты ищешь его?
Иобель пожала плечами.
— Потому что… потому что мне не нравятся вопросы, оставшиеся без ответов. — Она замолчала, почувствовав, как прикусила губу, а затем снова пожала плечами. — И потому что если я разыщу его, то смогу найти способ уничтожить. А также еще одного врага.
— Уничтожить… — осторожно сказал мальчик, — враги… Вряд ли ты хороший человек.
— Хороший? — Она едва не рассмеялась вновь. — Нет-нет, я не хороший человек.
Иобель метнула взгляд во тьму, услышав очередной шакалий вой, в этот раз ближе.
— Не волнуйся, — произнес мальчик. — Они не подойдут к костру.
Он уверенно кивнул, когда инквизитор оглянулась, и уже не хмурился.
«Знакомое лицо…»
Она забредала в самые дальние уголки воспоминаний Аримана, но никогда прежде не видела этого лица. И все же оно было… таким… знакомым.
Ребенок отвернулся, взял сухую ветку из кучи рядом с собой и бросил ее в костер.
— Как зовут того врага, которого ты хочешь найти? — спросил он, когда ветка почернела и занялась.
— Магнус, — сказала Иобель и посмотрела ему в глаза. — Его зовут Магнус.
Мальчик покачал головой.
— Кто он? Как выглядит?
— Старик в старом красном плаще. У него все лицо в шрамах и единственный синий глаз. — На лице ребенка не промелькнуло и тени узнавания. — Но, думаю, он может выглядеть как что или кто угодно.
— Джинн? — с улыбкой сказал мальчик. — Ты гонишься за духом пыли и воздуха? — Он покачал головой. — Ты ведь знаешь, что их не существует? Он — лишь отголосок мифов, тень, оставленная прошлым.
Ребенок немного выпрямился, вынося свой вердикт, словно ученик, с гордостью демонстрирующий выученный урок, хоть и не до конца усвоенный. Иобель едва сумела сдержать смех.
— Может, ты и прав, — произнесла она. — Может, мы оба правы. — Она глубоко вдохнула сладковатый дым. — От кого ты бежишь? — осторожно спросила инквизитор. Мальчик не сводил глаз с огня. — Похоже, ты очень умный, раз прячешься от шакалов у костра.
— Я не прячусь, — отрезал он, но затем вздохнул так, будто в нем сидела куда более старая душа. — Я сделал кое-что, чего делать не следовало. Кое-что натворил, поэтому не хочу возвращаться.
— Что ты сделал?
— Ничего плохого. Но они узнают. Они придут и заберут меня. Я чувствую это.
Селандра снова услышала шакалий вой, а затем ответ, чуть дальше, но на этот раз не стала оборачиваться.
— Кто они?
— Мой брат, — объяснил мальчик, качая головой. — Люди, которых послал мой брат.
По спине Иобель пробежал холодок. Она сделала медленный вдох.
— Твой брат?
— Да.
Инквизитор постаралась не выдать обуявших ее чувств. Все, что она могла, это смотреть в лицо мальчика, чьи глаза теперь казались черными в свете костра, на простую юность и человечность в его чертах. И смутное сходство стало узнаванием.
Мальчик заговорил снова, не сводя глаз с костра. Пламя пульсировало и струилось на ветру. Вот только ветра не было.
— Я не могу вернуться. Это не мое время. Пока нет. — Он взглянул на нее, и на миг ей показалось, будто она заметила яркий синий блеск в его радужках.
— Как тебя зовут? — спросила она.
У нее за спиной раздалось рычание. Шеи коснулось влажное, воняющее гнилым мясом дыхание. Иобель обернулась и, потянувшись за горящей веткой, начала вставать.
Из тьмы на нее смотрела стена глаз. Пламя высветило клыки и языки под дисками отраженного света. Рука Иобель сомкнулась… ни на чем. Костер исчез. Но глаза шакалов все еще светились, холодные и яркие, словно монеты в лунном свете.
Мальчик встал позади нее и плавным движением поднял руку к ближайшему шакалу. Судя по размерам, существо было вожаком стаи. На покрытой мехом голове блестела кровь. Мальчик провел рукой по шее зверя, и тот шумно выдохнул сквозь сжатые челюсти. Ребенок повернулся к ней, и теперь его глаза были такими же, как у шакалов у него за спиной.
— Я не видел джинна, которого ты ищешь, Селандра Иобель, — с холодным торжеством произнес мальчишка. — Но это — царство секретов и тех, кто их прячет.
— Это ты, Ариман? — спросила она. — Это воспоминание о тебе самом до того, как тебя забрали в легион. Воспоминание, сокрытое на границе твоего «я».
Мальчик впервые улыбнулся, и Иобель увидела, что его зубы — черные гнилые пеньки за кругом изорванных губ. Тени, скопившиеся в морщинах на лице, стали трещинами на пергаментной коже.
— Я — не мой брат, — сказал он. — Я мертв так же, как и ты. — Шакалы рядом с ним не моргая смотрели на Иобель. Тьма сгущалась. — Но это царство давно минувшего прошлого, и здесь я свободен.
На нее опустился холод, режа и выкручивая.
— Свободен? — выдавила инквизитор.
Мальчик покачал головой, словно устав от болтовни.
— Ты — плохой человек, Иобель, и вряд ли честный, но спасибо за то, что посидела со мной у костра. Возможно, ты никогда не достигнешь конца своего путешествия, а если все же достигнешь, то можешь пожалеть об этом. — Она моргнула, а затем были только чернота и мороз, а голос мальчика, казалось, доносится откуда-то высоко сверху. — Иди к началу всего. Вот к чему все приводит в конечном итоге.
А затем ее подхватила тьма, и больше она ничего не слышала.
Иобель очнулась под полуденным солнцем, уткнувшись лицом в песок. Ветер уже успел разогреть ее тело. Она не уснула, просто на мгновение перестала существовать. От костра не осталось ни следа, как и от отпечатков ног, за исключением ее собственных, почти заметенных ветром.
Она закуталась плотнее и начала взбираться на склон очередного бархана. На горизонте мерцали города из стекла. Инквизитор продолжила путь, задаваясь вопросом, наступит ли снова ночь.
Перевертыш ждал. Терпение было частью его натуры, как и нетерпимость к порядку. Оба качества помогали развлекать Великого и Непостижимого Изменяющего Все, но именно терпение делало его шутки возможными. И задание, которое ему поручили, было одним из величайших и интереснейших. Для выполнения потребуется изощренность, немало изощренности, и наиболее окольные пути между точкой, где он сейчас находился, и той, где ему предстояло оказаться.
Поэтому он лежал в лакуне между двумя событиями: тем, что уже произошло, и тем, что вот-вот случится.
Он наблюдал. Перевертыш видел, как детали из прошлого ввинчиваются в настоящее и закручиваются в будущее. Он не пытался выяснить, куда приведут эти вращающиеся загадки причины и следствия. Он не мог этого разглядеть, да его это и не заботило. Были другие, что безустанно следили за подобными вещами, и как их природой было предсказание и придание формы, так природа Перевертыша состояла в сбивании с толку, запутывании, порче. Такова была бесконечная прихоть и жестокость его повелителя.
Он наблюдал за тем, как мальчик растет на планете, которая однажды погибнет. Мальчик стал существом превыше человека и открыл внутри себя силы. Горечь и ошибки привели мальчика, который стал теперь воином, к разрухе. Круговорот жестокости и гордости был приятным — или был бы приятным, если бы Перевертыш мог чувствовать.
Он наблюдал, и миновали тысячелетия, и время не проходило вовсе. А затем событие, которого он так ждал, наконец-то случилось.
Оно было крошечным, совсем незаметным.
На корабле уснул человек. Он был мужчиной, который родился и состарился на этом корабле. Человек не знал, что умирает. Его тело ослабло за годы натягивания цепей, которые поднимали снаряды из отверстия в полу и через проем в палубе над головой. Грязная вода и дрянная еда доделали остальное. Через неделю ли, через месяц или через год он упадет, когда будет тянуть цепь, и больше не поднимется. Вот только ничего подобного не произойдет.
Перевертыш проник в сон мужчины, и он больше не проснулся.
Человек не знал, что был одаренным. Как и у мальчика, который стал воином, в нем были семена экстраординарности, но семена эти не взошли, и мужчина так и не узнал, что сны, посещавшие его все три десятилетия жизни, принадлежали не ему.
Перевертыш проснулся вместо человека, когда ударил колокол, знаменующий начало смены. Он вздрогнул под покрывалом и закашлялся, в точности как это делал каждое утро смертный, чью кожу он теперь носил.
— Подъем! — раздался машинный голос, и палубу лизнула плеть.
Перевертыш сбросил покрывало и побрел вперед. Вокруг было много шума, много потной и торопящейся плоти. Он пристально наблюдал, подыскивая следующего носителя.
Кончик плети хлестнул человеческое лицо Перевертыша. Он отшатнулся, ощутив, как из рассеченой щеки брызнула свежая кровь.
— Живее! — произнес голос над ним.
Перевертыш поднял глаза и встретился взглядом с огромным мускулистым надзирателем, чья нижняя челюсть была железной. Мышцы человека блестели от масла. Плеть свернулась обратно в металл его правой руки. — Будешь пялиться дальше, и я тебе лицо сдеру.
Перевертыш опустил голову и заторопился прочь.
Ему придется подождать еще, прежде чем принять обличие надзирателя, но не слишком долго. Когда корабль достигнет Просперо, он должен носить нужную маску.
Кнекку рыскал по городу, но никак не мог найти Башню Циклопа. Он и не ожидал, что найдет. Скользивший в воздухе диск под его ногами представлял собой круг из блестящего серебра. На его краях подрагивала кайма тонких щупалец. Кнекку слышал, как диск бормочет и шепчет ему, двигаясь в ответ на импульсы воли. Мимо проносились мостики и непрерывно меняющиеся улицы. Толпы мутантов и рабов падали на колени, когда Кнекку пролетал над ними. Он ощущал, как с их губ срываются ритуальные слова, но не оглядывался. Его взгляд оставался устремленным вдаль.
Лес башен изменялся у него на глазах. Кроме того, они начали менять свою форму и размеры. Стекло затуманивалось в гранит, а стены отращивали пушки и клинки. На границах города разверзались пропасти. Регионы планеты теперь разделялись утесами из черного газа. Вокруг минаретов и пирамид клубился густой серебристый туман, по своей прихоти скрывавший и открывавший их детали, и даже вторым зрением Кнекку не мог разглядеть ровным счетом ничего. Оттуда доносились крики, высокие смеющиеся ноты, звучавшие как жестокость и голод. В эфире крутились и пели в варп исполинские колеса остроты и шипов. Кожа между реальностью и нереальностью стала такой тонкой, что временами он даже видел сквозь нее. Планета Колдунов превращалась в крепость, ее защита вставала на место, словно шестеренки единого механизма.
«Все бессмысленно, — подумал он, — все ради защиты пустого трона».
Происходящее разворачивалось и разрасталось с неудержимой инерцией. Теперь его занимала лишь одна мысль.
+Король приходит и уходит, когда пожелает+, — так сказал Сар’ик.
«Но где вы, владыка? — размышлял он. Его взгляд прочесывал город, но из дымки не вырастала черная башня. — Почему вы не тут? Час близится. Вы должны быть здесь. Где вы?»
Ответа не было, а город не кончался, проносясь размытым пятном и вырастая заново перед ним.
«Что, если в защите нуждается не этот мир? Что, если это вы? Что, если вы желаете защитить нас от большей правды?» — Кнекку боролся с этой мыслью днями и неделями, пока остальные готовились к войне. Она досаждала ему, и он ничего не мог с этим поделать. Не помогали даже медитации и упражнения с копьем. Каждое мгновение он ожидал услышать призыв в своем разуме и, взглянув на город, увидеть черную башню. Но никто не звал, и вопрос, что тикал в голове, становился все громче.