6. Фермерское поселение Кирзачи, 15 октября, 2112 года
Трясти пшеницу это ещё куда ни шло, это дело Президент уважал. Противно конечно было. Особенно, когда липкие плоды с омерзительным чавканьем плюхались под ноги и забрызгивали всё вокруг плацентой, источающей удушливый пряной аромат. Но всё же лучше чем на пчелиной дойке или на брюквенной прополке, когда не знаешь - или ты брюкву догнал, или она тебя поймала. Весь этот вымороченный фермерский быт ужасал Президента именно своей органичностью, тем как успешно эти безграмотные мужланы сумели не только приспособиться к нечеловеческим условиям Поля, но войти с ним в плотный симбиоз. Возможно, потому что все они были мутанты. Все до единого.
Но самым ужасным было то, что он сам, совершенно генетически здоровый экземпляр сотню раз проверенный доцентами, вписался в экологическую нишу Кирзачей как патрон в патронник. Нет. Как недостающий фрагмент пазла. Как будто только его здесь всё время и ждали, как будто именно для него здесь всё и было устроено. И пока он в Оазисе самозабвенно искоренял последствия Большой Лажи, в Кирзачах уже было готово для него истинное место предназначения. Это было чудовищно, уму непостижимо.
И чтобы не сойти с ума Президент тряс и тряс толстые пшеничные стволы. Сегодня понадобится много сладкого хлеба. Сегодня будут варить жирный кулеш. Сегодня в Кирзачах праздник. Ночь урожая. Фермеры будут благодарить Поле. И пропади всё пропадом.
7. Поле, 15 октября, 2112 года
Они вышли ещё затемно, взяли направление точно на север. Ну или туда, где он предположительно когда-то был.
- Как ты это делаешь? - спросил Жмот у Финки. - Ну, когда Поле изменяешь. Что ты чувствуешь?
- Это очень трудно объяснить, - сказала Финка.
Потом она секунду подумала и принялась охотно объяснять.
- Понимаешь, я представляю, что всё хорошо. Спокойно. Как будто всё-всё нормально и в полном порядке. Понимаешь? Всё на своих местах, там, где положено быть. И так было и будет всегда. Неизменно.
Жмот сравнил это со своим ощущением Поля, когда его накрыло после «дрожки». Ощущением возможности радикального изменения всего раз и навсегда. Что ж, всё логично.
Они миновали Руины, держали хороший темп, а когда уже совсем рассвело Жмоту захотелось спрятаться, но прятаться уже было поздно. Навстречу им шла группа людей в чёрных комбинезонах. Три мужика и с ними то ли женщина, то ли подросток. Не понять издалека. У них были большие рюкзаки и оружие неизвестной Жмоту модификации. На бронежилетах ярко-красные шевроны. Маскировкой ребята вообще не заморачивались.
Жмот снял автомат с предохранителя, Финка остановилась метрах в пяти сзади-левее и перед ней совершенно случайно оказалась очень удобная кочка. Хорошо их в спецназе натаскивали, что и говорить.
Чёрные приблизились и один из них, с непонятной нашивкой на груди, подняв руку в приветствии, заговорил. И Жмот впервые в жизни услышал речь с акцентом.
- Здравствуйте, - вежливо сказал человек в чёрном комбинезоне. - Вы говорите по-русски?
- Привет, - ответил Жмот. - Говорим. Меня зовут Жмот. Это Финка.
- Вы из Москвы? - спросил чёрный.
- Откуда? - не понял Жмот. Насколько он помнил, от Москвы сто лет назад камня на камне не осталось.
- Автономный административный объект номер шесть ноль два четыре, «Москва». Пункт спасения. Место выживания.
- Оазис? - неуверенно уточнила Финка.
- Купол, - подсказал Жмот.
- Да, в форме купола, - согласился чёрный. - Герметичного.
- Мы из герметичного купола, который называем Оазисом. Москвой его никто не зовёт. Я думаю, у нас вообще ни все знают, что такое «Москва». А вы откуда?
- Автономный административный объект номер два пять два пять, «Ленинград».
Ничего себе. Жмот читал про Ленинград, но был уверен, что память о нём уже давно стёрлась. Как и о Москве. Историческая наука пользовалась наименьшим интересом среди обитателей Оазиса.
- Я майор Тырин, - продолжил чёрный. - Со мной лейтенанты Максютов и Романецкий. И техник-биолог Комлева. Она гражданское лицо, но прошла специальную подготовку. А вы в каком звании?
- Я гражданское лицо, но прошёл специальную подготовку, - сказал Жмот. - А она, - он кивнул на Финку, - сержант спецназа.
- Сержант? - удивился Тырин, но в дальнейшем обращался исключительно к Финке. - Вы можете проводить нас к вашему начальству?
Финка молчала. Она впервые видела людей не из Оазиса. Собственно, они со Жмотом вообще только что узнали, что где-то оказывается помимо Оазиса есть люди. И вот так взять и запросто отвести их под купол. Дорогу показать. А ведь хрен его знает, что на уме у этих ленинградцев.
- Ну и как там у вас? - спросил тогда Жмот. - В Ленинграде.
- До недавнего времени было неплохо, - казал Тырин. - До тех пока три месяца назад не началась спонтанное и лавинообразное увеличение аномальной активности. Стада мутантов, горение атмосферы, тектонические сдвиги. То есть это мы поначалу думали, что всё это происходит спонтанно, пока не установили, что центр активности расположен в непосредственной близости от Москвы. Цель нашей группы - вступить в контакт с руководством вашего купола и выяснить причины дестабилизации обстановки.
- А как вы это установили? - спросила Финка. - Ну, что центр у нас. Центр активности. Понимаете, мы же не можем взять и на слово поверить совершенно незнакомым людям. Понимаете?
- Сержант, вы рассуждаете о вещах, в которых не смыслите, - сказал Тырин. - Запеленговать направление волны можно при помощи банальных детекторов. А у нас есть и не банальные. Вы просто действуйте по уставу. Разве вам не положено обо всех происшествиях докладывать командованию? Вот и доложите.
И Жмот понял, что самым правильным будет, отвести этих ребят к Кащееву, в Изгорвол. Тут уже не до мифического Посредника и президентских внучек, тут дело серьёзное. Но ведь Кащеев, собака, тогда, пожалуй, за ходку не заплатит. Надо было выкручиваться.
- Мы вас проводим лучше, чем к начальству, - сказал Жмот. - Мы вас проводим к специалисту по аномальной активности. Но сначала заскочим в одно место. Тут не далеко.
Тырин задумался. Он явно не ожидал от этих аборигенов такой несговорчивости. К нему сзади подошёл то ли Максютов, то ли Романецкий и что-то показал на языке жестов. О как. Шифруются, сволочи. А Тырин ещё секунду подумав, сказал:
- Хорошо. Если это рядом, мы согласны.
Ишь ты. Они согласны. Жмот стоял и радостно улыбался, всем своим видом показывая, что он просто счастлив такому консенсусу. Финка тоже не проявляла активности. Пауза затягивалась и у Тырина первого не выдержали нервы.
- Так что же, вперёд? Мы готовы.
- У нас вообще-то принято расплачиваться за услуги, - наставительно известил Жмот пришлых неучей.
- Вы требуете оплаты? - поразился Тырин.
- Он профессиональный проводник и работает по контракту, - пояснила Финка.
- Хорошо, - с презрением сказал Тырин. - Мы заплатим. Золото у вас ещё имеет хождение? Этого хватит?
Он быстро достал из нарукавного кармана небольшой слиток. Граммов двести прикинул Жмот и громко сглотнул. Потом кивнул.
- Получите не раньше, чем доведёте нас до официального представителя вашего автономного административного объекта. В ранге не ниже майора.
Сделав это заявление, Тырин демонстративно упрятал слиток обратно в карман. Ещё и медленно так, с расстановкой.
- Да будет вам майор, - заверил Жмот. - Хоть генерал.
- Теперь мы можем идти? - едко осведомился Тырин.
- Нет, - весело сказал Жмот.
- Почему на этот раз?
Ленинградец всё же начал выходить из себя и это Жмоту очень понравилось.
- Так полдень уже, - сказал Жмот. - У нас в это время принято обедать.
Это замечание, к неудовольствию Жмота не вызвало у новых нанимателей возражений. Понятно, люди военные, приём пищи дело святое, по расписанию. В саморазогревающихся банках у них была консервированная рисовая каша с мясом, луком и морковкой. Жмоту понравилось, но рис тут явно был лишним. Понемногу разговорились. Максютов, голубоглазый блондин, сыпал анекдотами, Романецкий, совсем молодой парень, продемонстрировал оригинальную конструкцию подствольника своего автомата, а Комлева похоже кроме того, что была техником-биологом (зарплата сказала хорошая, но часто приходится кровь сдавать) всерьёз интересовалась филологией.
- Почему ваша специальность называется «полярник»? - пристала она к Жмоту.
- А как? Полевик что ли?
- Вообще-то полёвник.
- Да ну, - отмахнулся Жмот. - Вот ещё.
Настроение у него было приподнятым, сердце радостно ёкало, когда он прикидывал, за сколько уйдёт золотой слиток, даже если продать его легально. Да, на краже пчёл у фермеров такого капитала не сделаешь. И поэтому когда вдалеке показались знакомые уже смерчи, он решил пошалить.
- Давай, наведи порядок, - шепнул Жмот.
- Что? - не поняла Финка.
- Ну как ты там - глаза закрой, руками поводи.
Финка нахмурилась, но Жмот не отставал, пихал её вбок, и Финка неохотно изобразила дирижёра с закрытыми глазами. Смерчи исчезли. Жмот самодовольно взглянул на ленинградцев - дескать, видали, как мы умеем? Эффект превзошёл ожидания. На Финку смотрели восторженно, с уважением и благоговением.
- Невероятная мощь, - сказал Тырин.
- А почему вы с такими способностями и только сержант? - удивлённо спросила Комлева.
- Да как-то карьера не задалась, - туманно пояснила Финка.
- У нас бы вам сразу дали полковника, - убеждённо сказал Тырин.
- То есть как? - не понял Жмот. - У вас звания дают... вот за это?
- А за что же ещё? - удивился Тырин. - Я могу воздействовать на броуновское движение, но лишь на небольшом расстоянии. Романецкий диэлектрик, а Максютов преобразователь артефактов. У Комлевой особых способностей не нашлось, ей пришлось учиться на биолога.
И тогда Жмот понял, что все они, мать их, мутанты.
8. Фермерское поселение Кирзачи, 16 октября, 2112 года
Весь день предпраздничная суета лихорадила Кирзачи. Пекли сладкий хлеб, взбивали сыр, густили молоко, замачивали муравьиные яйца. Черпали мёд из колодцев, загоняли репу в давильню, ощипывали рыбу. Аромат шашлыка из кузнечиков будоражил аппетит, а добытого накануне зайца целиком запекли на костре. Его жирная туша была вздета на колья, и каждому на празднике полагалось без стеснения подходить и отрезать себе любой лакомый кусок.
К вечеру всё было готово, и Ночь урожая как обычно началась с благодарности Полю. Бригадиры, нарядные, в белых рубахах и начищенных до блеска сапогах, закружили хоростан, а прочие обитатели Кирзачей затянули с мышиным подвыванием древний речитатив:
Крекс-пекс-фекс...
Крекс-пекс-фекс...
Крекс-пекс-фекс...
Не горы, не овраги и не лес,
Не океан без дна и берегов,
А поле, поле, поле, поле Чудес,
А поле, поле, поле, поле Чудес,
Поле чудес в Стране Дураков.
Крекс-пекс-фекс...
_______________________________________________________________________
Стихи Булата Окуджавы
И Председатель увидел, что все эти фермеры, охотники, пастухи - все они постепенно начинают, как будто светиться изнутри, сиять глазами, сверкать искрами в волосах, поднявшихся у всех дыбом. А бригадиры уже поднялись над землей и слились в мерцающем вихре. В густых сумерках это выглядело очень эффектно. Президент от такого ужаса хотел сбежать, но Манечка, тут как тут, всегда начеку. Она схватила его, сдёрнула прочь мятое одеяло, сильно толкнула в спину.
- Да иди ты к людям, порадуйся вместе со всеми! - крикнула она.
Ну, люди не люди, а пришлось Президенту вклиниться в толпу. И такое счастье на него навалилось, такая благодать. И такое понимание своей ущербности, стыд за репрессии чинимые Полю, которое одно единственное и есть смысл всего сущего. И рыдал Президент от умиления, и наградило его Поле - узрел внученьку свою, Наташеньку. Но далеко была она от него и плохо ей было. Умирала она. Где-то в Заполярье, под кустом изнемогала от голода и жажды. Сжалось сердце Президента от жалости, взмолился он: «Спаси Поле Наташу! Пусть будет жива и здорова».
Шарахнуло громом и молнией. Бригадиров опрокинуло на землю, они корчились в судорогах и в лице каждого на кроткие мгновенья проступали черты Наташи. Это было очень страшно - лицо маленькой девочки с бородой, усами и скалящейся прокуренными зубами. Фермеры кинулись врассыпную, толкаясь, пихаясь локтями, затаптывая упавших. А бригадиры сцепились в жестокой драке, рыча от ярости, не узнавая друг друга. Председатель Сергушин откусил ухо Юрию Эрнестовичу и радостно захохотал.
Манечка, сохранив хладнокровие в охватившем всех безумии, тащила огородами Президента, ухватив его за шиворот. Президент, который совершенно утратил остатки самообладания, горестно плакал. Прыжок от счастья к всеобщему хаосу раздавил его, сломал волю, лишил разума.
- Одичание! - орала бабка Морозиха. - Одичания дождались, ироды!
А с околицы уже наступала волна аномалий, загорелись от электрических разрядов крайние избы, рухнула под ударом гравитации водонапорная башенка, солнце упало за горизонт. От леса резво подбиралось стадо зверья.
9. Оазис, 16 октября, 2112 года
Предводитель повстанцев хоть и был начинающим политиком, уже понимал, что грязную работу надо делать чужими руками. По совету министра обороны он нашёл Карпова, пьянствующего третий месяц в шлюзовых притонах, и назначил его командиром созданной специальным постановлением Армии Умиротворения. В неё записывались как бывшие спецназовцы, так и шлюзовое отребье, ещё вчера грабившее купол. Начались повальные аресты. Поголовье каторжников было быстро восстановлено. Народ славил Предводителя за наведённый порядок.
А зам по науке в отчаянии регистрировал всё новые и новые возмущения Поля. И ничего не мог поделать.
10. Фермерское поселение Кирзачи, ночь с 16 на 17 октября, 2112 года
От полной гибели Кирзачи спаслись только благодаря тому, что Жмот решил не ночевать в Поле, а хоть и по темноте, но всё же добраться до посёлка, заночевать в тепле, налопавшись фермерского сыра. Сами фермеры к тому времени уже мало отличались от диких. Они свирепо избивали друг друга, резали скот, жгли дома. Свои и чужие, все подряд. Ломали, крушили, уничтожали. Центром вандализма стал дом Председателя, где озверевшие бригадиры пытались сжечь заживо почти всех поселковых женщин и детей. У них бы получилось, но женщины и дети, сами находясь в последней стадии исступления, оказали яростное сопротивление. Впрочем, дрались все как-то бестолково, как будто исполняли роль в любительском спектакле, как будто демонстрировали неведомому надсмотрщику предписанное поведение.
Жмот, увидев улицы Кирзачей полные мутировавшего зверья, сразу открыл огонь. Финка, разгоняя аномалии, махала руками как ветряная мельница. Глаза при этом у неё конечно были закрыты, и приходилось посматривать чтобы к ней какой-нибудь заяц косолапый не подкрался. Но тут ленинградцы проявили себя опытными бойцами. Повинуясь энергичной жестикуляции Тырина, они рассредоточились таким образом, что Финку со спины прикрывала Комлева, экономными очередями огрызаясь на наседавших мутантов, а Романецкий с Максютовым прикрыли Жмота с флангов. Из своих мощных автоматов они вели ураганный огонь, боеприпасов не жалели. Сам Тырин помогал Финке, замораживая наиболее активные аномалии. Подходил вплотную и всё - только иней на траве. А когда Романецкий с Максютовым ударили из подствольников, атака мутантов сразу захлебнулась, волна аномалий схлынула.
По мере того как ослабевал натиск Поля, фермеры понемногу приходили в себя. Этому способствовала бабка Морозиха, которую одичание почему-то не коснулось. Она била бригадиров по крепким шеям, таскала за волосы, приводила в чувство.
А вот Манечка перед одичанием не устояла. Она очень сильно избила Президента, большую часть времени провалявшегося в беспамятстве. Она даже порвала на нём одежду и сломала палец на руке. Когда ногами пинала. Сейчас Президент шлёпал разбитыми губами, а Манечка накладывала ему воск на повреждённую конечность. Она плакала и всё время приговаривала:
- Простите, пожалуйста. Простите, пожалуйста.