- Эх, председатель, - вздохнул Шопенгауэр, - кабы так просто всё было. Себе-то не ври. Прикипела она к нам душой, теперь не оторвать.
- Не вернётся! - гаркнул Никита Михалыч и потряс перед носом Шопенгауэра кулаками своими здоровенными, шестипалыми. - Надо Поле лучше просить, верить надо.
Бригадиры собрались на околице, вблизи ёженного родника. Ждали заката. Солнечный диск полз к горизонту, заливая всё багровым светом. В лесу выли мыши.
- А может хрен с ней, Никита Михалыч? - робко спросил Джон, Который Видит В Темноте. - Всё ж таки, какая-никакая польза от неё есть. Пчёл вернула, от диких помогла отбиться. Манечку спасла.
- Не место ей здесь, - жёстко сказал Председатель. - Сами знаете, что не место. Чужая она. Чужее диких. Чужее даже этого упыря, Президента Оазиса. Бедой от неё веет. Убытки от неё. Совсем на замор просить не будем, пусть Поле отворот ей сделает, пусть Жозефина Корхонен дорогу к нам забудет.
- Тогда пора, солнце уже низко, - вздохнул Шопенгауэр.
Лёшка-пчеловод молча кивнул и вытянул руки в стороны. Юрий Эрнестович взял его за руку и протянул свою бригадиру плотников Миньке Ушастому. Так они брались за руки, образуя хоростан, бригадиры Кирзачей, двенадцать полевых мутантов во главе с Председателем. Никита Михалыч, как и положено по должности, первым начал протяжно излагать просьбу, отдавая Полю силу жизни, получая от Поля желание. Бригадиры подхватили речитатив глухими голосами, и разнёсся над околицей жуткий хор:
- Жозефина Корхонен ушла и больше не придёт,
Жозефина Корхонен ушла и больше не придёт,
Жозефина Корхонен ушла и больше не придёт,
Просим, просим, просим,
Верим, верим, верим...
Они повторяли раз за разом, уже не слыша себя, слившись в единый организм, единый с Полем и чуждый миру людей. Лица их побелели, на губах у многих выступила пена, одежда пропиталась потом хотя на траву вокруг хоростана выпала изморозь. Воздух дрожал, плотный и злой, а заходящее солнце равнодушно хлестнуло на прощанье ярким зелёным лучом, и тут же выпрыгнула из-за туч луна, а бригадиры начали подниматься вверх. Они медленно взлетали, и с их губ уже не просьба срывалась, а хрип и натужные стоны, они корчились, вцепившись друг в друга, дёргались, изгибаясь телами. Вот уже на пять, десять сантиметров оторвались они от земли... на полметра...
- Вы что же суки подлые творите, паскуды юродивые, поубиваю на хрен! - бабка Морозиха смерчем ворвалась в середину хоростана, разрывая просительнй круг, нарушила ментальную связь бригадиров с ноосферой.
Они попадали на свежий иней, без сил, почти без сознания, а Морозиха лупила их наотмашь по твёрдым щекам, пинала своими артритными ногами.
- Уймись старуха, - прошептал Никита Михалыч.
- Я те уймусь! - заорала Морозиха. - Виданое ли дело Поле на живого человека просить. Это ж не на урожай, не на приплод пчелиный. А если сгинет девка, на чей совести её погибель?
- Мы не на погибель просили, на отворот! - возвысил голос Никита Михалыч.
Бригадиры, уже малость пришедшие в себя его поддержали:
- Не на погибель, точно...
- Отвадить только...
- Чего ты Морозиха, не разобрамшись...
- Да что вам ведомо об нейронных связях единого поля, которое вы в невежестве своём Полем именуете?! - с горечью воскликнула бабка и обессиленная побрела к себе в избу.
За всем этим безобразием в открытое по летнему времени оконце наблюдала Манечка. Видно ей было плохо, слаба ещё была и не могла на подушке приподняться, но слышать всё слышала. Поэтому свои тонкие обескровленные пальчики она сложила в знак отрицания и запёкшимися губами едва слышно шептала:
- Не тронь Поле мою Финку, не тронь. Как ёжики в земле, так Финка в ковыле. Отразится в стекле, улетит на помеле. Верю. И куда б ни занесло, хорошо с ней будет всё бригадирам всем назло. Верю. Поле обереги Финку. Верю.
На последних словах в избу зашла Морозиха и с порога взвыла:
- И эта камлает! С ума все посходили. Ты подохнуть хочешь? Слабая совсем, куда тебе Поле просить?!
Она подскочила к Манечке, силой разжала девочке пальцы.
- Почему её никто не любит? - спросила Манечка.
- Чужая она, - ответила бабка.
- Любить что ли только своих можно? - прошептала Манечка.
Морозиха удивлённо взглянула на неё и сказала:
- Давай-ка повязку тебе поменяем. А после я тебя отвара попить дам. Хороший получился отвар, горький.
15. Поле, 17 июня, 2112 года
Финка воспринимала Карпова как безмозглого садиста и отчасти заблуждалась - безмозглым Карпов не был. Он был хитёр, изворотлив и опытен. Он был мастером выживания, неплохим психологом и ловким манипулятором. Он не был обременён моралью, он был обыкновенной сволочью. Таким его сформировало детство, проведённое в шлюзовых тоннелях. Там подлость впитывалась с молоком матери, а кодексом чести диктовалось бить первым, не стучать и терпеть. Гнобить чужих и не крысить у своих. Быть сильным, потому что сильный всегда прав.
И с врагами там было принято разбираться лично. Жестоко и без промедления. Показательно и демонстративно. Поэтому Карпов не мог допустить, чтобы с доцентами и Жмотом, которого он уже ненавидел искренне и бескорыстно, разделались посторонние люди. Они оказались помехой на его дороге и уже только за это заслуживали уничтожения. Поэтому он без колебаний положил группу диких, которые вздумали перестрелять добычу, которая принадлежала ему.
Теперь Карпов в прибор ночного видения лениво наблюдал, как люди, уже приговорённые им к высшей мере, ели кашу. Они не знали, что уже никогда не вернуться в Оазис. Но и до Изгорвола они не дойдут. Он выполнит приказ Президента. Как и положено верному служаке, опоре режима и верному сыну Оазиса. Но сначала он разведает путь до Изгорвола.
И очень удачно было то, что в одной команде с врагами оказалась сержант Корхонен. Ему так и не удалось ни разу поставить её раком в Оазисе. Ничего, теперь он в Поле поставит её на колени.
Карпов убрал ПНВ и стал дожидаться утра. Спать ему не хотелось.
16. Поле, 17 июня, 2112 года
На закате Финке неожиданно сильно приплохело. Кружилась голова, мутило. Она отказалась от ужина и, закутавшись в спальный мешок, пережидала дурноту. В железной кружке Жмот заварил для неё крепчайшего чаю, добавил полевой мяты и заставил съесть таблетку аспирина. Финку лихорадило ещё часа два, но после полуночи вдруг стало легче. Недомогание схлынуло, сразу сменившись необычайным приливом сил, весёлой бодростью. Сама удивляясь такой резкой перемене самочувствия, Финка подошла к костерку, у которого доценты доскребали из котелка кашу с пчелиной тушёнкой.
- Полегчало тебе? - заботливо спросил Жмот.
- Да! - звонко ответила Финка. - Прямо взяла бы и взлетела. На помеле, как ведьма.
Финка дурашливо засмеялась и уселась возле костра. Жмот посмотрел на неё удивлённо. Он первый раз услышал, чтобы Финка смеялась.
- Поешь давай, - сказал Жмот, подавая ей пластиковую миску. - Я отложил тут, пока эти всё не сожрали.
Он кивнул на доцентов, которые, забыв про чай с муравьиным печеньем, о чём-то оживлённо спорили. Финка почувствовала дичайший голод и накинулась на тёплую кашу, слушая доцентов. А Саша и Паша уже говорили на повышенных тонах, и Таня поглядывала на них с неодобрением.
- К анархистам мы относимся как к неизбежному злу, к диким как к стихийному бедствию, а что они вообще, кто они такие и откуда берутся? - вопрошал Саша.
- Беглецы из Оазиса! - категорично рубанул Паша.
- Не смеши меня, их слишком много. Они действуют слишком деструктивно, их мотивация непонятна. А у беглеца единственная и весьма ясная цель - выжить! Беглец не пойдёт размахивать автоматом, он будет ниже воды, ниже травы. К тому же спецназ очень тщательно выслеживает каждого дезертира, а то бы давно все разбежались.
- Тогда откуда?
- Не знаю. Но думаю, не обошлось здесь без Изгорвола.
- Теперь ты меня не смеши.
- А что тебя не устраивает в моей версии? Мотивация и задачи Изгорвола нам также неизвестны, очевидно лишь, что он враждебен по отношению к Оазису. Тогда отчего же не предположить, что дикие и анархия порождения Изгорвола, направленные на дестабилизацию обстановки.
- Да на кой чёрт Кащееву нужна дестабилизация?! - воскликнул Жмот.
- Откуда ты знаешь про Кащеева? - быстро спросила Таня, а Паша даже как-то дёрнулся, как будто автомат хотел схватить. Но автомат у него лежал возле расстеленных на ночь спальных мешков, а Жмота с Финкой оружие было под рукой.
- Да ходят разные слухи, - неубедительно соврал Жмот, очень недовольный своей болтливостью.
- Это как раз понятно, - невольно подыграл ему Саша. - Кащеев личность колоритная, проект был масштабный, ясно, что память в народе осталась, несмотря на пропаганду спецназовских идеологов.
- Ну, не знаю, - сказал тогда Паша. - Мы вообще ничего толком не знаем. И это очень странно. За все годы изоляции Изгорвола у Оазиса уже должна была появиться не только конкретная информация о приоритетных задачах Изгорвола, но и своя агентурная сеть на объекте.
- Какая ещё изоляция? - насмешливо спросил Жмот. - Это, знаете ли, большой вопрос, кто больше изолирован: Оазис или Изгорвол?
- В смысле? - задрал брови Саша. В мерцающем свете костра он стал похож на сатира, такую картинку Жмот видел в энциклопедии по Античности.
- Да, ладно, не важно, - махнул рукой Жмот. - Ты вот лучше скажи, вот Паша сказал, типа, мы должны уже иметь «конкретную информацию о приоритетных задачах Изгорвола». А что мы знаем о приоритетных задачах Оазиса? А?
- Об этом же каждый день по телевизору говорят, - недоумевающе ответила Таня. - Воспроизводство населения, восстановление всей долажовой фауны, территориальное землеустройство. Президент вон планирует Виадук срыть. Если угодно, речь идёт о выживании вида гомо сапиенс, о ликвидации последствий Большой Лажи.
- А вам, умникам, не приходило в голову, что прежде чем ликвидировать последствия, надо хотя бы понять, что это такое было - Большая Лажа? - ехидно спросил Жмот.
- Вон ты о чём, - разочарованно сказал Паша и пошёл укладываться спать. Что такое Большая Лажа и в чём её причины научное сообщество Оазиса пыталось понять уже почти сто лет. И до сих пор иногда пытается. Но на методологические исследования не хватает средств и знаний, а теоретизирования на пустом месте, стыдно сказать, иногда до мордобоя доводят. Паше не хотелось в очередной раз переливать из пустого в порожнее, а Жмот увлечённо продолжал:
- Элементарные расчёты показывают, что программа воспроизводства населения мыльный пузырь, мы вымираем и это надо честно признать. Нас слишком мало и неизбежный инбридинг гарантированно приведёт к вырождению. Так что вид гомо сапиенс обречён, можете не переживать. Положение можно было бы исправить тесным контактом с другими Оазисами, но информации о них ещё меньше, чем об Изгорволе. Где-то, говорят есть, но где и сколько их - неведомо, потому как связь с ними наладить не удаётся. Вот о чём в первую очередь надо бы подумать Президенту, если он и вправду намерен восстановить статус кво в отношениях человека и природы!
Жмот хлебнул чаю, перевёл дух и, не замечая с каким изумлением на него смотрят Саша и Таня, снова заговорил:
- Впрочем, всех куполов не хватит, чтобы пройти через «бутылочное горлышко». А вот фермеры удачно размножаются, пусть и с вариативным хромосомным набором. То же самое касается изменённой фауны, за уничтожение которой так ратует этот безграмотный держиморда, наш славный Президент. Новая фауна уже состоялась, ароморфоз произошёл, дрейф генов закончился. Это не мутанты, это эволюционный виток, резкий, неожиданный скачок, если угодно - видовая биологоческая революция! И те же процессы произошли с самой планетой - новые условия обитания, новые законы физики и химии, новые критерии бытия, новая материя мироздания. Эволюция ноосферы, вот что такое Большая Лажа. Разумеется, термин «ноосфера» я употребляю не в том смысле, в котором его придумал Вернадский, а более расширенно. Мне лишь интересно - катаклизм затронул только нашу планету или этот бардак на всю галактику?
Саша с Таней смущённо переглянулись. Они не знали кто такой Вернадский. Впрочем, про инбридинг и эффект бутылочного горлышка они тоже слышали впервые.
- И с этим бесполезно бороться, - уже спокойно сказал Жмот. - Надо принять новую реальность и просто жить в ней. Спокойно и без суеты. Как фермеры.
Паша слушал всё это, завернувшись с головой в спальный мешок, старательно притворяясь спящим. Ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, как безграмотный полярник прочитал ведущим научным работникам Оазиса лекцию по мироустройству. Вполне грамотную лекцию. Похожие рассуждения Паше уже приходилось слышать на своём этаже. Об этом рассуждали, как правило, в сильном подпитии, тема считалась нецензурной, малоприличной. Но у Жмота всё это выглядело убедительно и укладывалось в заданную схему. Пожалуй, никто из Пашиных коллег не смог бы так гладко и коротко, абстрагировано от иллюзий, изложить суть нынешнего миропорядка.
И это было очень стыдно.
- А по-моему, фермеры не так просты, как кажутся, - сказала Финка. Она уже съела кашу и теперь макала в чай подсохшее печенье. - У них там вообще постоянно что-то странное происходит, понимаете? Я ведь два месяца у них прожила, а ничего понимать не научилась. Там колдовство какое-то. Понимаете, у них всё очень не понятно, всё чётко регламентировано, всё по правилам и распорядку, не хуже чем в спецназе. Только в спецназе речёвки и выступления Президента по телеку, а у них заговоры и наставления. И предметы непонятные. Мне пулю вынимали шариком таким светящимся. И Манечке тоже, сама видела - Морозиха по груди ей шар покатала и вывалилась пулька.
- Так это «магнитикус», - сказал Саша.
- Хорошо известный, давно изученный артефакт, хоть и редкий, - добавила Таня.
«Тысяч за пятнадцать можно барыгам загнать!» - с тоской подумал Жмот.
- Дело даже не в чудесах и артефактах, - печально сказала Финка. - Просто впервые в жизни я была там счастлива, хотя меня там и не любили. Они живут трудной, но удивительно правильной жизнью.
- В гармонии с природой, - насмешливо сказала Таня.
- Да, в гармонии, - сказала Финка. - С Полем.
- А почему они тебя не любили? - спросил Жмот.
- Мне кажется, я им сильно мешала. От меня один вред был, ничего у меня не получалось. И правила я запомнить не могла, у них очень много правил. Рыбам корм задавать только левой рукой, в огород заходить только с подветренной стороны, а катализаторы роста в пшеницу закладывать - это вообще целая наука. К пчёлам с нужными словами подходить, чтобы доились обильно... А меня всё это как будто отторгало, как будто я отверженная была в этом посёлке.
- Все мы отверженные, - сказал Жмот. - Нет нам места в Поле. Вот только весь мир уже давно стал Полем, в мы в нём под своим куполом как прыщи на заднице.
Доценты почему-то не стали ему возражать.
Они молча сидели у потрескивающего костра: два научных работника, армейский сержант и профессиональный проводник и не знали, что очень скоро, по воле рока, судьбы или может быть Поля, планы их круто изменятся, и каждый найдёт то, к чему его готовила вся предыдущая жизнь. И кому-то из них это покажется несправедливым, кто-то обретёт покой, кто-то угрызенья совести, а кто-то счастье. Они были крошечной кучкой существ, принадлежавших к некогда могущественному сообществу, древнему роду, представители которого, пусть даже имея на то основания, возомнили себя царями природы. И - опаньки - пришла Большая Лажа. И случилось Поле. И с этим ничего нельзя было поделать.
17. Оазис, 18 июня, 2112 года, резиденция Президента
Президент не любил утренних заседаний. Его часто по утрам мучала изжога и вообще он любил поспать до обеда, но положение обязывает. И ещё он знал, что его соратники тоже не дураки поспать и специально назначал планёрки на раннее время, чтобы был повод укоризненно, с чувством собственного превосходства взирать на похмельные рожи заместителей. Их было четверо и между собой они постоянно вступали в коалиции, строили заговоры и плели интриги, а потом самозабвенно доносили друг на друга. Они никак не могли договориться, потому что их было чётное количество, и мудрый Президент умышленно придерживался именно такого штатного расписания. И ещё заместители постоянно пытались снискать благосклонность министра обороны, за которым была реальная сила, но именно его Президент держал на коротком поводке.